Саня провёл нас на яхту, галантно подав руку Еве и рявкнув на Олега. Заметно было, что он торопился быстрее убраться из яхт-клуба.
– На острова? – спросили нас с соседней яхты, когда мы отходили от причала.
Саня буркнул что-то невразумительное.
Ева красиво стояла в кокпите, держась рукой за гик.
– Вот это нельзя, – нахмурился Саня. – Порывчик налетит, стукнет гиком по башке – потом вылавливай из воды. В прошлом году одного так и не откачали.
Но Еву не больно испугаешь порывчиком. Тем более когда на неё пялится, пуская слюни, весь яхт-клуб.
– Володи-то нету, – говорю я. – Не получится фотография.
Ева дёргает плечом и нехотя спускается в рубку. Ничего, яхт-клуб уже далеко.
Пока мы шли вдоль берега, Саня знакомил меня с фалами, шкотами, грот-парусом и стакселем, объяснял премудрости движения галсами. Яхта легко покачивалась на небольшой волне, послушно ложилась вправо и влево. Слепило солнце, ветерок срывал с гребней волн холодные брызги. Здесь было ещё лето, на излёте, но лето.
В условленном месте мы подошли к берегу, где уже улюлюкали матрос Вадим с тремя барышнями. Яхта отдала якорь метрах в пятнадцати от суши. Олег, Саня и Вадим перенесли девушек по воде на плечах. Я принимал их на яхте. Две ничего, лёгкие, а Санина заставила меня крякнуть.
– Марина, – улыбнулась она.
Белозубая, зеленоглазая, загорелая, волосы чёрные, как смоль. Узкая талия и тяжёлые бёдра. Тяжёлые не только в сравнении с остальными девушками, не говоря уж о Еве.
– Её предки левантийские греки, – шепнул Саня.
Я понимающе кивнул.
Яхта взяла курс к островам, на которых, как я понимал, справилась уже не одна морская свадьба. А может, на этих островах никогда не кончался медовый месяц яхтсменов.
Ева в купальнике выбралась из рубки, села рядом со мной, далеко вытянув длинные ноги. Мужики как-то притихли, и ни одна из морских девиц не рискнула рядом с ней раздеться.
Я почувствовал на своём лице идиотскую ухмылку и сплюнул за борт.
– Класс! – потёрлась щекой о моё плечо Ева. – Ты за меня не бойся, Санечка.
Странно, но в самом деле я за неё не боялся.
Нос яхты мерно разрезал волну. Кричали, зависая над головами, чайки. Удаляющийся берег затягивало палевой дымкой.
Мы шли к островам.
3
На мель мы всё-таки сели. Яхтсмены не переставая подначивали друг друга мелями, вспоминали их прошлогодние и позапрошлогодние, и мель просто обязана была возникнуть на нашем пути. Яхта шла вроде с малой скоростью, но ткнулась она килем в песок – я слетел с банки. Сверху шлёпнулась Ева, крепко саданув меня коленом в бок. Вот и скажи теперь о девичьей воздушности.
– Жива? – потёр я рёбра.
– Нормально, – снова закинула ноги на рубку Ева.
Недаром классик написал: если высокую и тонкую женщину раздеть, на самом деле она окажется не такой уж тонкой. Это о Еве и её твёрдых коленях.
– В воду! – заорал капитан Саня.
Команда без звука посыпалась за борт. «Как лягушки в канаву», – успел подумать я, прыгая следом.
Вода была осенняя. Мы раскачивали яхту, по сантиметру спихивая её с мели. Девушки смотрели сверху и советовали.
– Сесть легко, – пыхтел рядом Олег. – Слезть трудно…
Я понял, в чём состоят особенности яхтенного спорта. Во-первых, в беспрекословном подчинении капитану. Во-вторых, в некоторой склонности к мазохизму. Чем труднее работа, тем больше удовлетворения на лице яхтсмена. На Олежку просто приятно было смотреть.
Яхта сошла с мели – и вновь безмятежность, полудрёма, ласковое дуновение ветерка.
– Вадим! – пытается утвердить пошатнувшийся авторитет капитан. – Навести порядок на палубе!
Вадим зачерпывает ведром на верёвке воду и окатывает палубу. Девицы визжат, команда довольно ухмыляется. Порядок превыше всего – тоже одна из заповедей яхтсменов.
Показываются острова, и Саня, удачно лавируя, подходит к самому большому из них. Яхта становится на якорь. Олег и Вадим, сцепив руки стульчиком, переправляют пассажирок на сушу. Я и Саня занимаемся доставкой на берег провизии, тоже не самое простое занятие. Лагерь из нагромождения тюков, узлов и сумок постепенно приобретает божеский вид. Устанавливаются две палатки, стол под тентом и раскладные стулья. Дымит костёр.
Чахлые сосёнки. Редкие лозняки, вздрагивающие под ветром. Перетекающий под пальцами песок, полностью подвластный игре воды и ветра – и остающийся самим собой. Что ещё человеку надо для полного счастья?
Солнце укатывается за воду. Мы долго сидим в зябкой свежести ночи, разгоняемой сполохами костра. Я осторожно целую холодные от вина губы Евы. Она запрокидывает к звёздному небу лицо, блестит белками глаз. Я пытаюсь что-нибудь в них разглядеть, но глаза Евы чернее ночи. А может, мои близко посаженные глаза не могут совместиться с широко расставленными и чуть раскосыми глазами Евы. Мы, как и остальные парочки, молчим. Шуршит у ног песок, плещет волна, тихо дышит у меня в руках Ева.
Земля вслед за солнцем скатывается в безвременье, и это, вероятно, лучший миг для её обитателей.
Назавтра все слоняются по лагерю, как сонные мухи. Ева бурчит, что мыть посуду она ни с кем не договаривалась, тут, мол, хуже, чем на картошке. По-моему, она так и не заговорила ни с одной из морских подруг. Те беспрекословно драят песком котелки и чайники, делают бутерброды и подносят своим усталым капитанам по стакану пивка.
Ева, надувшись, ковыляет к воде и кое-как умывается. Замечаю, как девушки перемигиваются, глядя ей вслед. Что ж, корова из чужого стада, её и должны изгонять из сообщества. Хорошо, рогами не поддают.
Ловлю на себе пристальный взгляд Сани. Он смотрит то на меня, то на Олежку. Это худой знак. Кроме пакости, мой лучший друг ничего не придумает.
Саня предлагает сгонять пулю в футбол. Два белоруса, два украинца, международный матч. Я с облегчением вздыхаю. Народ взбадривается. Обозначаем консервными банками маленькие ворота и начинаем толочь песок. Девушки без особого интереса взирают на побоище. Играем босиком, но парни лягаются, будто вместо ног у них копыта. Саня стоит у своих ворот как скала. Я мельтешу у чужих ворот и довольно быстро забиваю пять штук. Победа.
При нашем радостном вопле Ева наконец отрывается от журнальчика:
– Когда мы едем домой?
Мы купаемся на мелководье. Саня сплавал на яхту, придирчиво всё осмотрел, вернулся довольный.
– Ну, Санёк, – обошёл он по кругу меня, – как себя чувствуешь?
Я понял, что дурные предчувствия меня не обманули. И Олежка как-то пригорюнился. Да, никуда не денешься, придётся нам с ним изображать гладиаторов.
А Саня уже вошёл в роль рекламного зазывалы, расписывая мои и Олежкины доблести. По мнению Сани, моя борцовская выучка вполне может быть компенсирована лишними двадцатью килограммами Олежки.
– Кто победит? – вопросил Саня.
Публика заинтересованно столпилась вокруг нас, щупая мышцы и заглядывая в зубы. Я понял, каково быть рабом на невольничьем рынке. «Может, дать ему в морду?» – посмотрел я на Саню. Но против воли народа не попрёшь. Действительно, кто сильнее, вертлявый Санёк или открениватель яхт Олежка?
Олег вроде пришёл в себя быстрее моего, стал встряхивать мосластыми руками и разминать мощные бёдра. Видно, не год и не два качался паренёк. Ну что ж, чему там учил меня Семёныч?..
Тут и Ева отшвырнула журнал и в три шага оказалась среди девчат. И те с радостью приняли её в свой круг. Всё правильно, народу нужен сначала хлеб, потом зрелища, и все люди становятся братьями, в данном случае сёстрами.
Потихоньку-полегоньку стравив нас, разогрев до нужного состояния, Саня засунул в рот два пальца и свистнул.
Олежка присел и стал ждать меня, загребая воздух клешнями. Он на голову выше, но ведь и это можно обратить в свою пользу. Я нырнул между рук к ногам, ухватился за одну, толстую, как бревно. Олежка немедленно обхватил меня за туловище, пытаясь поднять, как тюк с парусом. Но ведь борцу того и надо. Я прихватил его локти и налёг всем телом, переворачиваясь. Олежка напрягся, стараясь удержаться на ногах, и грохнулся спиной наземь. Для верности я вмял его голову в песок. Олежка посучил ногами, подёргался и затих.
Публика выла и визжала.
– Случайно! – надрывался матрос Вадик.
Мы поднялись. Олежкина подруга заботливо стряхнула с его спины песок и вытерла вспотевшее лицо полотенцем.
– Санёк, докажи, что не случайно! – прыгал рядом Саня. – Докажи, Санёк!
– Санечка, ты прелесть! – толкнула меня в объятия Олежки Ева, и вид у неё был очень радостный.
«Настоящая красавица…» – успел подумать я.
Олежка двинулся на меня, как бык. Пальцы рук сдавливали горло врага, на красном лице ни тени сомнения. Из откренивателя яхт Олежка в два счёта превратился в монстра-убийцу.
«Ну и ну, – вырвался я из жёсткого захвата, – придушит ненароком».
Но ведь есть такой приём – «мельница». Часами я крутил её под неусыпным контролем Семёныча. С захватом правой ноги, левой, опять правой и опять левой. Обратную «мельницу» крутил.
– Фигня, – говорил Семёныч, – разве это «мельница»? Ты его должен по ковру размазать.
Так Семёныч объяснял суть приёмов. А показывая их, действительно размазывал по ковру.
В общем, я уцепился за руку и ногу противника, крякнул, подражая Семёнычу, и Олежка всей своей массой опять повалился на спину, я едва успел из-под него выскочить. По-нашему это называется «туше».
На этот раз публика отреагировала вяло. Надоело публике зрелище. Мы с Олежкой стояли в грязи и мыле, жадно хватая ртами воздух, – народ разбредался. Саднила кожа, похрустывали косточки, пульсировала в подвёрнутой ноге боль, но народу до нас дела уже не было. Саня и тот уставился на яхту, будто увидев её впервые в жизни. Ева? Далеко была Ева, сидела в шезлонге, окружённая новыми подругами, и что-то с жаром рассказывала.
Глянули мы с Олежкой друг на друга, плюнули и пошли омывать раны. Кто ж поймёт, как не гладиатор гладиатора.