«Неужели у моей девочки та же участь, — ужасалась в который раз Наталия Михайловна. — Но ведь я же прекрасно знаю, что наследственность тут ни при чем. Свою тайну я унесу в могилу, девочка не должна знать ее».
— Мама, я не виновата, — как бы предвосхитив ее потайные мысли и изрядно напугав, воскликнула дочь. — У меня прекрасные анализы и все остальные данные. Ты же знаешь. Я консультируюсь у лучшего врача — матери моей школьной подруги. Она лгать не станет. Я докажу Анатолию свою полноценность.
— Как? — оторопела мать.
— Очень просто. Рожу.
— Как ты можешь говорить об этом с такой легкостью? Вы так любили друг друга! А если все же Анатолий вернется.
— Не вернется. Он мне сказал о том же.
— Как это глупо! — со слезами на глазах, воскликнула мама. — Это же полный развал семьи. А ваша любовь? Она так ярко светилась!
— Да, мама, моя любовь к Анатолию была безоглядной. Неиссякаемый гейзер. Но, увы, рождение Васеньки его остудило.
— Неужели ты отвернешься, если он вернется?
— Сейчас нет. Такое просто не зачеркивается. Но после доказательства, какие он мне хочет предоставить — не может быть и речи.
— Женя, ты так строго воспитана, а теперь говоришь такие недопустимые вещи. В таком случае вам надо быстрее развестись и быть свободными, — сказала с горечью мама и подумала: «Да, это не мой покладистый характер, во мне нет такой решительности».
Через несколько дней после этого разговора малыш скончался. После его похорон Евгения не стала засиживаться дома, боясь, что ее съест печаль, устроилась программисткой в процветающую «Агюст-фирму». Ее шеф — Игорь Владимирович, сразу же запал ей в душу, и она остановила на нем выбор, хотя знала: полюбить она теперь никого не сможет. Травма, от обвинения любимого человека, была все еще свежа, а желание доказать свою невиновность перед ним, толкала Евгению на решительные действия. Понимая, что ничем уже не склеишь разрыв, она это делала для себя. Для ее цели моложавый Игорь Владимирович подходил, как никто другой. Евгении быстро стало известно о нем почти все: он женат, имеет красавицу жену, двух дочек, но большой любитель поволочиться за чужой юбкой. Евгении требовался именно такой самец, сильный, здоровый и приятный, но не свободный. Она получит от него красивого ребенка и воспитает одна. Замуж в обозримом будущем не собирается. Толя ее предал, но не она его, и совесть у нее чиста. Они могли бы жить и любить дальше. Евгения считала, что с разводом ее гейзер остынет окончательно и прекратит существование, но ошиблась. Он жил, грел, и ничего с этим поделать она не могла. Игорь Владимирович чем-то напоминал ей Толю, огонек его глаз звал погреться и был удивительно похож на Толин. Голос и улыбка тоже напоминали Толю. Смущали черные роскошные усы. Как можно целоваться с такими усами. Впрочем, ей это и не надо.
Все произошло, как в женском романе. Она отдалась Костячному в его кабинете на диване в те дни, когда возможность забеременеть была наибольшей. Потом, оказалось, он любил это совершать на столе, что стоял у глухой стены, уставленный комнатными цветами в горшках, в основном кактусами. Он подкладывал под нее подушки с дивана и, стоя, наслаждался ее телом.
— Это экзотика, это райское наслаждение! — восхищенно шептал он.
Часто, к концу рабочего дня, начальник службы охраны Парфенов приносил в кабинет свежие розы. Игорь Владимирович ставил их в графины по обеим сторонам их любовного ложа. Розы благоухали, источая нежный аромат, и когда в конторе стихали все звуки, она появлялась в кабинете, и он начинал страстно и мощно, невнятно что-то шепча. Она прислушивалась, и из множества раз повторенное одно и тоже вылилось в следующее:
«Нечто похожее, я ощущал в молодости. Но там не стояли розы, не росли кактусы и пальмы. Не освещалось ее молодое, похожее на твое тело. Была темень, теснота, пахло мукой и мышами, но страсть от этого не снижалась, потому что она любила, а я приходил за ее любовью, как голодный волк за куском мяса. Сейчас все повторяется, все так похоже: твое молодое тело, твое лицо. Но не спрашивай меня ни о чем. Иначе все разрушится!»
Она не собиралась ни о чем спрашивать, потому что на его месте видела своего Толю, и часто на ее глазах выступали слезы.
Связь продолжалась почти два месяца. Евгения уже готова прервать отношения, убедившись, что своего добилась.
— Игорь Владимирович не кажется ли вам, что наша связь зашла очень далеко и может вспыхнуть скандал? — осторожно сказала она однажды, переходя на официальный тон.
— Чушь, выбрось из головы. Кто на тебя показывает пальцем?
— Пальцем не показывают, но все обо всем догадываются. Как бы не дошло до вашей жены.
— Пустяки, моя жена сюда не смеет появиться. Я тебе надоел? — он вынул из стола колье и украсил им ее белоснежную грудь. — Я озолочу тебя, но ты должна мне во всем подчиняться.
— Я не проститутка, — резко ответила Евгения. — Я подам заявление на увольнение.
— Я его порву.
Евгения не успела подать заявление, как их отношения прервались с появлением в офисе актрисы Савиновой, которую она и Анатолий с упоением слушали в театре. Тогда она покорила Евгению своим талантом, сейчас она ее возненавидела по неизвестной причине.
Савинова бесцеремонно вошла в кабинет к Костячному, Женя видела ее со спины. Девушка не знала, о чем шел разговор шефа с актрисой, она лишь знала, что был он бурный. В этот вечер Игорь Владимирович был раздражен, заявившую об уходе из фирмы Евгению, грубо выставил за дверь.
VII
Красноярск. Апрель 1975 г.
Неожиданно среди людского потока, Лида увидела знакомое лицо. Конечно же, это ее школьная подружка. Лида бросилась к ней, натыкаясь на пешеходов.
— Наташа, здравствуй, как я рада тебя видеть! Что ты здесь делаешь?
— Здравствуй Лида! Я студентка, живу в Красноярске! Я сгораю от любопытства, рассказывай о своих приключениях. Я тебя слушаю.
Девушки стояли на тротуаре проспекта Мира среди людского потока вечернего города. Не сговариваясь, они отошли к фонарному столбу и, не выпуская рук, с восторгом смотрели друг на друга.
— Рассказывать особенно нечего, — неохотно сказала Лида.
— Ну, как же, ты так внезапно исчезла! Твоя мачеха заявила, что ты беременна от Костячного, его разбирали на комсомольском собрании, он все отрицал, но ему никто не поверил. Я влепила ему пощечину за его подлость и трусость.
— Все верно. Я сбежала, ты знаешь почему, но ребенок родился мертвый. Я работаю на стройке, учусь в вечерней школе. Получу аттестат, рвану в Москву в театральное училище. Я сыграла уже две роли в театре музкомедии, правда, они крохотные. Но они меня подогревают и придают веру в успех. Как там наши девчонки, мальчишки? Кто где, ты знаешь?
— Тебя, видимо, больше всего интересует Игорь? — спросила Наташа и по глазам поняла, что попала в точку.
— Относительно, — как можно равнодушно ответила Лида. — Все же он был моей первой любовью и моим горем.
— Я тебя не обрадую, впрочем, не берусь судить. На комсомольском собрании Игоря исключили из комсомола, а после выпускного вечера его на третий день призвали в армию. Там он задавил машиной человека, и теперь отбывает срок где-то на БАМе «химиком».
Лида похолодела. Она по-прежнему любит его, и, о, счастье, у нее есть шанс снова завоевать Игоря. Она знает, что из себя представляют «химики». У них на стройке полно таких. Она поедет к нему, обогреет его, приласкает, сделает все, чтобы он женился на ней. Тогда она вернет себе сына. Она же знает фамилию тех людей, знает, где они живут. Как хорошо, что она не отдала им справку из больницы о его рождении. Она хоть и слышала, что после усыновления это будет сделать непросто, но она вырвет у них мальчика.
Лида растерялась, плохо слушала Наташу, односложно отвечала на ее вопросы. В конце концов, Наташа поняла состояние подруги, они обменялись адресами, обещая, как только выдастся свободное время, навестить друг друга, после чего расстались.
Несколько дней Лида вынашивала план поездки к Игорю. Девушка рисовала себе встречу. Она, конечно же, будет горячей. Но куда ехать Лида не знала, где взять адрес не имела понятия. Просить помощи у своих девчат не отважилась. Главным образом потому, что еще не решила для себя что важнее: театральная карьера или семья с Игорем. Уверенности в успехе и в том, и в другом случае нет. Все зыбкое, как болотная ряска. Но что-то одно должно пересилить второе. О сыне она ничего не знала, и откровенно говоря, стала его забывать, а вот с известием об Игоре в ней проснулись прежние чувства. И после недолгой борьбы и логичного рассуждения, мол, театральный никуда не уйдет, любовь к Игорю взяла верх.
Лида обо всем поделилась с Вероникой, жизненный опыт которой превосходил ее.
— Лидка, ты — дура! — безапелляционно выразила она свое мнение. — Срываться с насиженного места, ехать туда, где ни кола, ни двора, это безумие. Ты даже не знаешь адреса.
— Подскажи, как его найти.
— Где его судили, там и ищи. Или у родителей.
— Я не знаю, где его судили, а к родителям, сама знаешь, ни за что!
— Тяжелый ты человек, с тобой договориться — пуд соли слопать. Друзья у него были? Напиши письмо от имени друга, попроси сообщить адрес, мол, хочу с ним переписываться. Думаю, родители ответят. Адрес друга укажи на наше общежитие и вся недолга.
— Но я не знаю, где его друзья. Вдруг окажутся в Ачинске.
— Ты думаешь, родители Игоря побегут выяснять? Они или ответят, или нет. Скорее первое.
— Вероника, ты кладезь мудрости. И почему ты не смогла поступить в этот занюханый институт?
— Поступлю, — пообещала Вероника. — Зря, что ли, хожу на подготовительные курсы.
— Я верю в твои способности и силы.
— Зато я не верю в твою любовь. Наносное все это, песок. Думаешь, я не любила? Еще как, да обожглась. Все они кобели, лишь бы вскочить. Не лежит у меня ни к кому душа после двух предательств.
— Я хочу попытать счастья еще раз. Жизнь его пообломала, он, надеюсь, поумнел.