— Никаких условий! Я буду диктовать.
— Один мой знакомый, покойник, как ласково выражался известный киногерой, попытался продиктовать условия, но у него случилась грыжа от натуги. Больше никто не осмеливается, — закипая злобой, но, улыбаясь, сказал Костячный.
— Не находятся смелые, — саркастически усмехнулась Савинова.
— Напрасно ты так думаешь. Однако наш разговор затянулся. Пора и честь знать. Будет так, как я сказал, встречаемся через день в это же время. До свидания.
— По-твоему не выйдет. Если будешь упорствовать, то не ровен час, все влиятельные газеты напечатают статьи о твоем прошлом, расскажут каков ты отец, что подмочит твою репутацию кандидата в депутаты. Материалы уже заготовлены, и лежат в столах редакторов. Если со мной что-то случится, они тут же все опубликуют.
— Пошла вон, шлюха! Со мной еще никто не говорил с позиции силы, — сорвался Костячный. — Не хочешь, как предлагаю я, пожалеешь. Ну, почему я тебя никогда не бил? — Костячный угрожающе стал подниматься.
Савинова вскочила, она поняла, что проиграла и лихорадочно соображала, как выкрутиться из создавшегося положения. Костячный понял ее состояние и окончательно убедился, что никаких детей у нее нет, хотя афганец нашел в ее квартире копию справки о рождении в Красноярском роддоме сына в том неудачном выпускном году. Но эта справка мало что значит, и козырять ею она может только перед наивными репортерами.
— Хорошо, — наконец сказала Савинова рассеянно, — я познакомлю тебя с детьми. Но на пороге квартиры с документами на мое имя и алиментами.
— Детей приводи сюда, при них получишь документы на меблированную квартиру, пятьдесят тысяч наличными и окончательно забудем друг о друге, — решил Костячный продолжить игру и до поры до времени не будить в ней зверя.
— Ищи дурака. Я приеду, а квартира уже занята, — не сдавалась Лидия. — Дети и адвокат подъедут по адресу, который ты укажешь мне послезавтра.
— Я упрощаю дело. У меня есть такая квартира. Остается лишь переписать на тебя документы. Я называю адрес сейчас же: Королева, 27, квартира 55. Жду. Ты являешься с детьми и свидетельствами о рождении, я — с документами и деньгами. Компромисс налицо.
— Но они взрослые, их в данный момент нет в городе.
— Нет, значит, ничего нет. Все. Прошу на выход, — жестко сказал Игорь.
Савинова, стараясь не показывать своей растерянности, направилась к выходу, чувствуя, что она плохо сыграла роль и дубля не будет, но у двери остановилась, и с пафосом израненного, но непобежденного гладиатора произнесла:
— Не забывай о будущих публикациях в газетах. Это здорово повредит тебе в борьбе за депутатское кресло, — с этими словами Савинова резко распахнула двери и вышла, оставив в задумчивости человека, от которого когда-то была без ума.
Каждая из сторон осталась недовольна исходом.
Савинова уходила удрученной.
Она проиграла схватку. Возможно, много запросила? Она приведет с собой детей коллег по театру, думала на этот счет. Есть и благовидный предлог, чтобы пригласить сына своего поклонника — балетмейстера театра, скажем, помочь занести в квартиру купленные кресла. Он молодой актер, сыграет роль: знакомство-то анонимное. Вопрос с девушкой. Есть у них молодая техничка. Дурашка, конечно, но с ней договориться проще: убрать квартиру. Она попросит ее одеться поприличнее, рабочую робу уложить в пакет, а в квартире переодеться. Церемония знакомства не смущает, он сам вынужден молчать. Как быть со свидетельствами о рождении? Здесь явный прокол.
Костячный уничтожающе смотрел в след Савиновой. Он недооценил ее. Надеялся, что, получив куш в тридцать тысяч рублей, которые ей не снились, успокоится и отстанет от него. Он ошибся. Скажем, долг его не признать нельзя. Он действительно украл у нее по тем временам крупную сумму. Чертовка собрала убедительные документы, по которым суд мог признать его вину. Хотя прошло столько лет! Что же сейчас имеет Савинова? Может, не связываться с этой сучкой, удовлетворить. Для его миллиардного оборота три сотни тысяч не разорение. Возможно, он бы так и поступил, приползи она к нему на коленях, как в тот подневольный год с любовью и преданностью. Правда, и он был в другом состоянии: униженный и раздавленный. Но не из жалости бы он, нет. Ее у него никогда и ни к кому не существовало, он только из-за боязни осложнений в будущей избирательной кампании. Скандал ни к чему. Через полгода выборы в региональную думу, в которых он будет участвовать независимым кандидатом, и намерен победить.
Но ведь Лидка такой не пришла. Напротив, она явилась независимой гордячкой и бросила перчатку. Это больше всего вызывает в нем ярость, толкающую к расправе. Возможно, и есть свидетельства о рождении на детей, но не у нее. Она даже не воспитывала своих детей, не знает, где они есть. Афганец выяснял: она ни разу не обмолвилась перед коллегами о своих детях.
Пассия Николая Парфенова появилась в театре в качестве представителя благотворительного фонда, который решил оказать материальную поддержку матерям-одиночкам. Таких в театре оказалось трое. В список попала и Савинова.
— Но помилуйте, у Лидии Ефимовны нет детей, — сказал администратор театра. — Во всяком случае, она нам об этом никогда не говорила.
Разыскали Савинову. И пока она шла, представитель фонда выдавала наличными под роспись в ведомости небольшую сумму, равную трем минимальным окладам.
— Лидия Ефимовна, вы каким-то образом попали в списки благотворительного фонда, как мать-одиночка. Фонд выдает пособие в живых деньгах. У вас есть дети? — спросили ее, когда она вошла в кабинет администратора.
— Что за чушь? — усмехнулась она. — Кто это сочинил?
— Простите, — расшаркалась представитель фонда, — мы взяли список незамужних дам, полагая, что вы мать-одиночка.
Савинова бросила на представителя оценивающий взгляд и голосом актера Самойлова сказала:
— Я не Назар. Ты ошиблась, солдатка! — повернулась и ушла, оставив с раскрытым ртом представителя фонда.
— Потрясающе! — воскликнула она.
— Талант, — пояснили представителю фонда. — Мы ставим «Свадьбу в Малиновке». Она играет сразу три роли.
Квартиру Савиновой Костячный осмотрел сам. Ни писем, ни документов, ни фото ее детей в фотоальбоме не оказалось.
— Все ясно: о детях Савинова нагло врет, — сказал Парфенов, тщательно обыскав все что можно, стараясь не делать беспорядка.
— Стоп, вот ветхая справка о рождении мальчика, выданная роддомом, — наконец-то изрек Парфенов.
— Забери ее, — рявкнул Костячный, — и проверь, есть ли у нее запись в паспорте о рождении сына. Ты понимаешь, у меня одни девчата, а тут сын. Он бы мне не помешал, тем более взрослый — наследник моей торговой империи.
— Но сына просто нет, — усомнился Парфенов, — может ли такое быть: ни одной фотографии у матери?
Костячный задумался и через минуту выдал:
— Выходит, никакой компры не существует? Выясни, есть ли в редакциях ее письмо? — Она же не трепалась в отношении документов о краже денег. Возможно, и тут есть что-то. Ее жизнеописание, связь со мной, мифические дети, не подтвержденные документами. Узнают мои противники, опубликуют. Бездоказательно, но потом отмывайся.
— Такой копмпромат можно сочинить на каждого, — усмехнулся Парфенов, — хорошо заплати падшей женщине, любое письмо подпишет. Свободная пресса ударит ниже пояса! Ты прав, удар надо упредить.
Вернувшись в офис, Костячный вызвал юриста, чтобы оформил квартирные документы на имя актрисы, а Парфенову приказал немедленно звонить по редакциям в поисках письма актрисы. И вот редактора «Настольной газеты» Алферова спрашивал по телефону инспектор уголовного розыска Неверов. Представившись, он спросил:
— У вас есть пакет от актрисы Савиновой?
— Есть такой странный пакет. А что случилось?
— Нас интересует одна пикантная ситуации, — уклончиво ответил Неверов, — но почему он вам кажется странным?
— Пожелание автора странное, а бы сказал настораживающее: просит вскрыть и опубликовать, как она выразилась, ее мемуары только после ее смерти.
— Вы уже читали?
— Нет, есть же пожелание автора! Это неэтично.
— Надеюсь, вы позволите взглянуть в интересах дела?
— Но я вас совершенно не знаю, и мне неприятно нарушать пожелание автора. Тем более знаменитой актрисы, — не согласился редактор.
— И все же я настаиваю.
— Беру грех на душу, приезжайте, взглянем вместе, — согласился редактор.
Минуту спустя после состоявшегося разговора, в кабинет Костячного вошел афганец.
— Она не блефует, — сказал Николай, — пакет есть.
— Сей пассаж мне не нравится, — сказал Костячный. — Немедленно бери пакет. Посмотрим — что там, тогда поговорим с Савиновой. Но сам не светись.
Недовольный начавшейся возней вокруг женщины, Николай Парфенов через десять минут подъехал к редакции «Настольной газеты» и дал короткое наставление двум молодым парням неприметной внешности, одетых в неброские темные костюмы и куртки, черные кепочки. Лифт не работал. Пришлось подниматься пешком на пятый этаж. По лестницам беспрерывно сновал народ. Это не совсем нравилось агентам, но задание выполнять надо.
В приемной у редактора никого. Они вошли в кабинет. Редактор сидел один и читал газету.
— Мы по поводу пакета Савиновой, — не здороваясь, сказал первый.
— Минутку, Лариса Сергеевна, принесите пакет Савиновой, — сказал редактор в селектор, нажав на кнопку. — Сейчас принесут, присаживайтесь, — и углубился в чтение.
Не успели парни усесться, как вошла Лариса Сергеевна, средних лет дама, неся небольшой пакет, подала редактору. Первый гость резко его перехватил, чему женщина удивилась.
— Пардон, это нам, можете быть свободны, — решительным тоном сказал первый.
Дама в растерянности отступила, глянув с иронией на оторвавшегося от чтения полосы редактора, тот кивнул ей в знак согласия с репликой незнакомцев. Пожав плечами, дама удалилась.
— Вы позволите взять пакет, разумеется, я оставлю расписку.