Дверь отворилась, и Николай увидел нестарую женщину, которая подозрительно глядела на него. Вот она перевела взгляд на листок платежной ведомости, что держал в руках улыбающийся приятный мужчина, тоже улыбнулась.
— Проходите. Не забывает нас, стариков, губернатор. Недавно консервами отоварились, теперь деньгами. Мы, правда, не бедствуем, но кто откажется от рубля, — говорила Кузнецова, пропуская гостей вперед.
— Все верно, мамаша, все верно, — согласился Николай, — у вас квартира большая, платить за нее немало приходится, трехкомнатная.
Афганец, как бы мимоходом в разговоре, толкнул дверь, ведущую в обособленную комнату. Она оказалась запертой.
— Дружок сына нашего живет. Челнок. Замок врезал, уехал в очередной вояж. Мы с него плату не берем, только за свет, да за воду. Это по теперешним налоговым временам — ничего?
— Ничего, — подтвердил Николай, пристально осматривая совмещенную с туалетом ванную. — Неудобно? Старый проект, понятно.
— Привыкли, — примирительно сказала хозяйка, пройдя в зал. — Присаживайтесь к столу. Геннадий, к нам тут из благотворительного фонда пришли. Читает все мой, там комната светлее.
Из смежной комнаты вышел седовласый, крепкий мужчина. Поприветствовал.
— Я деньги вручу, а вот мой спутник поговорит с вами, — сказал Николай, указывая на Игоря. Хозяева вопросительно уставились на Костячного.
— Где-то я с вами встречался, лицо больно знакомо. Строитель? — спросил Кузнецов.
— Нет, не строитель. В Ачинске жил. Хорошо, что мое лицо вам знакомо, проще будет договариваться.
— О чем?
— О сыне Анатолии, которого нарекали сначала Сашей.
— Батюшки! — всплеснула руками Кузнецова. Молча, побагровев, опустился в кресло Кузнецов. — Сколько лет прошло! Видно и вправду счастье у чужого очага не обретешь.
— Итак, вы поняли, кто перед вами, не придется длинно объясняться, — удовлетворенно сказал Костячный. — Я действительно кровный отец Анатолия. Но не отнимать его пришел у вас, слишком поздно, а договориться о молчании. Я богат, и могу заплатить любую сумму за гробовое молчание о моем отцовстве.
— Помилуйте, кому же нам об этом говорить, человек хороший! — бурно вырвалось у Кузнецовой, — мы из Ачинска уехали ради того, чтобы эта тайна не всплыла никогда.
— Вот и прекрасно. Назовите сумму, которую я должен вам заплатить за дальнейшее молчание?
— Никакой суммы, — сказал Кузнецов, едва сдерживая волнение. — Эта тайна уйдет с нами в могилу. Важно, чтобы вы не сказали о ней Анатолию, зачем ему эта истина, если он наш с пеленок.
— Согласен. Но крупная сумма, будет обязывать вас молчать при любых обстоятельствах. Не так ли? Для моей уверенности, даже перед следствием, — Костячный вынул пачку стодолларовых купюр и добавил: — Здесь десять тысяч долларов. Не возражаете? Пусть это будет моя благодарность за воспитание Анатолия. Он прекрасен! — Игорь бросил пачку на стол.
— Простите, а кроме портретного сходства у вас есть какие-то доказательства? Ведь можно с вами не согласиться. Есть же двойники, — промокая платочком капельки пота на лбу, подавляя в себе волнение, сказал Кузнецов.
— К сожалению, нет, за исключением маленькой записки, оставленной мне его матерью. Я бы пришел раньше, но очень долго искал вас.
— Нельзя ли взглянуть? Она специфическая?
— У вас есть копия? — воскликнул испуганно Костячный.
— Мы уничтожили записку, как только покинули Ачинск и оказались в этой квартире. Зачем носить за пазухой мину.
— Как это можно доказать?
— Я не собираюсь вам ничего доказывать. До исполнения Анатолию четырнадцати лет, мы жили в страхе появления родителей. Но после четырнадцати — избавились навсегда от этого неуютного чувства.
— Почему до четырнадцати лет?
— После этого возраста ребенок вправе выбирать себе воспитателей, или того, или иного родителя, скажем, при разводе. Таков закон. И уж никто не смог бы пойти против его воли. Толя нас очень любит, как и мы его.
— Звучит убедительно. И все же, что говорилось в записке?
— Дословно мы не помним: просьба о воспитании младенца. Записка была…
— Фигурно обрезана, — прервал Кузнецова Игорь, вынимая ее из бумажника.
— Позвольте взглянуть? — протянул дрожащие руки Кузнецов.
Костячный подал крошечный листик.
— Она самая, — сказал Кузнецов, беря обоими руками, как ему показалось, обжигающую записку. На мгновение он замер, и стремительно сунул ее в рот, зажевал.
— Что вы делаете! — изумился Костячный.
— Чтобы вы не претендовали на сына. Я у вас выбил из-под ног стул! — воскликнул Кузнецов, многозначительно глядя на жену.
Костячный нервно расхохотался. Николай холодно смотрел на разыгранную трагикомедию.
— Я желаю Анатолию добра, видел его сегодня, но знакомиться не стал и не собираюсь, но буду всячески ему содействовать.
— Не надо вмешиваться в его жизнь даже с благими намерениями. Он хорошо воспитан и устроен в жизни. Прошу вас, не надо. Только после нашей смерти вы можете назваться дядей. Умоляю вас!
— Хорошо, договорились, если возьмете деньги, как обязательство молчать.
— Я беру их ради спокойствия сына, — сказал почтенный пенсионер, пряча пачку банкнот в карман. — Я не спрашиваю вашего имени и звания, в надежде больше никогда с вами не встречаться.
— И не будем. Прощайте! — твердо сказал Костячный, направляясь к выходу.
Едва незваные гости покинули квартиру, а их гулкие шаги стихли в подъезде, как дверь обособленной комнаты в квартире Кузнецовых распахнулась, и оттуда вышли двое мужчин в камуфляжной форме.
— Геннадий Федорович, — укоризненно сказал один из них, — что вы наделали? Съели ценнейшее вещественное доказательство!
— Я сделал это, чтобы имя моего сына не перемывалось по судам. Он, как и мы, ни в чем не преступил закон. — Вот деньги, заберите их, но дайте мне расписку. — Кузнецов вынул из кармана пачку долларов и бросил на стол.
— Жили век без долларов и теперь проживем, — веско вставила свое слово, со страхом наблюдавшая диалог мужчин, мать Анатолия.
— Но как же просьба генерала? Он же говорил, что суд над Костячным будет закрытым, и Анатолий ничего не узнает.
— Свинское рыло видно далеко, — усмехаясь, сказал Кузнецов, явно не доверяя органам правосудия. — Нам не надо никаких судов.
Человек в камуфляжной форме покачал головой.
— Вы же знаете, ваша беседа записывалась на пленку. Мы едва не пустили в ход усыпляющее средство, — не соглашаясь, с укоризной сказал собеседник.
— Не надо меня осуждать. Мною двигали любовь к сыну и страх за разрушение его счастья, я, как отец, обязан его защищать! Это закон природы.
— Деньги мы взять не можем. Полагаю, они ваши. На этом наша миссия закончилась. Но все же будьте осторожны еще день-два, пока мы не возьмем Костячного. — Прощайте.
Весной, в гололед, на одной из улиц Красноярска произошло столкновение новенького «Мерседеса» и занюханой «копейки». За рулем «жигулей» сидел капитан милиции, в иномарке — крутые парни. По ситуации стопроцентная вина капитана. Он выезжал на главную улицу со двора, и «мерс» на скорости врезался в «жигу». На машины больно смотреть, седоки отделались легкими ушибами.
Крутые парни готовы были избить виновника: из-за аварии срывалась крупная коммерческая сделка, но все же сдержали себя, вызвали гаишников. Те, хоть и свои ребята, а развели руками: придется платить.
— Будешь, мент, горбатиться на нас всю жизнь, — горячились крутые, — что у тебя есть: дача, квартира? Продавай, нам ждать некогда, нам машина нужна. Понял?
— Нет у меня дачи, — хмуро отвечал капитан, — семья — трое детей.
— Занимай у родственников, иначе мы тебя со света сживем.
Капитан Митин видел свою безнадегу. Был у него всего лишь один брат, работяга, который едва сводит концы с концами. По оценке причиталось выплатить половину стоимости машины. Где взять такие деньги? Крутые наседали. Его ведомство ничем помочь не могло: авария произошла в нерабочее время, машина личная. Крутые не давали проходу, правда, корректно. Но от этого капитану Митину не легче.
Однажды Митина у подъезда окликнул коренастый, слегка прихрамывающий человек.
— Дело есть, капитан. Отойдем, присядем на скамейку. — И когда они уселись, незнакомец продолжил: — Слышал, в затруднительном положении?
— Это не ваше дело! — нервничая, ответил задерганный капитан. — Что вам надо?
— Уже теплее. Я хочу вам помочь.
— Кто вы?
— Одна частная преуспевающая фирма. За услуги много не попросим.
— Что именно?
— Информацию, если вдруг ваши ребята ненароком наступят нам на хвост. Только информация. Она стоит денег, в частности, мы оплачиваем ваши затруднения.
— Это подстроено! — воскликнул Митин.
— Чистая случайность. Эти крутые ребята только львиную башку с клыками на себя надели, а в сущности — шакалье. Но они вас достали, не правда ли? И права на их стороне.
— Достали, — удрученно согласился Митин и, подумав, спросил: — Какую информацию вы бы хотели получать, я должен знать какова ваша петля.
— О, вы напрасно о петле. Нас интересует только то, что связано с нашей фирмой. Поясню на примере. Недавно гости с юга попали в перестрелку на сорок пятом километре западного шоссе. Оказались чьи-то конкуренты. О ходе расследования перестрелки, интересуются люди по этому телефону, — незнакомец передал номер на листке, причем он был в перчатках. — Информируйте о ходе следствия, и ваши крутые будут удовлетворены, но они еще какое-то время будут маячить у вас на глазах, не более. В дальнейшем, если вы не передумаете, будем приплачивать за любую новую информацию, касающуюся одной фирмы. Названия ее пока нет. Сообщу дополнительно.
Капитан долго молчал.
— Сколько может продолжаться наша связь?
— Пока не закроется дело о перестрелке с гостями с юга.
— На это могут уйти годы! — воскликнул капитан. — Я в управлении мелкая сошка.
— Но мы даем хорошую плату, и ничего опасного не требуем. Только информация. Может быть, вам понравится иметь к хлебу масло и колбасу, а то и паюсную икру, иметь карманные деньги, вот как я, — незнакомец сунул руку в карман куртки и вытащил оттуда пачку купюр, небрежно сунул их в карман соседа.