му.
— Ну, как же, ты чуть не поплатился жизнью из-за какой-то сомнительной персоны. Я допускаю, защищал бы честь принцессы или государственного деятеля, за которого тебя наградят орденом и отвалят солидную сумму, тут стоит рисковать, но подвергать опасности свою жизнь из-за посредственности уездного масштаба! Не понимаю.
— Выходит, если на вас нападут бандиты, следует обойти стороной? — саркастически усмехнулся Борис.
— Ну, я же… я же… — растерялась Лиля и нашлась, — все же цветущая девушка, не правда ли? И кто-нибудь во мне найдет счастье.
— Сомневаюсь, — ядовито усмехнулся парень, сдерживая себя от дальнейшей оценки.
— Боря, в чем ты сомневаешься? Не надо хамить, — скривив губы, жеманно повела плечом Лиля. — Я жду ответа.
— Может быть, может быть. Я, пожалуй, излишне строг.
— Ты уж лучше будь строг в оценке моих блюд, которые я приготовлю на угощение, когда ты вздумаешь навестить меня. Договорились?
— О чем?
— Ну, ты как медведь, — расхохоталась Лиля. — О том, что ты будешь строгим судьей моих блюд, скажем, на завтрашней вечеринке.
— Но я не собираюсь посещать никаких вечеринок. Врачи запрещают, рана еще не зажила, а я стараюсь быть послушным малым.
Разочарованная Лиля надула губки.
— Извини, что вынужден прервать нашу встречу, но мне пора на прием к врачу, — мороженое было съедено, Борис поднялся из-за столика, не имея ни малейшего желания дальше слушать болтовню Лили: перед глазами у него стояла по-прежнему улыбающаяся Евгения с букетом цветов, которые он набрал на благоухающей поляне у Иртыша.
С Лилей все прозаичнее, словно он присутствует при чтении скучного доклада. Отдавать себя в жертву не намерен. Придя с работы, мама первым делом спросила:
— Какое впечатление произвела на тебя Лиля?
— Мама, Лиля не моя девушка, не тот тип, хотя и красивая с веселым нравом. Может быть, она и смогла бы достучаться до моего сердца, если бы оно было свободное. Такова карма. К тому же, я пока не собираюсь жениться, имея только форму да один костюм сыщика.
Мама не хотела слушать его аргументы.
— Боря, не торопись с выводами, возможно, это твой счастливый лотерейный билет. Сейчас у всех трудное материальное положение, но жизнь не остановилась. Люди все так же продолжают любить, женятся, рожают детей.
— Но я не собираюсь жениться даже на Евгении, по крайней мере, пока нахожусь в климовской бригаде. Закончится командировка, будет видно.
— Ты не вполне правдив. Прошлый раз ты говорил о готовности связать свою судьбу с Евгенией. Что ты нашел хорошего в этой женщине, поражаюсь?
— Мама, не надо поднимать этот вопрос. Я говорил о готовности, но не называл срок. Ты же не позволила мне высказаться до конца и пустилась в упреки. Я теперь пожалел о том, что рассказал об Евгении больше того, что тебе следовало знать. Тебе бы надо прислушаться к мудрому изречению: друг моего друга — мой друг. Получается наоборот: друг моего друга — мой враг. Как это ни печально, но факт.
— Ну, хорошо. Ты обладаешь даром убеждения. — Валентина Александровна сделала паузу, как бы не решаясь продолжить не очень приятный разговор. — В субботу Лиля и ее мама приглашают нас в гости. Поужинаем, выпьем хорошего вина, поиграем в карты. Я думаю, согласно твоим убеждениям о друге, ты составишь нам компанию?
— Только ради тебя.
— Жаль, если Лиля тебя не заинтересовала, ведь она прекрасная собеседница, просто вулкан.
— Который может засыпать пеплом.
Валентина Александровна обиженно поджала губы и удалилась на кухню готовить ужин. Как огорчительно, что в данном вопросе у них с сыном нет понимания. Он повзрослел, изменился, о жизни имеет свое суждение. Но суровые милицейские будни не сделали его замкнутым, он по-прежнему делился с ней прочитанным, услышанным по телевидению, высказывается в отношении ельцинских реформ, особенно приватизации, в результате которой, по его мнению, криминальные структуры баснословно богатеют, не работают на благо страны, а растаскивают ее по заграницам. Их точки зрения во многом совпадали.
— Ты же знаешь, мама, современные оценки коллективизации. Кроме вреда галопная ликвидация, так называемого кулачества и обобществления их имущества, ничего хорошего не принесла. Миллионы уничтоженных крепких рабочих рук, да, что там рук, семей. И как результат — падение урожайности зерновых и других культур. Страна не смогла достичь того уровня, что имела. Так вот, приватизация — это коллективизация наоборот. В принципе, я не против нее, как и мой шеф генерал Климов, но во всем должна быть мера, все остальное — преступление.
Валентина Александровна соглашалась с сыном, рассказывала, как у них в городе рушится мощная строительная индустрия, становление которой шло с ее участием. Но во вчерашний день с бесконечным дефицитом товаров, в длинные очереди в магазинах она возвращаться не хочет.
— Сейчас все есть в магазинах, а сколько их создано! Вот только бы упорядочили выплату зарплаты, и жить можно, — откликалась она. — Меня, конечно, страшил и страшит разгул криминала. Я всегда дрожу за тебя. Раньше было спокойнее.
— Раньше о многом молчали, а опасность попасть под пулю бандита, была не меньшая.
— Но и не большая. Нынче я чуть не потеряла тебя. А как хочется пожить в спокойствии, в достатке. В Чечне снова напряженная обстановка. Доходят слухи, что вулкан войны вот-вот грянет. И не дай Бог, очутиться тебе в этом пекле.
Валентина Александровна всю жизнь боялась за жизнь сына. В школьные годы она страшилась, что однажды он, переходя улицу, попадет под машину; став юношей, увлекся самбо, она пугалась, что на тренировках или соревнованиях его покалечат; когда засобирался поступать на юрфак, ужасалась его опасному выбору. Но что характерно, она никогда не мешала своему сыну, не отговаривала его, не навязывала своего мнения. Но в отношении Евгении она будет тверда.
— Ну, что ты мама, успокойся. Я ранен, меня на войну не возьмут.
— Дай-то Бог, худа без добра не бывает.
Каждый вечер они находили тему для разговора и им не скучно в их небольшой, но уютной квартире. Валентина Александровна с нетерпением ждала субботнего вечера, когда она с Борисом пойдет в гости к приятельнице, у которой красавица дочь. Она убеждена, что Лиля сумеет разжечь интерес в сердце Бориса, и две одинокие мамы породнятся, сделают все, чтобы их дети были счастливы. Ей, в пятьдесят лет, больше ничего от жизни не надо. Порядочного мужчину для себя она теперь уже не найдет, так и будет греться счастьем своего сына.
Суббота подошла незаметно. Всю эту неделю Борис размышлял, как бы заработать немного денег, обновить свой гардероб и укрепить семейный бюджет. Он встречался со своими старыми приятелями по школе, часть из которых подалась в торговый бизнес и другое предпринимательство. Ему предлагали тоже открыть торговую точку, даже ссужали необходимую сумму, но становиться торгашом не хотел. К тому же понимал, что это дело временное, выздоровеет, вернется в бригаду. К концу недели выяснил, что можно заняться розыском угнанных дорогих иномарок в частной конторе, которой владеет его старый знакомый. Клиентов хоть отбавляй. Согласился. Маме скажет, когда возьмется за дело. А пока, надо собираться в гости.
Валентина Александровна находилась в хорошем расположении духа: она уж сто лет никуда не выходила с сыном, как же не радоваться. Она надела кремовый костюмчик, уложила волосы в пышную прическу, подкрасила дуги бровей, длинные бархатные ресницы, которые подчеркивали ее выразительные, такие же голубые, как у сына глаза, и повернулась с вопросом:
— Ну, как я?
— Ты у меня всегда красавица. Приоденешься — десяток лет долой. И почему ты не нашла себе достойного спутника после отца? — говорил Борис, искренне сожалея, что мама лучшие свои годы прожила без мужа.
— Ты же знаешь, пока ты был еще мальчишкой, никто не попадался, а потом не решалась из-за тебя.
Борис растроганно подошел и обнял маму. От нее пахло такими же духами, что и от Евгении, когда они расставались.
«Чем же она занимается в эту минуту и вспоминает ли обо мне? — подумал Борис. — И что бы она сказала, узнай о моих сборах?»
Борис был одет в джинсы и темную рубашку, хорошо скрывающую бинты последней перевязки. Прическа у него неопределенная, так как стригся еще в Красноярске до ранения, и копна пышных волос, по цвету маминых, были зачесаны назад, что весьма к лицу.
— Ну, что идем? — спросила мама бодро, передавая сыну пакет с бутылкой вина и коробкой конфет.
— Я готов, — ответил он ровным голосом, не представляя себя в роли потенциального жениха.
— Не будь так сух, Боря, расслабься, иначе ты испортишь настроение дамам.
— Извини, я постараюсь.
Они вышли из квартиры и через три минуты звонили Фомкиным. Двери открыла Лиля. Она ослепила разноцветием одежды Валентину Александровну. Лиля была в апельсиновой мини-юбке, голубом батнике и красных туфлях на шпильках. Нельзя было не остановить взгляд на ее стройной фигуре и, особенно, на больших зеленых глазах.
«Но я уже люблю одни огромные глаза, только голубые, небесные», — подумал Борис, не убеждая себя, а констатируя факт.
— Здравствуйте, и проходите, — сказала Лиля, широко улыбаясь, вглядываясь в глаза Бориса. — Мы вас заждались.
— Здравствуйте, — ответили гости, проходя в гостиную, где у стола увидели хлопочущую хозяйку.
— Оленька, вот моя единственная драгоценность — сын Борис.
Очень приятная моложавая женщина среднего, как и Лиля роста, одетая в простое черное платье, расшитое на груди блестящей вязью, энергично шагнула навстречу молодому человеку, пожирая его глазами и, сраженная крепкой статью и красотой молодого человека, с восторгом протянула руку.
— Лилина мама, — сказала она томным голосом, — Ольга Ивановна, очень приятно.
Борис не любил эту дежурную фразу и никогда не говорил ее при знакомстве.
— К вашим услугам, мадам, — он щелкнул каблуками, вытягиваясь в струнку, чем вызвал восторг хозяек, вынул из пакета и подал женщинам коробку конфет и бутылку «Монастырской трапезы».