— Несомненно, воспользуемся при случае, — весело отозвалась Ольга Ивановна, — прошу к столу!
Гости и хозяйки уселись, трапеза началась. На столе стояли салаты из свежих овощей, холодные закуски и вторые блюда. От выпитого вина женщины явно повеселели, Борис оставался сдержан, даже холодноват. Но это не смущало хозяек, и они наперебой сыпали довольно остроумными шутками и анекдотами. И мама, и дочь были в своей тарелке, их голоса не умолкали ни на минуту. У Бориса был прекрасный аппетит, и он с удовольствием съел все то, что ему подкладывали с обеих сторон хозяйки.
— Ты обещал быть строг к моему кулинарному искусству, — сказала Лиля звонким голосом, как бы прося внимание собравшихся.
— Я строг, но ни в чем не нахожу изъяна, — сказал Борис, чем весьма удовлетворил Лилю. — Но однажды я едал пирожки с капустой в Красноярске с особым наслаждением, — тут же несколько огорошил молодую хозяйку гость.
— И кто же их пек, разреши узнать?
— Одна молодая особа, когда я лежал в больнице.
— Боря, к чему эти воспоминания? — с упреком глянула на него Валентина Александровна.
— Простите… — несколько смутившись, ответил Борис.
— Пустое, Валентина Александровна, если бы Борис попробовал моих пирожков, то они бы затмили его воспоминание.
— Как знать, как знать, — неопределенно сказал Борис.
— На больничной койке при казенных харчах — все кажется слаще, — утвердительно подчеркнула Лиля и получила одобрительную поддержку Валентины Александровны.
— Боря, но как же тебе не повезло, мы так переживали! — сказала Ольга Ивановна, и разговор перешел в плоскость захлестнувших страну бандитизма, грабежей и убийств, вывоза за рубеж капитала, и что со всем этим милиция вряд ли справится без политической воли президента и правительства. Коль сложилась такая ситуация, стоит ли рисковать жизнью. И упаси Бог, в будущем ввязаться в новую, смертельно опасную схватку. Это было чисто женское, более того материнское суждение, и Борис ничего не счел нужным, как сказать:
— В таком случае, дорогие мои, надо уходить из органов и сидеть под маминой юбкой как мышка, но благословенны дела человека, которые побеждают зло и насилие.
— Оставь, Боря. Я была бы рада, если бы ты переменил профессию, хотя бы потому, что имеешь тяжелое ранение, — с тоской в голосе сказала Валентина Александровна.
— Борис, может вам стоит переквалифицироваться в адвоката, — осторожно спросила Ольга Ивановна, — они хорошо зарабатывают. Или открыть частную юридическую контору.
— Это же скучно!
— Зато не опасно, — Валентина Александровна с благодарностью смотрела на свою приятельницу.
— И меня в эту контору устроить секретарем! — воскликнула Лиля. — Я умею хорошо работать на компьютере.
— Ну, вот, вы меня и повязали, — смеясь, ответил на столь бурную реакцию женщин Борис, и в который раз почувствовал пристальную заинтересованность хозяек квартиры. Вместе с тем его не тяготила эта увлеченность, потому что с женщинами было легко общаться, но он знал, что эта невесомость никоим образом не растрогает его сердце, которое полностью занято Евгенией. — Впрочем, мысль о частной практике не лишена симпатии, — закончил он многообещающим тоном.
— В таком случае тебе, Боренька, стоит подумать, — Лиля сорвалась со стула и включила магнитофон, объявила белый танец и пригласила кавалера. Борис вальсировал с настроением и изящностью, его партнерша демонстрировала легкость в движениях, пластичность, он наслаждался общением с ней, а выпитое вино добавляло раскованности, холерической темпераментности. Он с удовольствием ловил каскад довольных и одобрительных взглядов и улыбок мамы, не подозревавшую, что на месте Лилии он представлял Евгению.
Глядя на то, как мило танцуют молодые люди, мамы, переглянувшись, поднялись из-за стола, бесшумно удалились в коридор. Пошептавшись, вовсе убрались из квартиры, оставив парочку наедине.
Вальс окончился, и Борис недовольно окинул взглядом гостиную, коридор, не находя старших, собираясь выразить недоумение. Но зазвучала новая музыка, и танцы продолжились.
— Куда же исчезли наши мамы? — спросил Борис, пока не проявляя недовольства.
— Они покинули нас, чтобы не мешать испить медок, — вкладывая в голос страсть, ответила Лиля. — Сейчас я тебе продемонстрирую стриптиз под «Ламбаду», — Лиля стремительно ринулась к магнитофону и переключила музыку, пошла в танце на Бориса, который медленно отступал. Лиля, сексуально виляя широкими бедрами, скользя пальцами по тонкой талии, с азартно горящими кошачьими глазами и сладострастной улыбкой вдруг взмахнула руками, и батник в ту же секунду оказался на полу, обнажая красивую грудь девушки под кружевным лифом. Удивленный Петраков остановился, и в ту же секунду, извиваясь в танце, Лиля сдернула с себя лиф, и сочные ягоды розовых сосков уставились на парня, как два пистолетных дула, пригвождая его к месту. Молодой человек еще больше округлил глаза, стоял завороженный, не смея шевельнуться. Стриптиз продолжался, и вот уже безумная мини-юбка слетает с волнительных бедер танцовщицы, обнажая белоснежные плавки, на таком же обворожительно белом теле, и, кажется, что нет уже там ничего, все слилось в единое зовущее и пленительное, захватывающее дыхание и околдовывающее схождение изящных ножек с серебристым пушком… А красавица падает ему прямо на руки. Он подхватывает ее, бросает на диван, но не в силах владеть собой, кидается прочь из гостиной. Не умолкающая музыка и раздавшийся ехидненький смех стриптизерши, подкидывает его к двери. Щелчок замка, и он в коридоре.
— Ну, мамочка, спасибо тебе!
III
В понедельник Борис, одетый в дешевый джинсовый костюм, появился у конторы детектива Кудрина. У входа в подвал пятиэтажки красовалась табличка, возвещающая о частном сыске. Борис скатился по крутым ступенькам, давая дорогу поднимающемуся кавказцу, и очутился в просторном подвале, хорошо освещенном и прибранном. Часть его занимала кирпичная пристройка, на дверь которой указывала стрелка. Борис, не колеблясь, вошел и увидел просторную комнату с двумя столами, телефоном и несколькими стульями. За одним из них сидел Кудрин, читая газеты. Хозяин кабинета предстал подтянутым, крепко сбитым малым, с покатыми, сильными плечами в ковбойке, русые волосы аккуратно уложены. Широкое русское лицо, не лишенное симпатии, выражало твердость и уверенность в себе. Он выглядел старше Бориса лет на десять.
— Я тебя знаю, — сказал Кудрин, пожимая Борису руку. — Ты у Ясенева практику проходил.
— Точно, и я тебя помню.
— Вот и хорошо, работы у меня полно. Клиент разный. И богатый и бедный, заработаешь, только крутись.
Не успел Кудрин озадачить Петракова, как в комнату вошла средних лет, прилично одетая и приятная женщина, в узкополой парусиновой шляпке с бантом. Она поздоровалась, внимательно осмотрела скромную меблировку кабинета, и только тогда перевела заинтересованный взгляд серых глаз на сидящих напротив мужчин.
— Кто из вас Кудрин? — дама явно нервничала, возможно, из-за скудости обстановки и не солидности представшего перед ней офиса и разочарования, но все же в звонком голосе чувствовалась решимость.
— Я к вашим услугам, — Кудрин встал из-за стола, демонстрируя свою коренастую фигуру, указал даме на стул, стоящий слева от него. — Садитесь, пожалуйста. Это мой сотрудник, можете говорить свободно.
Дама без промедления уселась, независимо держа аккуратную головку на высокой и тонкой шее, вынула из сумочки несколько листиков, протянула Кудрину.
— Я хорошо заплачу, если вы найдете этих мерзавцев.
Кудрин углубился в чтение, а когда закончил, спросил:
— Почему вы выбрали меня?
— Наслышана. Для вас репутация сейчас важнее всего. Не так ли?
— Правильно, — подумав, сказал Кудрин. — Мы займемся вашим делом. Но вы не мать.
— Я тетя Маргарита, бездетная. — Подчеркнула интонацией последнее слово дама, давая понять, что племянница ей очень дорога. Она вынула из сумочки неполную пачку пятидесяток и подала Кудрину. — Это аванс.
Кудрин передал листки Борису, дав понять, что поручает дело ему. Тот принял их с бережностью, как бы боясь рассыпать таящуюся в них информацию, принялся читать строчки красивого девичьего почерка, не находя ни единой грамматической ошибки, какими обычно изобилуют заявления пострадавших, отмечая про себя, что текст написан весьма грамотным человеком, скорее всего, старшеклассницей с хорошей успеваемостью.
«Уроды, сволочи, подонки!» — читал Борис. — Они попросили помочь найти дом по адресу. Я объяснила. А что, надо было уподобиться халде, сразу на три буквы послать?! Никак не могли понять, где этот дом, сомневались. Да я живу рядом… Ну, так садись, покажешь… Господи, да разве бы я села в их поганый «Форд», если бы знала. Парни приветливые, приличные, почему б не доехать. Дура наивная! И нефиг теперь.
Что было дальше, не помню. Не хочу! Не могу! Не должна! А вот рожи их помню. Всех троих и девчонки-красавицы. Я пройду через ад, но достану этих сволочей, и тогда. Ха! Что тогда? Что? Ну, говори, не стесняйся! Кто у тебя за спиной? Затурканные безденежьем и постоянной угрозой остаться без работы родители? Или, может, этот размазня долговязый Алексей, у которого ничего на уме, кроме «выпить бы пива, да поснимать сюжеты на камеру» нет? Вон они, женихи сопливые, хором пьют да колются.
Удержалась, матери ничего не сказала. Еще бы вздумала в милицию бежать. Знаем мы эту милицию. Эти хаки так и сказали: «Шум не поднимай, ласточка, он тебе самой дороже всех обойдется. Опозоришься на весь город — и только. А мы. Кого надо, купим, кого надо, заткнем. Так что давай-ка лучше сотрудничать. Вот тебе 100 баксов — купи себе чего-нибудь».
Твари! Чтоб они подавились своими баксами! Ха-ха, как же! Ни они не подавились, ни я. Сначала хотела повеситься, а потом поревела маленечко и пошла купила. Нет, жизнь действительно дерьмо. И я дерьмо. И все.
Девчонки в школе глаза повылупили: откуда? Оттуда! Дядька фирмач. Подарил вот. Ах, как блестели их завистливые глазки! Пусть. Не одной мне завидовать: Аленка, соклассница, как модель одевается, а тут у родителей лишних колготок не выпросишь. Пашут с утра до вечера, а толку? Мне в этом проклятом городе тоже ничего не светит. Ну, окончу школу, а дальше? Об учебе думать смешно — везде платить надо. Торговать и быть подстилкой кавказца — спасибо. Или, может, на папочкин завод пойти? И получать талоны, а на них задрипанные консервы? Нет уж! Коль нарвалась и выпала мне такая судьба. Короче, начинаю новую жизнь. Красивую, как в кино. И пусть все застрелятся.