XII
Валентина Александровна пришла провожать Бориса на вокзал, как и родственники остальных парней. Одетые в новенькую камуфляжную форму с беретами на головах, в высоких наглухо зашнурованных ботинках, они выглядели эффектно, воинственными и непобедимыми. Играла бравурная музыка, словно люди ехали не на войну, а на увеселительную прогулку, но она не могла сгладить того мрачного настроения у родственников и, особенно, у молодых симпатичных жен, и уж, конечно, у матерей. Оно клин-бабой долбило их души, кровеня тревогу за их жизни, расписывалось скорбью на заплаканных лицах.
— Как я упрекаю себя в том, что решила навязать тебе любовь Лили, — говорила мама, неживыми глазами глядя на сына. — Почему ты сделал такой выбор, сынок? Зачем тебе эта чужая земля? Почему ты должен проливать свою кровь, защищая преступное решение нашей правящей верхушки? Ты, кто посвятил свою жизнь борьбе со злом? Зло всегда остается злом, в какие бы рясы оно не рядилось. Ты согласен со мной?
— Мама, я не менее тебя недоволен начавшейся новой войной. Более того, я, как и ты, не считаю своей землей ту, куда еду бить бандитов. Мне земли хватает и здесь. Но я еду защищать российские интересы на Кавказе. Не будем там мы, придут и уже пришли иностранцы.
— Боже мой, мы не можем обустроить свои, исконно русские земли, а лезем и лезем куда-то, с окровавленной мордой, но лезем. Нет бы послушать мудрого Солженицина, он подсказывал, как надо поступить с Чечней. Не послушали, дорого показалось городить границу. Верхушке наплевать, сколько страдает людей после первой чеченской войны, сколько калек только в Новгороде, тебе бы надо было сначала поинтересоваться этой статистикой, а потом принимать решение. Как же я виновата в твоем легкомысленном решении! — глаза у мамы слезились, носовой платочек ее был уже влажный, и она то комкала его в руке, то промокала набежавшие слезы.
— Мама, ни в чем себя не вини, это жизнь. Мое решение продиктовано совсем не из-за твоего желание женить меня на Лиле, а из-за моего желания пообтесаться в суровых условиях и снова поработать рядом с Сергеем Петровичем Климовым. Он уже там. Ты же знаешь, я его люблю, он мне второй отец.
— Не думала я, что в таком возрасте может быть такая сильная привязанность, а как же я?
— Мама, ты всегда у меня на первом плане, но пойми, я мужчина, и в поисках своего места в жизни, самоутверждения, должен рисковать. Такова моя профессия.
— Как я мечтала видеть тебя инженером или прорабом, человеком мирным, а ты едешь убивать. — Из омертвевших маминых глаз вновь покатились слезы, и она беспомощно вытирала мокро платочком.
— Мама, не ставь меня в один ряд с бандитами.
— Я не ставлю, но и не благословляю тебя на пролитие крови, чьей бы она ни была. Кругом столько жестокости, и я не хочу, чтобы мой сын, которого я родила, вырастила для добра и мирной жизни, был орудием этой жестокости и стал ее жертвой. Помни об этом, сынок, береги себя.
На второй путь выкатился пассажирский поезд. К двум вагонам, что стояли на первом пути с добровольцами подошел маневровый, толкнул вагоны, чтобы укатить их в хвост пассажирского, следовавшего на Северный Кавказ.
— По вагонам! — раздалась зычная команда. Мать бросилась сыну на грудь, уткнулась, захлебываясь жгучими слезами.
— Прости меня, сынок, если сказала тебе неприятную правду, я считаю себя перед тобой виноватой! Прости!
— Ну что ты, мама, о какой вине говоришь, забудь, все будет хорошо. Я вернусь через полгода. До свидания! — он взял мать за голову, и горячо поцеловал в губы. — До свидания, родная, я буду часто писать. Не скучай! — и смешался с вереницей ребят своего взвода, по очереди поднимающихся на ступеньки медленно двигающегося вагона.
Мать осталась на перроне, выбросив вперед руку, как бы цепляясь за руку своего любимого единственного сына, с глазами переполненными слезами, красивая и статная, но какая-то потерянная, осиротевшая среди десятков таких же матерей, которых повязал единый и всеобщий страх за жизнь своих сыновей, и постаревших за минуты прощания на целые годы. И когда вскочивший на подножку Борис, обернулся и увидел с высоты свою постаревшую маму, то понял, какое горе он принес ей и пожалел о своем решении, но было поздно, уже нельзя ничего вернуть, как нельзя вернуть на место пулю, выброшенную из дула пистолета произведенным выстрелом.
А музыка гремела.
Уязвленная до глубины души поступком Кудрина, Лиля второй день мучительно вынашивала план мести. Девушка в растерянности сидела за столом, нервно перелистывая расчетные документы. В голову лезли дурацкие мысли вроде: плеснуть в лицо кислотой, или ошпарить кипятком, опоить его снотворным и кастрировать, как кабана. Эта дурь не давала нормально работать и придумать что-то путное. Наконец, она поняла свое бессилие и решила написать заявление в прокуратуру области. Там, она надеялась, сотрудники меньше коррумпированы. Об этом же пишут газеты и говорят в новостях по телевизору. Придя к такому решению, Лиля написала заявление, коротко изложила суть дела, свернула и положила в сумочку, намереваясь, сегодня же отнести адресату. Но перед этим она все же решила разыскать контору Кудрина, выяснить, почему он так подло поступил? Все же она точно не знает, кто виноват в разглашении ее намерений в отношении Евгении: кроме Кудрина о ней знал и тот, второй, Костя, кто в ту ночь не слезал с нее, обещая в течение двух недель, а то и раньше, добыть исчерпывающие материалы и вручить здесь же, в этом уютном особняке.
Лиля позвонила в горсправку с просьбой дать ей адрес или хотя бы номер телефона частного детектива Кудрина. Такого у них не оказалось. Тогда она стала звонить в дежурную часть городского отдела милиции и тоже получила отказ. Третий звонок был тете.
— Лиля, зачем тебе понадобился снова мой Веня?
— Подружка желает подбросить ему щекотливую работенку. Скажи его телефон и адрес офиса. Спасибо, ты мне очень помогла.
Как только подошел к концу рабочий день, Лиля сорвалась и, взяв такси, поехала к Кудрину. Лиля не распаляла себя мыслями и внутренними монологами о том, что скажет подлецу-дяде, боясь перегореть гневом, которого накопилось в ней с утра под самую макушку, полагая, что спонтанные действия гораздо эффективнее. Она остановилась перед дверью конторы с яркой табличкой: «Частное сыскное бюро» и жирная стрелка, указывающая на дверь и ступеньки, ведущие в подвал. Огляделась. Рядом находилась задняя дверь большого продуктового магазина, а сам двор в этот час был оживлен возвращающимися с работы людьми и посещающими магазин. Это устраивало Лилю. Она смело вошла в офис и, увидев занятого какими-то бумагами Кудрина, стремительно подошла к нему и залепила звонкую пощечину. Не ожидая такой дерзости от племянницы, Кудрин вскочил, закрываясь руками, что окончательно убедило девушку в его виновности.
— Ты подлец, Кудрин, использовал меня как самую дешевую проститутку и нагло обманул! Что и зачем ты рассказал Борису? А может быть, это сделал второй, Костя? — сыпала шквал слов девушка. — Ну, так знай, обо всех ваших штучках я заявила в прокуратуру, завтра же вашим осиным гнездом займутся.
Кудрин выскочил из-за стола, его взбесила не столько оплеуха, сколько последние слова этой вздорной девки.
— Ты с ума сошла, дура! Что ты задумала? — он схватил девушку за руку и притянул к себе. Но Лиля вцепилась в его лицо своими длинными и острыми ногтями, из-под которых брызнула кровь. Кудрин с силой ударил девушку в грудь кулаком, отрывая ее от себя. Толчок был настолько сильный, что девичья фигурка была отброшена на два метра, падая, Лиля запрокинула голову и с силой ударилась об угол квадратной металлической урны, в которой детектив жег использованные бумаги. В этот момент дверь отворилась, и в кабинет стала входить женщина средних лет, в небольшой шляпке. Увидев упавшую девушку, то, как возле ее головы расплывается пятно крови, дико вскрикнула, бросилась наружу с воплем:
— Убили, девушку убили! — закричала она, как бы сообщая идущим в нескольких шагах мужчине и женщине. — Поверьте мне, там убили девушку, она истекает кровью!
Прохожие в нерешительности остановились.
— В кабинете мужчина и девушка, он убил ее! Помогите!
На неистовые крики дамы, из стоящих легковых машин вышли трое водителей и с любопытством подошли к кричащей.
— Что случилось? — спросил один из них.
— Я входила в контору к детективу, как вижу, на урну падает девушка и пробивает насквозь голову. Надо позвонить в «Скорую» и схватить убийцу. Вот он, держите его!
Кудрин в ужасе видел, как падает на урну Лиля, бросился ее подхватить, но было поздно. Глухой и сильный удар головы о металлический угол урны не оставлял сомнения в тяжелейшей травме. Он краем глаза увидел, как кто-то входил в кабинет и тут же выскочил. Все внимание его было направлено на девушку и ее голову, из которой фонтаном хлестала кровь. Он склонился над телом, приподнял голову, и рука его тут же обильно окрасилась. Кудрин схватил кисть девушки, нащупал пульс, он умирал.
— Что я наделал? — вырвался глухой возглас.
Он вскочил и глянул в окно. У дверей собиралась толпа. Прислушался, чей-то голос сообщал об убийстве. Если удастся уйти, можно надеяться на спасение. Кудрин быстро вернулся к столу, вытащил маску, натянул на лицо и зверем ломанулся в дверь.
— Дорогу, зашибу! — взревел он.
Люди расступились, путь свободен. Он рванулся, но в ту же секунду кто-то подставил ножку. Падая, подумал: «Все, возьмут, а маска сослужит плохую службу». На него тут же навалились, заломили руки за спину.
— Попался, стервятник!
— А мог уйти!
— Кто его так ловко подкосил?
— Что же с девушкой?
— Кто-нибудь вызовите «Скорую» и милицию, — распорядилась дама в шляпке. — Вот вы, молодой человек, сбегайте в магазин, там есть телефон.
— Отпустите меня, девушка поскользнулась и упала, я ее дядя! — взмолился Кудрин.
— А почему в маске?
— Хотел не узнанным удрать, — высказала мысль дама в шляпке, — а я к нему шла за помощью… Кому же нынче верить, на кого опереться! Вяжите его!