— Простите меня, Ольга Ивановна, но я вынужден сказать вам горькое: Лиля погибла в кабинете Кудрина. Крепитесь.
Сначала эти слова на Ольгу не произвели никакого впечатления. Ольга, как смотрела на собеседника глазами полными страха за судьбу дочери, так и оставалась скованная им в течение минуты, правда, ее взгляд остановился, как на стоп-кадре. Затем женщина дико вскрикнула и лишилась чувств, откинувшись на спинку. Никитин был готов к такому исходу. Он быстро вытащил из кармана пузырек с нашатырным спиртом, отвинтил крышечку, брызнул на ватку, что извлек из кармана, и поднес к носу. Резкий запах нашатыря поплыл по комнате. Женщина вздрогнула, открыла глаза и увидела перед собой озабоченного незнакомого человека.
— Что происходит, вы кто? — воскликнула Ольга и, вспомнив его страшные слова, захлебнулась в слезах от горя, но через несколько минут, она закричала: — Я вам не верю, где моя девочка, отвезите меня к ней! Как вы могли играть у меня на нервах, это низко!
— Успокойтесь, и простите меня, — без смущения ответил следователь. — Мы сейчас отвезем вас в больницу.
— Лиля в тяжелом состоянии? — воспрянула духом мать.
— Нет, она в морге.
Следователь Никитин работал быстро, не откладывал на завтра все, что можно было сделать сегодня. Уже дважды в делах, которые он вел, сталкивался с Петраковым и Спартаковской, 29. Досье на Евгению Кузнецову, которое он обнаружил в столе у Кудрина, странно подействовало на него после того, как он познакомился с ним. Совершенно невообразимое стечение обстоятельств. Привыкнув не удивляться ничему в своей следственной практике, его потрясла судьба девушки, несомненно, красавицы, с обворожительной улыбкой, смотрящей с портрета фотомастера и безысходно подавленной в анфас и профиль с фотографий криминалиста. Он долго смотрел на великолепный портрет Евгении и соглашался с Петраковым, что и судьба девушки, и ее внешность, а он не сомневался, и глубина ее души, ее внутреннее обаяние не могли оставить равнодушным Петракова. После допроса Кудрина, который отрицал половую связь с племянницей, Никитин понял замысел Фомкиной, участие в нем ее дяди. Но вот причину гнева девушки, а она оставила его следы на лице Вениамина, он понять не мог. Теперь же, после беседы с Валентиной Петраковой, которая рассказала о взаимоотношениях сына и Лили, о своем утреннем визите к Фомкиным, ситуация стала проясняться. Кудрин разгневал племянницу, скорее всего не за насилие двух мужиков над девушкой, а за невыполнение данного слова. Он пообещал добыть досье на Кузнецову, но по каким-то причинам не отдавал его. Собирался шантажировать им Петракова? Но с какой целью? Более того, о шантаже каким-то образом узнала Лиля, что привело к ссоре между Борисом и девушкой. Последняя, потеряв надежду заполучить Петракова, примчалась к Кудрину выяснять отношения, что окончилось весьма плачевно: Фомкина мертва, а Петраков в два дня добровольно отвалил в Чечню!
Все эти вопросы и рассуждения роились в голове у Никитина, когда он ехал с группой захвата на Спартаковскую, сомневаясь, правильно ли поступает с осмотром усадьбы, и не лучше ли отложить его до утра, а не шариться в потемках. Но верный своему принципу — не откладывать, он подавил сомнение и велел ехать быстрее. На связь выходил дежурный по отделу и спрашивал, когда он будет дома, чтобы ознакомиться с рапортом Петракова, который он оставил у заместителя начальника перед отъездом, то есть, сегодня после обеда.
— Что за рапорт, — спросил Никитин, — горит что ли?
— Я не знаю, горит или тлеет, — ответил дежурный, моя обязанность передать тебе. У меня все.
— Где-то что-то, действительно, горит, — сказал вдруг водитель, — и хорошо горит. Вон и пожарники мчатся.
Никитин сидел на заднем сидении и, услышав слова водителя, кинулся к окну.
— Вот черт, горит то, куда мы едем! Жми на полную железку! — выкрикнул Никитин.
Они подскочили к особняку в тот момент, когда кровля дома рухнула, подняв столб пепла и огня. Крыша длинного ряда гаражей кирпичной кладки тоже пылала, но еще держалась, и пожарники ударили по ней из двух шлангов. В центре усадьбы едко дымили колеса обгоревших «жигулей» с развороченной взрывом правой стороной, где находился бензобак.
— Ловить тут нечего, — сказал кто-то из группы Никитина.
— Давайте вот что, — сказал Никитин, — мне срочно надо установить, чья машина. У тебя длинный трос в машине есть? — обратился он к водителю.
— Откуда, Валентиныч?
— Ясно, ну так сообразите мне проволоку, или что еще, но машину мне оттуда выдерните, мне надо знать, чья она.
— Туда не сунешься, пекло!
— Сунусь, я сунусь, вы мне достаньте, чем зацепить. У пожарников спросите, должно же у них быть такое, чем растаскивают пожар.
У пожарников оказалась кошка на гибком тросе. Никитин, найдя старшего пожарника, объяснил ему свои намерения. Тут же на машину направили струю из брандспойта, пламя с чадящих колес сбито, брошена кошка, которая зацепилась за стойку салона, мужики подналегли и выдернули из пылающей усадьбы машину. Никитин попросил еще разок окатить из шланга авто, и затем открыл капот, стал искать номера двигателя и кузова. Через час он знал, что сгоревшая машина принадлежала никому иному, как майору милиции Константину Подшивалову. А еще через час в пепелище сгоревшего дома был обнаружен скелет человека с поврежденными огнем наручниками.
Утром следующего дня начальник отдела полковник Ясенев передал следователю Никитину любопытный рапорт Петракова. Рапорт датирован вчерашним числом. Интересно, кто же его изучал почти сутки? Ага, виза заместителя, Ясенев вчера отсутствовал. И тем не менее Никитин смотрел на полковника укоризненно.
— Ты прав, держать его в кабинете у зама не было смысла. Но кто мог предположить о развитии таких событий. Но зато теперь мы имеем ясную картину.
— Все сходится на Подшивалове и Кудрине, — согласился Никитин. — Убийство Фомкиной и арест Кудрина спровоцировали Подшивалова на решительные действия. Бесспорно, он являлся крупной фигурой в преступной группе, промышляющей угонами и перепродажей дорогих иномарок. К сожалению, след на этом обрывается.
— След, который нам дал, стыдно сказать, случайный человек, капитан Петраков, — недовольно отозвался полковник Ясенев. — Если бы не его рапорт, этот майор продолжал бы нам навешивать лапшу на уши.
— Но Петраков сам же оборвал этот след, — упрямо констатировал Никитин. — Приняв условие бандитов, ему надо было молчать, не проявлять никаких эмоций. Он же порвал отношение с Фомкиной, а та пошла выяснять их с Кудриным. Наметившийся успех в операции, провалился.
— Если ты, капитан, считаешь успехом все те же наработки Петракова с пострадавшей Берестовой, которую ты не смог разговорить, грош нам цена. Люди боятся нас, не доверяют, стыдно сказать, отворачиваются, зная, что мы не даем гарантии их безопасности. Ту же Олесю Берестову могли убить прямо на больничной койке. Спасибо Петракову. А мы? — полковник похлопал себе по ушам обеими руками и обиженно потянулся за сигаретой, давая понять, что ребята вокруг него собрались слабаки, что с такими ловить бандитов невозможно, как кошке мышей с перчатками на лапах. — Чей труп обгорел, чьи иномарки в гараже, это-то хоть выясняется?
— Иномарки — жертвы последнего угона. Но чей скелет определить невозможно. Не явился на службу кроме майора его водитель, сержант Тряпочкин. Его нет дома. Жена говорит, как ушел на работу вчера утром, так она его больше не видела. Подшивалов тоже исчез.
Полковник задумчиво побарабанил пальцами по столу.
— Что предлагаешь?
— Кудрина надо выпускать, пока убийство не инкриминировать ему, согласиться с его заверением, квалифицировать как несчастный случай, и выходить по нему на потерянный след.
— Хорошо, я договорюсь с прокуратурой, но если упустите, не сносить нам головы. Подшивалова и сержанта — в розыск. Что там еще у тебя? — недовольно спросил полковник, видя, как Никитин не спешит уходить.
— Я о Петракове, точнее о досье, которое наделало шуму. Я читал его, слишком уж оно необычное и не совсем, если так можно выразиться, чистое. Шантажисты могли отправить его женщине, которая о себе не знает и половины того, что там есть, а она не виновата. Стечение обстоятельств. Петраков ее любит, а это погубит женщину.
— Что погубит: любовь Петракова или досье?
— Досье, досье! — поторопился исправить двусмысленность своей фразы следователь. — Петраков же не сдержал данное слово, изложил все в рапорте. Бандиты ему не простят.
— Если женщина получит досье и прочитает, это убьет ее? Я правильно понял?
— Да.
— Так что же делать? Любовь не картошка, — полковник на секунду задумался. — Надо отследить бандероль, если она отправлена, и в пункте назначения задержать! Адрес известен?
— В принципе да.
— Действуй. За любовь надо бороться, — эмоционально проговорил полковник.
XIV
Команда омоновцев представляла собой развеселую, удалую дружину молодых людей, которым в среднем не было и тридцати лет. Всеобщая эйфория людей, добровольно пожелавших стать пушечным мясом, поддерживалась недавним заявлением премьера Путина, который на весь мир изрек, что мы будем «мочить» бандитов везде, даже в сортире. По этому поводу в вагоне витали едкие реплики, сочинялись анекдоты и небылицы. Молодые люди, не слишком-то заботясь о дисциплине и достоинстве, добровольно взявших на себя роль ассенизатора, повытаскивали из сумок и рюкзаков водку, закуску и отмечали свое отбытие на войну сначала скромными ста граммами, затем, все более входя в раж, наливали не церемонясь, пели песни, смеялись над тем, как они будут «мочить» бандитов в сортирах.
— Представляешь, вхожу я по нужде в сортир, — пьяно размахивая руками, фантазировал белобрысый крепкий сержант Васин, — а там уже место занято. Это от страха перед нами, бандит запоносил и сидит, гад. Я, конечно, не теряюсь и «мочу» его прямо на очке! Ха-ха-ха!
— Ну, это некрасиво! Я бы дал ему возможность штаны надеть, — сострил его сосед по купе сухощавый черноволосый сержант Анашкин, вызывая смех соседей. — Это было бы по-джентельменски.