Василий достал из нагрудного кармана гимнастерки удостоверение личности на имя Лавишина Сергея Николаевича.
— Ты ошибся, командир, это не тот, — и он подал капитану документ.
— Да, фамилия другая, но морда та, которую я хорошо знаю. Он ушел от правосудия, но не ушел от возмездия. Придется составить протокол опознания и отправить его полковнику Ясеневу, который потерял своего сотрудника. Думаю, он будет доволен. Жаль, не пришлось посчитаться лично.
Протокол был составлен, но Петракова волновал вопрос, как и с какого времени Подшивалов оказался здесь на стороне боевиков. Борис мог только догадываться, что его все же прижали благодаря его рапорту и через Олесю Берестову. Его беспокоил рапорт, в котором он называя фамилий указал лишь улицу Спартаковскую, связанную с покушением на свою жизнь Олеси. Разумеется, не знал он всего случившегося с Лилей Фомкиной, с ее письмом в прокуратуру, но в письме мама писала о странной гибели Лили, якобы связанной с его дядей Кудриным. Никаких подробностей мама не знала и не могла знать. Это тревожило Бориса: не отправилось ли по адресу досье Евгении после разоблачения и бегства в Чечню Подшивалова? Борис написал письмо Алексею, просил выяснить, что же произошло в отделе после его отъезда, что сталось со Спартаковской и Олесей. Алексей ответил, но выяснить он ничего не мог, единственное, что удовлетворило Бориса, сообщил, что дом на злопамятной улице сгорел в первую же ночь отъезда в Чечню добровольцев.
Петраков не надеялся получить от Алексея исчерпывающих сведений, зная его осторожность и нерешительность, но удовлетворился тем, что получил и больше парня не тревожил.
Военные будни нагромождались различными событиями и напоминали собой недавнее поле боя с разбитой техникой и неубранными трупами жертв, и Борис частенько видел на этом безрадостном поле себя и своих ребят в качестве пушечного мяса, но покинуть его не мог, хотя был готов отказаться от своей миссии. Василий Бакшин тоже. Вместе они проклинали войну и свою одураченность.
Однообразие будней прервал запоминающийся денек, когда личный состав подразделений, отличившихся в боевых действиях стоял в шеренгах перед штабными палатками группы объединенных войск. Осеннее солнце прикрытое высокими перистыми облаками уже грело слабо и не угнетало зноем собравшиеся бравое войско. Капитан Петраков чисто выбритый и подтянутый, как и все его бойцы пожирал глазами генерала Климова, который вместе с командующим стоял в группе офицеров перед фронтом.
— Что делает здесь капитан Петраков, полковник? — недовольно говорил генерал Климов, глядя на стоящего неподалеку в шеренге бойцов офицера с лихо заломленным беретом. — Мы задыхаемся от нехватки хороших сыщиков, не можем толково наладить следственную работу, а такие специалисты, как Петраков, ходят в атаку! Посмотрите, полковник, списки и всех следователей ко мне. — Генерал умолк как раз в тот момент, когда стоящий рядом с генералом Шамановым молодцеватый адъютант, назвал имя капитана Петракова, а командующий вынул из коробочки орден Мужества. Петраков, четко печатая шаг, подошел к группе старших офицеров и, улыбаясь, остановился, отдав честь.
— У капитана хорошее настроение, — сказал Шаманов, глядя на Климова, — ваш?! — и крепко пожал руку Борису, приколол орден на его грудь. — Поздравляю!
— Служу России! — четко сказал Борис и увидел, как Климов сделал движение навстречу и тоже пожал ему руку.
— Поздравляю, сынок! — тепло сказал генерал. — Молодец! — И отпустил руку.
— Спасибо, Сергей Петрович, я так рад встречи.
— Я тоже. Думаю, пора тебе снова заняться своим делом. Жди распоряжения, и будь здоров, сынок! — генерал заметил, что пауза в награждении затянулась, и отпустил Петракова. Тот, развернувшись, вернулся в строй.
Бориса не так взволновало награждение орденом, как встреча с генералом, его отеческое поздравление, а самое главное, высказывание о возвращении к следственной работе. Несмотря на жуткую занятость делами, он помнит о нем, также тепло зовет его сынком. Вместе с ним орден Мужества получил и прапорщик Бакшин.
После награждения они обедали в штабной офицерской палатке, куда были приглашены все награжденные и тесными группами сидели за столиками, пили водку и обедали.
— Ты знаешь, Василий, мне этот орден жжет грудь, — сказал Петраков, наклонившись к прапорщику. Он не хотел, чтобы его слышали сидящие здесь же награжденные десантники из батальона ВДВ, аппетитно уплетающие добротно приготовленный плов из баранины, кроме которого на столе стояли салаты из свежих помидоров и огурчиков, густо заправленные луком и зеленью, яблоки и хурма. — На нем — кровь соотечественников.
— Бандитов-соотечественников, — поправил Бакшин, с наслаждением жуя салат, после выпитой рюмки водки. — Подшивалов предал интересы России, может быть это ты его убил в бою. А мог убить он.
— Но он-то ордена не получил бы.
— Откуда ты знаешь, у них тоже награждают. Почему это тебя смущает?
— В гражданскую войну тоже соотечественник бил соотечественника. Командиры за доблесть получали ордена Красного знамени. Кто же стал победителем, если часть народа была выбита, часть изгнана? В результате, семь с лишним десятилетий народ выяснял: что же он выиграл от этого убийства? Я скажу однозначно: он жутко проиграл.
— Гражданская война не чета этой.
— Ой, ли. Я тебе уже говорил: ни одна война не преследует гуманной цели, потому что льется кровь. У этой войны цель очень откровенная: покорить.
— Странную ты ведешь пропаганду, Борис, а Великая Отечественная, ее историческая победа.
— Да историческая, не спорю. Но наша победа Пиррова, и более того, она переросла в сокрушительное поражение, а поражение для Германии переросло в триумф победы… У нас все говорят: родилась новая Россия, ее творец — Ельцин и демократы. Восемь лет — большой срок для реализации своих амбиций. Не получилось пока новой, свободной и богатой России. Народ бедствует, более того, народ и его армия воюет на своей территории.
— Да, черт возьми, ты тонко подметил. Как живем мы, и как — они за бугром, — Василий долго крутил головой, все глубже вникая в действительный факт, и, поражаясь тому, что возразить абсолютно невозможно, взял бутылку водки и стал разливать ее содержимое в рюмки.
— Но пойдем далее. После войны с Германией, мы дрались едва ли не в десяти государствах мира, опозорились в Афганистане. Совали нос в Африку. Слава Богу, хватило ума с миром отпустить Прибалтику, а теперь вот давим Чечню. А немцы? Они все же вынесли урок из войны и, как мудрые шведы, решили не воевать. Наши правители ищут национальную идею, но не могут найти. А она вот в чем: жить богато и свободно, работать и творить по интересам, любить и не воевать. За кровь, пролитую своего соотечественника, я не хочу носить орден. Я, пожалуй, сдам его командующему.
— Силен! — восхитился Бакшин. — Чем же ты будешь мотивировать?
— Изложу свою точку зрения.
— Не поймут, сочтут позерством.
Они выпили вместе с десантниками, которые были заняты своим разговором шумно и азартно.
— Сахарова и Солженицина тоже не понимали, — продолжил Борис прерванную мысль.
— Эти люди не чета нам, да и всем здесь присутствующим.
— Удобная у тебя фраза: революция — не чета этой войне, Солженицин — не чета нам. Но он же не ведет огонь на чужой-нашей земле, не льет кровь. Был бы жив Сахаров, он тоже не взял бы орден за пролитую здесь кровь.
— Слушай, капитан, давай не будем, а то мне придется отказаться от денег, которые ты сейчас назовешь кровавыми.
— Да, наши деньги испачканы кровью чеченских матерей и детей. Но даже этих денег твоя семья еще не получила ни копейки, хотя мы уже здесь два месяца. Попробуй, возрази мне, и давай спросим у этих ребят, — но Бакшин в знак протеста замахал рукой, а Петраков, распыляясь, продолжил: — Их крутят тыловые крысы и наживаются на нашем страхе и лишениях, на крови сержанта Васина и других погибших ребят. Вот для чего развязана эта война. И еще, чтобы отвлечь обывателя проколами в экономике, дать возможность растаскивать богатство страны по частным квартирам и зарубежью. А мы с тобой вляпались в добровольные помощники и не найдем в себе мужества отказаться.
— Ты убедился, я не трус, но мой рапорт поймут неправильно.
— У тебя трое детей. Этим все сказано, — жестко подчеркнул Петраков. — Но мне пора сматывать удочки, иначе я возненавижу самого себя. Правда, есть отдушина. Ты заметил, я задержался возле генерала Климова, так вот, он намерен всех сыщиков вернуть к своим непосредственным обязанностям. И я подумал, ты хороший оперативник. Я бы с удовольствием с тобой работал.
— Интересные мысли, капитан. Но дело не менее опасное, так что я согласен, — решительно сказал Бакшин.
Петраков рассмеялся.
— Курочка еще в гнезде, брат. Но будь уверен, коль согласен, я потащу тебя за собой, — и подал свою жесткую пятерню для пожатия, а Бакшин не замедлил ответить.
XVII
Полковник Ясенев сосредоточил все дела по угону и хищению автомашин в городе в своих руках. Он имел неприятный разговор по этому поводу с начальством областного управления, из которого выходило, что находящийся на Северном Кавказе генерал Климов не только координирует действия сил министерства, но взялся за прополку мафиозных кланов региона. У него появилась наработка по угону иномарок и продаже их на Северном Кавказе и, в частности, в Назрани. Позор для новгородцев, если его сыщики раскроют и разгромят в городе автобандитов.
В последнее время удалось взять одного налима из преступной группировки. Он дал кое-какие наводки, в частности, что джипы из города уходили на Кавказ, и налим этот занимался их отправкой, снабжал документами, которые переделывались в одной типографии города. Типографию накрыли, но те уверяли, что никакого отношения к угонам и кражам автомашин они не имели, а лишь добросовестно выполняли заказы на бумаге, предоставленной заказчиком. При чем, расценки были самые нормальные, и «на лапу» им никто ничего не давал. Типографию закрыли, возбудив против нее уголовное дело. Но иномарки продолжали угонять. В неделю по одной.