Петраков и Бакшин на джипе находились на опорном пункте, когда с рынка сообщили, что здесь появился искомый и все замкнулось на нем. Через несколько минут связь возобновилась, теперь передали марку и номер машины, которая выехала с рынка и уходит в сторону особняков.
— Будем брать, — отдал команду Петраков, — двигайтесь к логову.
Петраков с Бакшиным на только что купленном джипе, рванули к особняку искомого.
Резиденция искомого представляла собой двухэтажный кирпичный особняк, утопающий в саду. Двор обнесен металлической оградой, за которой стояли две автомашины. Сколько человек находится в здании Петраков не знал, но вряд ли хозяин окажет вооруженное сопротивление федералам в своем родовом гнезде.
У ажурной и тоже выполненной из круглого металла калитки звонок. Петраков продолжительно нажал на него и решительно с Бакшиным двинулся внутрь двора, вот и дверь в дом. За ней быстрые шаги.
— Немедленно откройте, федеральная милиция, — громко подал голос Петраков.
В ответ щелкнула собачка замка и дверь распахнулась. Молчаливый жест рукой по направлению к лестнице ведущей на второй этаж. Ребята со второй машины подстраховали, появившись у окон, и готовые по первому шуму, возникшему в доме высадить стекла и ворваться внутр. Но все тихо. Быстро поднявшись на второй этаж, Петраков распахнул дверь просторной комнаты и у стола увидел старого знакомого.
— Я тебя узнал, Надишах, — сказал Петраков, приближаясь к молчаливо стоящему усатому, средних лет кавказцу. — Предпочитаешь сразу же показать твой излюбленный денежный саквояж, или нам придется его искать?
— Кто вы такие, что без спроса врываетесь в мой дом? — зло сказал Надишах.
— Спрос на это есть, Надишах. Мы — федеральная милиция. Вот ордер на обыск, и если он даст результат, на его основании, ордер на арест хозяина. Вы отказываетесь добровольно отдать саквояж с деньгами, только что принесенный вами с рынка?
Надишах шагнул к богатой мебельной стенки, раскрыл дверку антресоли и извлек оттуда тот самый саквояж, с которым Петраков его видел у офиса Кудрина и на Спартаковской.
— Это обстоятельство будет учтено, — сказал удовлетворенно Петраков и сделал знак Бакшину, тот раскрыл саквояж и вынул пачку долларов.
— Они!
— Понятых для составления протокола, — приказал Петраков.
— Не надо людей с улицы, — поторопился вмешаться Надишах, — пусть будут понятыми двое из этих людей. Они непричастны к деньгам, просто охраняют особняк.
— Хорошо, — удовлетворенно отметил Петраков, видя покладистость Надишаха. — Приступим к делу.
Последовала нудная процедура составления протокола, в котором указывалось, что доллары с такими-то номерами, шла их колонка, получены от покупателей на рынке за проданный джип и доставлены в особняк Надишаху Умарову. Джип Н. Умарову не принадлежал, а он лишь обязан за определенную плату доставить названную сумму по адресу…
Тут произошла заминка, и Надишах отказался назвать адрес, ввиду того, что не знал его и обязан был хранить деньги до особого распоряжения своего шефа.
— Советую вам быть более покладистым и давать исчерпывающие показания, это вам зачтется, а сейчас едем в наш опорный пункт, — Петраков сделал знак Бакшину, тот извлек из кармана наручники, Надишах подставил руки и поморщился, когда холодный металл сцепил его запястья.
Квартира Кудрина могла просматриваться с противоположного здания насквозь, но мешали плотные шторы. Ясенев сам разработал операцию по захвату и руководил ее подготовкой, договорившись, что брать преступника будут спецы из службы безопасности, не потому, что у него не было сил, а все из-за подозрительной утечки информации. Его насторожило то обстоятельство, что после ориентировки, касающейся отстойной базы, угоны автомашин прекратились. Кудрину на балкон подбросили высокочувствительный радиопередатчик, и дважды был зафиксирован разговор по мобильной связи.
— Как дела с отправкой? — спрашивал Кудрин, ему, видимо, ответили отрицательно, потому он гневно продолжил: — Механизм должен работать бесперебойно. Это мое алиби.
Но, несмотря на категорическое требование, на отстойной базе никто не появлялся. Это очень не нравилось Ясеневу и убеждало, что кто-то подстраховал преступников. Наблюдатели же доносили, что в гаражах базы стоят какие-то машины, проверять их пока полковник не разрешал, ждал новой акции, чтобы с поличным взять угонщиков и в этот же час Кудрина.
Напряжение нарастало. Он уже готов был отдать команду о начале операции, как в кабинет вошел чернявый, подвижной человек средних лет и представился майором Каменевым из управления генерала Климова.
«Дождался, мать твою», — выругал себя Ясенев, рассматривая удостоверение майора и командировочное предписание.
— Не хмурься, полковник, меня очень интересует, взят ли Кудрин?
— Это дело наше, майор, и ничего говорить я тебе не стану.
— Напрасно. У вас идет утечка информации. Помнишь донесение капитана Петракова, из чьих рук оно к тебе попало?
— Загнул ты, майор, чересчур круто, — зло сказал Ясенев, — от своего заместителя.
— А ты взвесь все. Неужели не взвешивал?
— Голову сломал.
— Сегодня все проверим, если ты Кудрина не тронул, — загадочно сказал гость, вынимая из бумажника купюру с характерным надрывом посередине. — Это пароль. В торговой палатке, что на Юбилейной, я должен попросить разменять ее. Если мне покажут такую же с надрывом, то я должен принести вот эту валюту на отстойную базу, — он вынул из вещевой сумки саквояж, бросил его на стол, расстегнул и извлек пачку долларов. — Они переписаны. Если же примутся разменивать купюру, я должен уходить и ждать в гостинице человека, который покажет мне вторую купюру с идентичным надрывом. Я отдаю ему валюту, а вы его берете с поличным. Но если вы взяли Кудрина, то он не придет, хотя и жаден.
Гость весело смотрел на полковника. Тот нервически встал из-за стола, широко зашагал по кабинету.
«Каков оказался подлец, — кипел негодованием полковник. — Был момент, что хотел с ним поделиться подозрением на утечку информации, даже едва не поручил взять на себя операцию, да в последний момент передумал. Сколько лет вместе, семьями дружим, разве мог на него подумать. Замечал, скуповат, но не скупость это, как правильно заметил майор, жадность! Она завела его в бандитские силки. Подшивалова-то он курировал. Не прощу себе, не прощу мальчишескую близорукость».
— Не хмурься, полковник. Делаем общее дело. Давай подумаем, как лучше все провернуть, — гость убрал саквояж в сумку, посмотрел на часы, — время у нас в обрез. Может быть, мы ошибаемся, неверно вычислили, далеко сидим. Правда, генерал Климов еще ни разу не ошибался в таких вопросах. Дело в том, полковник, что это почерк, так сказать, схема разветвленной организации во многих регионах страны. Информация, сам понимаешь, приходит в управление отовсюду. Там ее изучают, обобщают, делают выводы, и на стол генералу. Он принимает решения, замечу безошибочные, когда мы, исполнители, не плошаем. Ваш регион типичен, бандиты повторяются, в этом их слабость. По собранной информации, к которой приложил руки известный тебе капитан Петраков, генерал вычислил твоего зама. Так что посмотрим.
— Сам-то Петраков где? — не удивляясь уж ничему, спросил машинально Ясенев.
— Выполняет спецзадание в Чечне.
XVIII
Борис Петраков помнит, как они с Бакшиным пересекали на купленном джипе неубранное кукурузное поле, и по ним ударили из гранатомета. Заряд угодил в переднее колесо. Взрывом джип опрокинуло на бок, в ногах страшно зажгло, особенно в левой. Еще Борис помнит, как Бакшин спрашивал, жив ли он, как затрещали автоматы из машины сопровождения, и как Бакшин, ругаясь отборным матом, выбирался из джипа и вытаскивал его. Тут сознание его отключилось, и он очнулся уже в палатке медсанбата, не владея не только ногами, но и всем телом. Оно было тяжелым и, как ему казалось, горячим, как только что испеченная мамой шанежка, которую он ел с пылу, обжигаясь, заедая холодной сметаной. Он смеялся в ответ на мамино: обожжешься, подожди минутку! Но он не ждал, он любил такую, обжигающую, вкусную, неповторимую.
— Мама, как я люблю тебя и твои шанежки, неужели, я так и не дождусь больше их из твоих ласковых рук? — шептали губы Бориса.
— Борис, ты очнулся, ты будешь жить, коль заговорил о шанежках! — над ним склонился Василий Бакшин, с перебинтованной головой так, что на мир смотрели только глаза и нос. Левая рука у него висела на перевязи в гипсе, но голос был бодр и звонок.
— Вася, ты, где мы?
— В санбате, Боря.
— Что у меня с ногами? Оторвало взрывом?
— Нет, Боря, нет. Левая сильно повреждена, а правая в гипсе. Как у тебя голова?
— У меня ее словно нет, и тело горячее, будто мамина шанежка со сковороды.
— Нормальное ощущение. Тебя оперировали, отходишь после наркоза.
Петраков поморщился от боли.
— Как же мы вляпались?
— Партизанская война на территории, освобожденной от бандитов, — усмехнулся Бакшин. — До чего же дерзкие. Одного раненого взяли в плен. Он рассказал, что их было пятеро мужиков, они не хотели воевать, пришли сюда за початками кукурузы, которую посадили весной, чтобы прокормить семьи зимой. У них действительно было много заготовленных початков в мешках. Они ждали транспорт. Тут появились мы, перли как раз на их стан, они открыли огонь по врагам.
— Крестьяне. Они на своей земле, а мы им мешаем, — тихо ответил Петраков, погружаясь в сон.
— Первое, что пришлось нам делать на этой земле, — говорил Бакшин соседу справа, — это выгружать раненых из машины и носить их в санбат. И вот мы сами здесь. Это наша карма.
— Это наша дурь, — ответил сердитый голос, — я кадровый офицер, обязан отрабатывать свой хлеб. Но вам-то это зачем?
— А все тот же кусок хлеба заставляет. Капитан говорит, что мы, все вместе взятые, сволочи, каратели и оккупанты. Я так не думаю, но тем не менее, вместе с ним попал на больничную койку.