Генерал тепло принял своего любимца, спросил, как устроился с жильем, каково самочувствие жены и, получив короткие исчерпывающие ответы, сказал:
— Тебя ждет интересное дело. Оно частично связано с исчезновением жены одного состоятельного бизнесмена. Она без документов с обширным инфарктом попала в кардиологическую клинику. Женщина родом из-под Витебска, ей всего двадцать пять лет — и инфаркт? Почему? Этот случай, как я тебе уже говорил: инфаркты у молодых людей, я приплюсовал к тем многочисленным, что накопились у нас. Второй характерный случай: отец одного молодого человека не верит в болезнь сына и согласен финансировать расследование причин его болезни. Парень еще жив, но безнадежен. Я встаю на позицию отца и тоже хочу взглянуть на проблему с точки зрения Уголовного кодекса. Официально возбудить уголовное дело по многочисленным случаям гибели людей от инфаркта у нас оснований нет. Но ты можешь вести частное расследование, в чем моя полная поддержка. Ты меня понимаешь?
— Да, Сергей Петрович.
— Все, что накопаешь, ко мне с докладом, нет, точнее с рассказом, в каждый четверг в этот же послеобеденный час. Вот тебе имена, телефоны твоих клиентов. В беседе с ними ссылайся на меня, иначе тупик. Начни с общего знакомства. Криминала ни в одном случае там может и не быть, и в этом проблема, такая своеобразная закавыка, хотя кто его знает, как покатится пробный шар. Сыщик ничего не должен сбрасывать со счетов. С Богом, сынок.
Петраков ушел, а генерал погрузился в размышления. Опять вернулись мысли о Евгении Кузнецовой, теперь уже жены Бориса. Все настойчивее, как солнечное тепло весной, стучится вопрос: почему инфаркты у молодых людей учащаются, рождаются желтые дети и уроды… У Кузнецовой. Сергей Петрович поймал себя: «Почему в таком контексте пришли мысли и воспоминания о Кузнецовой? Начинается старческий маразм? Но ведь нашей страной руководили старцы куда более преклонные, чем сейчас я. Рано ссылаться на старость, надо искать связь. Просто так эти мысли прийти не могли. Это не хаос в мозгах, надо строить логическую цепь. Но где звенья? Их добудет Петраков? Почему Петраков, ведь не потому, что его жена именно та женщина, воспоминания о которой породили хаос в мозгах? Нет, это не бессознательное течение мыслей, тут есть такой поворот, за которым откроется перспектива. Будем работать».
Генерал понимал, что его ведет интуиция, на которую он всегда полагался и никогда не противился ходу своим мыслям. Он даже несколько подосадовал, когда они как бы застопорились на Кузнецовой и инфарктах молодых людей. Климов пытался протолкнуть дальше эти бессвязные неутешительные мысли, как их окончательно оборвал его помощник, распахнув двери перед иностранными коллегами.
Генерал нахмурился, но просил проходить.
Квартира, как и офис Петраковых находилась на Ленинградском проспекте в старой хрущевке, в глубине двора. Она не была запущена, но требовала ремонта. Евгения, войдя, мельком заглянув в ванную, на кухню, остановилась посередине пустой и показавшейся просторной комнате, закружилась в вальсе.
— Боренька, нам здесь будет хорошо! — громким дискантом воскликнула Евгения, и, понижая голос: — Я предчувствую страстные ночи. Они будут бесконечными. Мы будем одни, к нам никто не полезет в душу! Я устала от забот о себе, особенно от родительских, хочу только твою любовь. — Она обвила горячими руками шею мужа, расцеловала в губы. Улыбающиеся и довольные губы, возбуждающие и отзывчивые. — Теперь принимаемся за устройство нашего гнездышка. Мы его слепим, как ласточки и будем залетать сюда каждый вечер.
Экономя средства, молодожены купили светлые с абстрактными рисунками обои и приступили к омоложению комнаты в восемнадцать квадратных метров: побелили потолок известью и принялись клеить обои на стены. Управились к вечеру. Получилось недурно, приятно пахло свежей известью потолка, подсиненного медным купоросом, стены лучились светом, пол желтел отмытым линолеумом. Из мебели приобретены лишь недорогая кровать, две тумбочки, кухонный стол, несколько стульев. Решили не тратиться. Если все пойдет хорошо, и они закрепятся в столице, то продадут новгородскую квартиру, еще подзаработают, купят новый просторный угол здесь, вот тогда уж будут основательно вить свое гнездышко, обрастать мебелью и уютом. На единственное окно, вписанное в главный фасад здания, повесили шторы, предусмотрительно уложенные Евгенией в чемоданы. Здесь же нашлись простынь, пододеяльник, верблюжье одеяло. Она сожалела, что подушки в багаже занимают много места, и их с собой не потащишь.
— Можно приглашать на новоселье друзей! — воскликнул Борис, когда швабра с половой тряпкой была убрана в совмещенную с туалетом ванную, а Евгения застелила кровать.
— Но у нас нет рядом никого из близких, кроме Сергея Петровича, — с сожалением откликнулась Евгения. — Как жаль, нет рядом наших мам и папы. Скорее бы они ставили телефон в своей квартире, я бы могла им рассказывать о новостях каждый день.
— Совсем недавно ты отмежевалась от всяких родительских забот.
— Участие в празднике, или сообщение о приятном достижении — демонстрация самостоятельности, победа в заплыве!
— Потерпи, моя дорогая, успеешь наговориться. А сейчас будем отмечать наше второе новоселье вдвоем, а точнее, первую победу на первой дистанции заплыва! Разве нам теперь кто-нибудь нужен?
Евгения вытирала полотенцем руки, она еще не остыла от энергичной работы, ее волосы, собранные в тугой комок на затылке, тянули голову назад, что придавало молодой женщине горделивую осанку. В огромных голубых глазах засветились лукавые огоньки, которые разжигали очаг нетерпения в сердце Бориса. Он с вожделением смотрел на свою жену, уставшую, но счастливую и бесконечно ему дорогую.
— Не помешал бы официант с подносом вкусных блюд. Я чертовски голодна, что управилась бы со слоном!
— Но ты забыла о наших припасах! В сумке ветчина и сыр, сливочное масло и паюсная икра, пара бутылок красного вина. Сейчас мы все это извлекаем на стол и обмываем все то, что нам удалось сделать в этом городе, в офисе и квартирке. У нас все получается! Разве не так, моя женушка? — Борис говорил, а сам накрывал на стол, откупоривал бутылку вина. Евгения укладывала нарезанную ветчину и сыр в тарелочки, ополаскивала застоявшиеся бокалы для вина.
— Нам стоит побыстрее приобрести холодильник, муку, дрожжи и прочее кухонное, духовка в печи есть, и я буду потчевать тебя обалденной стряпней, какой научила меня мама. Я бы добавила к твоим словам: у нас все счастливо получается! — Евгения подставила бокалы Борису, и, темная струя из бутылки, наполнила их. — Я выпью это вино за своего любимого мужчину!
— Я выпью за свою любимую и счастливую женщину!
Они осушили бокалы стоя, и долгий нежный поцелуй стал их закуской. Оторвавшись друг от друга, они дружно расхохотались и принялись поглощать съестное. Все было так просто и прекрасно, аппетитно и вкусно, на душе от успеха так упоительно, что они не смогли долго сдерживать кипевший в сердцах восторг от существования друг друга, от того, что они принадлежат друг другу и, повинуясь желанию, самому могучему из всех желаний, Борис подхватил Евгению на руки и понес на широкую кровать, на которой они еще не спали, опустил ее улыбающуюся и счастливую, опершись на колено, стал целовать ее грудь. Она обвила его шею руками и отвечала томными возгласами, теряя все ощущения, кроме одного любовного, пронзительного, неописуемого полета.
Когда она опустилась на землю и опомнилась, то, улыбаясь, прошептала:
— Боря, я ощущаю себя в безлюдной, но благодатной пустыне, как хорошо сознавать, что со мной только ты и никто, и ничто не оборвет наше упоение друг другом!
— Милая, я без ума от тебя. Как часто я мечтал о тебе, то есть о своем счастье, но я не предполагал, что оно может быть такое огромное, больше меня во много раз!
— Любимый, я переживаю то же самое. Я бесконечно хочу тебя. Я даже боюсь офиса: там наша работа, а я не могу равнодушно на тебя смотреть.
— Ты верно подметила, я — тоже. Нам придется брать себя в руки, а потом привыкнем.
— К чему?
— К тому, чтобы умело держать себя в руках.
Евгения звучно расхохоталась.
— Не могу представить себя в своих руках. Этак, р-раз, и подхватила себя! — Евгения захлебывалась в смехе.
— Действительно, любопытная картина: я сжимаю себя жесткими пальцами и швыряю себя на стул, подальше от тебя! Работай, иначе упеку тебя под стол! — заражаясь смехом жены, хохотал Борис.
— Все-все, хватит, иначе в животе начнутся колики, — вытирая слезы смеха, не могла остановиться Евгения.
— Но я, схваченный самим собой, держу себя в руках до дверей нашей квартиры, и только она за нами захлопывается, я бросаю себя в твои объятия! — с этими словами Борис опять обхватил жену, и под ними снова закачалась земля, стены и потолок.
«Я буду всегда счастлива, я уже счастлива, — говорила себе Евгения. — Я имею его, он — меня. Это как полный кошелек, даже гораздо больше. Я обладаю им, он — мною, что еще нужно? Он в моем сердце как большой огонь, от которого так тепло. Но я стану абсолютно счастливой, когда вдруг почувствую под сердцем его ребенка, частицу его самого и буду носить с собой. Но когда эта частица превратится в живую радость, счастье мое станет необратимым! Я свободно и легко взмахну крыльями счастья, и буду парить над просторами земли, наслаждаясь жизнью вместе со своей семьей. Какое счастье ощущать себя полноценным человеком, не содрогаться от гнета прошлых лет, не дрожать от страха! Как хорошо, что красноярский кошмар остался в прошлом».
XXIV
Знакомств у Петракова, с легкой руки Сергея Петровича вбросившего в игру дело об инфарктах, вскоре оказалось целая дюжина. Ни радоваться, ни огорчаться такому обстоятельству Борис не мог: горизонт поиска с каждым днем расширялся, информация накапливалась, выводов пока никаких. Вопреки ожиданию, география места жительства пострадавших весьма разнообразная. Это были уроженцы Севера, Урала, Белоруссии, Казахстана и Сибири.