Командир взвода проверяет оружие, патроны и гранаты, которые у нас по-прежнему на строгом счету, затем приказывает вычерпать воду из окопов для круговой обороны. Они сплошь залиты водой. Приступаем к работе, Очень скоро над нашими спинами уже курится парок: гимнастерки начинают высыхать.
Закончив работу, спускаемся к быстрой речушке, пробегающей по дну оврага, и смываем с себя жирную глину. Все равно высохнуть не успели, опять начался дождь, так пусть хоть чистыми влезем под тенты машин.
На другой день, едва успеваем позавтракать, к нам приходит радист из штаба батальона. Он отводит меня в сторону и как человеку, знающему секрет, о котором комбат приказал молчать, шепчет:
— Какая-то «Астра» передает, что скоро через расположение наших войск с японской стороны перелетит самолет «дуглас» в сопровождении наших истребителей. Огня по нему не открывать.
Самолет пролетает около полудня невдалеке от нас. Он держит курс на северо-запад. В нем, как мы после узнаем, находился император марионеточного государства Маньчжоу-Го Пу И. Он летел в городок Ванемяо, чтобы на японском военном аэродроме заявить о капитуляции своей марионеточной армии и отдать свою золоченую шпагу генералу М. П. Ковалеву, уполномоченному принять капитуляцию армии.
Спустя 22 года после описываемых событий я держал в руках эту шпагу — узенький клинок стали с позолоченной рукояткой.
К исходу дня в расположение передового отряда прибывают головные подразделения главных сил корпуса.
Мы обнимаемся с однополчанами. Курящие разживаются махорочкой. Получаем свежий хлеб, сахар, воду и наши серые шинели. Сухие, теплые, пахнущие монгольской пылью, не успевшей улетучиться под брезентом у Кости Носкова, нашего бессменного каптенармуса.
Поступает приказ: выйти из подчинения командира передового отряда и в дальнейшем действовать в составе полка.
Утром выступаем. Теперь перед нами открывается поросшая высокой, в рост человека, травой холмистая равнина, через которую тянется разбитая танками и машинами дорога.
— Куда она идет, эта дорога? — спрашивает Куклев командира взвода.
— А кто ее знает, — отвечает старший лейтенант. — Может, аж до самого Порт-Артура.
Он оказался прав. Дорога привела нас в Порт-Артур.
В пути, где-то у маленького городка Кайтун, узнаем, что Квантунская армия японцев получила официальный приказ о капитуляции.
Как встретили мы эту весть? Рассказать об этом очень трудно. Такое надо пережить. А слова, что слова? Словами не все выразишь. Я, например, запомнил, как плакал Куклев. К нашему немалому удивлению, он оказывается, провоевал пятую войну...
«ГОСПОДИН МЭР»(вместо эпилога)
По навесу над крыльцом старой исполкомовской дачи вкрадчиво постукивают редкие капли отшумевшего дождя. Со стороны озера тянет дымком костра, слышится песня, которую нестройно поют парни и девчата. Это, конечно, студенты стройотряда, работающие в соседнем совхозе. Они строят птицеферму, которая очень нужна городу, растущему не по дням, а по часам. В скорейшем завершении ее лично заинтересован и я, как председатель исполкома горсовета или «господин мэр», как иногда в шутку зовет меня Полина.
Сейчас она сидит на крыльце, ступенькой выше, и нежно, как умеет делать только она, приглаживает мои седые, сильно поредевшие волосы. Поля очень любит поздними вечерами молча посидеть со мной на крыльце так, чтобы моя голова покоилась на ее коленях.
Это вошло у нее в привычку с тех, ставшими далекими лет, когда я все-таки убедил Полину выйти за меня замуж и мы поселились в бараке строителей. Тогда я работал каменщиком и приходил домой перепачканный раствором и кирпичной пылью. Сняв спецовку, я садился на маленький табурет у кровати, а Поля, ожидавшая ребенка, гладила мои волосы, что-то шептала мне на ухо, и я нередко тут же засыпал, даже не успев поужинать.
— Ну, как прошел твой протокольный прием? — спрашивает наконец Полина.
— На хорошем деловом уровне, о чем завтра узнаешь из газет.
— Будешь ужинать?
— Конечно буду. «Гвардия» спит?
— Спит твоя «гвардия». Еле уложила. — Она целует меня в макушку и, опираясь на палочку, встает.
«Гвардия» — это Петюшка и Тима, внучата-близнецы. Дочь назвала их в память о наших самых дорогих друзьях, не вернувшихся с войны.
Ветер разметал легкие тучки, с листьев старых лип тяжело упали на землю последние капли. Высоко в небе мигнул бортовыми огнями рейсовый самолет.
Перебор гитарных струн становится слышнее. Вскоре песня обрывается, и вот уже доносятся визг, смех, отчетливо слышу всплески воды. Молодежь решила перед сном искупаться.
Хочу последовать их примеру, однако домашний доктор-пенсионер не одобряет мое намерение, напомнив, что мне давно не восемнадцать.
На кухне меня ожидает изысканный ужин: морковные котлеты и кефир. Жена записала себя и меня в старики и неуклонно проводит «линию» в питании, хотя ожирение не будет угрожать мне до конца жизни.
После ужина снова выхожу на крыльцо выкурить сигарету. Полина тоже скоро придет сюда в накинутой на плечи теплой шали, а мне принесет любимую старую вязаную куртку.
Она хромает все сильнее и без палочки уже не может ходить. «Гвардия» изматывает ее, но все мои попытки не брать внучат на дачу, а отправлять их за город вместе с садиком отвергаются.
Три десятка лет проработала она директором разных детских садов и ясель и конечно же не мыслит себя без возни с ребятишками. Да и те, уверен, оглушат деда ревом, если попытаюсь настоять на своем.
На крыльцо выходит Полина, набрасывает мне на плечи куртку, отнимает сигарету, гасит ее и говорит:
— На сегодня довольно, Расскажи лучше, как принял гостей?
Как принял гостей? Хорошо принял, не впервой. Но рассказывать все же приходится...
Гости — представители городских муниципалитетов одной неприсоединившейся страны — в сопровождении свиты журналистов находились с визитом три дня.
Сегодня утром в горсовете состоялась пресс-конференция, а вечером — прием.
Мне были заранее известны некоторые вопросы корреспондентов, сформулированные письменно, но в ходе пресс-конференции они задали новые, касающиеся лично меня.
Бойкий, начинающий лысеть молодой человек в очках, занимающих едва ли не половину лица, спросил:
— Господин мэр. Вы занимаете в городе самый высокий пост. Как вы достигли его?
Что я ответил? Я сказал, что, прежде чем занять «самый высокий пост в городе», был солдатом пехоты, каменщиком, бригадиром, прорабом, директором треста, начальником главка, окончил вечернюю среднюю школу и заочное отделение строительного института.
И зачем я сказал тогда эти два слова «солдатом пехоты»? Корреспонденты словно забыли обо всем другом и начали засыпать меня вопросами о том, как я был «солдатом пехоты». Тот же, что интересовался моей карьерой, спросил:
«Господин мэр, как бывший солдат пехоты ныне относится к возможности возникновения новой войны?» — «Люди, готовящие ее, — преступники», — ответил я. «Их следует строго наказывать?» — «Бесспорно». — «Ого, господин мэр!» — «Я имею моральное право говорить это».
Корреспонденты начали шумно переговариваться, чаще защелкали затворами камер, у моего лица замельтешили микрофоны, но я перевел разговор на другую тему — о новостройках города и предложил совершить экскурсию на одну из них.
Я повез их на улицу без названия, застраивавшуюся шестнадцатиэтажными домами с улучшенной планировкой квартир, чем я особенно гордился.
Улица полого сбегала вниз от старой окраины к заливу, упираясь в его болотистый берег. Но я-то знаю, что на месте этого болота встанет одетая в гранит набережная и улица без названия явится украшением города.
Впрочем, почему без названия? Мысленно я уже дал ей имя и сделаю все, чтобы исполком поддержал меня. Мы назовем ее улицей архитектора Полонского. Ведь это под его руководством разрабатывался генеральный план застройки нашего города.
Вадим Вадимович не дожил до тех дней, когда плоды его таланта стали воплощаться в жизнь. Но архитектор уже давно видел город таким, каким он становится. Вместе с ним в мечтах мы уже ходили по его новым проспектам, скверам, возводили кинотеатры и кафе, детские сады и школы, стадион, водную станцию, телецентр.
Когда лет двадцать назад я приезжал в Ленинград на сессии вместе с семьей, мы всегда останавливались у Полонских. Их большая квартира сразу оживала. Лиля играла в прятки с нашей Маришкой, Полина с женой Полонского обсуждала свои детсадовские дела, а мы с Вадимом Вадимовичем «строили» наш город. Он — на ватмане, а я — мысленно.
— Господин мэр, — спросил через переводчика мой коллега по профессии, муниципальный советник небольшого курортного городка, — как будет называться эта улица?
— Архитектора Полонского, — неожиданно для себя ответил я.
— А чем он прославился? Я не слышал такой фамилии.
— Профессор Полонский всю жизнь строил дома, потом защищал построенное от врагов и опять строил. До самого последнего дня своей жизни, хотя с сорок пятого года ходил на костылях. У него были ампутированы ноги.
— ...Сережа, ты о чем задумался? — Полина кладет голову на мое плечо, плотнее укутывается шалью.
— Так, ни о чем, Полюшка.
— А в правом кармане куртки для тебя есть сюрприз.
В кармане письмо. Светлой июньской ночью даже без очков узнаю почерк Галямова, его крупные, неровные буквы.
— Чтобы ты не ходил за очками, скажу: Галямов опять зовет в гости на Волгу, в новый домик, который ему построили сыновья.
— Надо съездить, Полюшка, а?
— Надо, Сереженька. И к Сивковым надо. Алексей обижается. Помнишь, писал: «Каменщик Кочерин в гости ездил, а председатель горсовета — уже не хочет».
— И к Сивковым съездим. Обязательно! Интересно посмотреть, как он своим горкоммунхозом командует...