В год, когда боги вняли его молитвам, генерал подал рапорт об отставке. Он еще не был стар, но в генеральном штабе ему сказали, что молодые дышат в спину, что армия реформируется и сокращается… Пора, мол, на покой — дочерей воспитывать. Вон какая армия — целый женский батальон!
Поседевший и облысевший, он приехал весь в орденах и славе к жене и детям. Дождавшись, когда утихнет счастливый визг из восьми девичьих глоток, с замиранием сердца принял из рук супруги кулек с багровым чадом, которое пускало слюнявые пузыри и возмущалось буквально всем, а особенно тем, что его взял на руки какой-то потный и вонючий седой дядька, который младенцев и держать-то толком не умеет.
— Сын, — сказала жена. — Это твой наследник, я назвала его, как дедушку — Орингаст.
Имя генералу понравилось. Дедушка был ого-го какой герой. Наследника с таким именем ждала боевая слава!
Мальчик довольно быстро подрос и начал носиться по замку, сшибая углы. Правда, он каждую зиму болел, косолапил, сутулился, шепелявил и картавил одновременно, но в целом был премилым ребенком, который обожал любую живность, большую часть времени проводил на заднем дворе, где работала прислуга, и мечтал стать великим путешественником. О военной карьере он и слышать не хотел, ибо панически боялся крови и всякий раз, порезав палец, падал в обморок.
Если первые годы генерал умилялся, глядя на будущего путешественника, то после пяти лет он с каждым годом делался все мрачнее.
Лекари разводили руками. Парень был абсолютно здоров. Ни глистов, никакой иной дряни в его организме не обнаруживалось. Говорили: "Конституция такая". Генерал стучал на лекарей кулаком и орал: "Конституция у нас одна! А вы — г…но-специалисты! С одним мальчишкой разобраться не можете!".
Орингаст тем временем оставался тощим, бледнолицым и голенастым доходягой, который толком и сдачи дать не мог.
Его били. Били деревенские, били одноклассники. Он не жаловался. Молча сносил унижения и оскорбления и терпел. Уходил в библиотеку, где просиживл с книжками дни и ночи.
Не вытерпел генерал. Он куда-то уехал на пару дней и вернулся с пожилым дядькой в поношенном солдатском мундире. Гость, осмотрев хлюпика-Орингаста, сказал:
— Приказ ясен, господин генерал, главное, чтоб не сдох…
— Вот именно, — сказал генерал. — Забирай. Жду вас через полтора года, к осени.
— А школа? — попытался возразить наследник.
— Ничего, нагонишь!
И этот солдат увез Орингаста. Не на отцовском паровике, и не на почтовом дилижансе. Увез фигурально. На самом деле они ушли пешком. Как и положено великим путешественникам.
Покинув отчий дом ранней весной, лишь только сошел снег, Орингаст не появлялся в замке полтора года. Где они побывали с ветераном, чего повидали — не пересказать. Но факт один — налицо. Уходило с солдатом бледное тощее нескладное создание четырнадцати лет, которое ни одного слова не могло сказать, чтоб не оплевать собеседника, которое не могло отжаться от пола хотя бы два раза и столько же раз подтянуться на перекладине. А вернулся жилистый юноша с цепким наблюдательным взглядом, который очень четко и ясно доложил отцу о своем прибытии и попросил закупить пять возов строевого леса. Из прислуги отобрал себе в помощники троих крепких парней, и они начали.
Сестры бегали по утрам смотреть, что там происходит на заднем дворе. А там происходило сущее чудо. Из квадратных бревен дорогущей красной сосны вырастал чудный терем. Орингаст работал один. Он уверенно управлялся с инструментами, как заправский плотник, вгонял топор в середину бревна и словно за ручку переносил его одной рукой.
Терем подрастал. И вот настал момент, когда Орингаст настелил из специально закупленной кровельной коры крышу, отчего теремок напомнил раскрывающуюся сосновую шишку, и пригласил всех родных на новоселье.
Смущенный такой разительной переменой в сыне, бравый генерал молча пил чай, наслаждаясь смоляным духом светящихся сосновых стен, пока сестры и мать расточали восторги. Потом мать с сестрами пошли бродить по еще не обставленным комнатам, а отец, только когда наступила тишина, спросил:
— Ну, и какие планы на жизнь?
Он боялся, что Орингаст скажет: стану, мол, архитектором или строителем. Или еще что-то совсем не то, о чем мечтал отец. Но тот, серьезно глядя в глаза генералу, спросил:
— Я подал документы в Ивинсол. Ты не против, папа?
— На какое отделение? — только и спросил тот. Ивинсольская высшая военная школа готовила элиту армии Рипена.
— Внешняя разведка, — ответил сын. И улыбнулся: — Я все-таки надеюсь попутешествовать. Если ты поможешь по окончании попасть в Управление ВР.
— Поживем — увидим, — сказал генерал и горячо обнял сына. Тот не обманул его надежд.
Подать документы — это еще не поступить. Пока Орингаста ждала школа обычная. И подросшие за время разлуки сверстники. Правда, они ждали мальчика для битья и потому несколько опешили, когда в класс вошел двухметровый плечистый малый, в котором с трудом угадывался бывший бледный доходяга.
Обидчики весь день совещались, стоит ли повторять прошлогоднее, и решили попытаться — проверить на вшивость. А ну, как этот обновленный Ори — всего лишь декорация, а в душе остался тем же безответным козлом, который не может решиться ударить обидчика?
Генерала Браго вызвали в школу. До сих пор проблем не было. Орингаст никогда не жаловался, и хотя до отца доходили слухи о побоях, он не вмешивался, уверенный, что честолюбие князя Браго однажды заставит Ори сжать пальцы в кулак и ответить. И вот произошло нечто из ряда вон.
Инспектор лицея, воспитатель со стажем, дождался генерала и с прискорбием сообщил, что Орингаст искалечил четверых. Двоим пришлось лечить переломы, одному — заращивать раны на лице, а четвертый лежит дома с сотрясением головного мозга и сможет выйти на занятия только через две недели. Родители пострадавших в гневе.
Орингаст был тут же, в коридоре. Его окружали девушки-одноклассницы, яростно спорившие, кому из них лечить победителя.
Генерал выслушал инспектора и сказал:
— Давайте послушаем, что скажет сын.
Они пригласили Ори. Тот вошел, потирая ушиб на левом плече.
— Скажи, сын, можно было их хотя бы не калечить?
Орингаст покачал головой, открыл сумку и выложил на стол инспектора кастет, кожаную дубинку с песком внутри и нож с родовым гербом одного из нападавших.
— Мы начали один на один, обменялись парой ударов, а когда они навалились кучей, у меня не было выбора, одному против семерых — ты же понимаешь, отец, фактор времени. Или я их ломаю, или они меня.
— Но откуда такая жестокость? — спросил инспектор. — Ты же всегда был добрым мальчиком, Ори?!
— Я был соплей, о которой и вспоминать не хочется, а стал мужчиной. И то, что вы называете жестокостью, это жесткость и справедливость. Жалеть этих подонков я не собираюсь. А если они подадут в суд, у меня есть свидетели, что я защищался.
Отец закрыл рот раньше инспектора. Это был достойный ответ. Достойный князя и наследника рода Браго. Достойный будущего офицера. Но взрослые не успели сказать ни слова, как Орингаст добавил:
— И еще, у меня есть имя — Орингаст. Это имя моего дела, и я прошу называть меня так, а не этой собачьей кличкой.
Инспектор поглядел в глаза мужчины и, проглотив сухой ком, неизвестно откуда взявшийся в горле, сказал:
— Хорошо. Вы можете идти. Я поговорю с родителями ваших обидчиков. Сам.
Вернувшись домой, генерал привел сына в большой зал, где на стенах были развешаны боевые трофеи и картины батальных сцен, в которых принимали участие предки рода Браго. Генерал снял со стены фамильный меч и, повернувшись к сыну, сказал:
— Я не люблю пафоса и длинных речей. Обряд вступления в наследие рода Браго ждет тебя в двадцать лет. Но сегодня ты заслужил право называться воином. Это мой счастливый день, мой праздник: я узнал, что у моего сына сердце льва. Что он не побоялся выйти один против семерых и победил. Случись это раньше, может быть, я накрыл бы стол и преподнес тебе торт, но сегодня ты сказал, что стал мужчиной. А для мужчины лучший подарок — это оружие. Меч рода Браго не покидает стены этой комнаты, он — залог благополучия нашей семьи. — Генерал положил меч клинком на плечо Орингаста, и тот опустился на колени. — Властью, данной мне по праву наследства, правом князя и владетеля этих земель, я объявляю, что сегодня ты получаешь рыцарское звание, пока неофициально. По-домашнему.
Генерал вернул ритуальный меч на стену и извлек из оружейного ящика стальной обоюдоострый изящный ханутский клинок, украшенный тончайшим узором, будто морозом по стеклу, и точно такой же кинжал:
— Это все, чем я могу наградить победителя. Сегодня ты отстоял честь рода. Это дорогого стоит. Я горжусь тобой, сын. Бери эти клинки и совершенствуй свои навыки. Учитель фехтования придет завтра.
Ответ из Ивинсола доставили только зимой. Там было написано следующее: "Уважаемый господин Браго! Ваше намерение поступить в наше учебное заведение — большая честь для академии. Однако, согласно положению о высших учебных заведениях республики Рипен, вам необходимы две вещи: аттестат об окончании школы и возраст как минимум шестнадцать лет. Учитывая, что вы потомок династии Браго и внук героя Рипена, сообщаем, что у вас будет преимущество при сдаче вступительных экзаменов. Будем рады встретить вас в рядах абитуриентов на будущий год. С уважением, начальник учебной части, полковник Назер".
Все случилось, как предсказал отец. В пятнадцать не приняли. Поэтому Ори приналег на учебу и фехтование. Он не хотел поблажек. Блестяще сдав все тесты, юный рыцарь и князь Браго стал курсантом академии Ивинсола.
Учился он старательно, на отлично, потому что мечтал попасть в дипломатический корпус — отдел резидентуры. Однако что-то не сработало. На Орингаста Браго пришел запрос из Девятого управления безопасности, занимавшегося охраной государственных деятелей.
Возмущению юноши не было предела. Выпускник Ивинсола был уверен, что свинью подложил отец; вероятно, не обошлось и без матушки, очень не хотевшей, чтоб чадо пропадало на нелегальной работе в чужих странах и рисковало жизнью. Их можно понять, все-таки единственный сын.