— Разве он не мог ошибиться? Перепутать?
Атрелла покачала головкой:
— Он не мог. Он — гендер. Главный королевский архивариус Рипена Ирваниэль Валехо.
Орингаст вспомнил сообщение по Управлению, что главный королевский архивариус покончил с собой. Отравился.
— А откуда ты его знаешь?
— Мы с ним вместе ехали в Продубин.
— А что с ним случилось потом? Вы до конца ехали вместе?.. Впрочем, гендеры не врут.
— Нет, — Атрелла шмыгнула носом, — он умер. От старости, — Орингаст промолчал, — он был ооочень старый. Ему было больше тысячи шестисот лет. Я представить не могу. Столько не живут, — она снова уткнулась носом телохранителю в ухо: — Представляешь, я сплю, он спит… а потом я прихожу, а он мертвый. — Она немного помолчала и сказала: — Я плакала.
У Орингаста сердце сжалось, защемило, как только представил, что девушка плакала. Он повернул голову к ней, чмокнул в щеку:
— Со мной тебе никогда не придется плакать.
Атрелла потянула носом:
— Я не хочу сейчас ничего говорить. Ты хороший. Весь такой белый с золотом. И добрый. Но я не могу так — сразу. Ты подождешь?
— Конечно, подожду.
Атрелла подскочила на лавке и закричала:
— Вот, вот — деревня! Мы доехали! Ура!
— Слава Литу, — вздохнула за спинами в глубине фургона Варра. — Так хочется помыться и поесть.
Из-за скал за поворотом показались двухскатные черепичные крыши домов.
— Это Вайя! — крикнул Нэйл. — Солнце садится. Правьте к самому большому дому.
Деревня встретила путников мертвым молчанием. Не лаяли собаки, не слышно было ничего. Не мычали коровы, не блеяли овцы… только ветер свистел в плетеных оградах.
Нэйл принюхался:
— Чего-то я не пойму. Где люди? Дымом пахнет, а людей не видно.
Обоз покатился медленно. Деревня была огромна. Орингаст и Хим всматривались в черные проемы окон. Никакого движения…
— Что тут случилось? — Варра осматривалась, высунувшись из фургона через задний проем в тенте. — Орингаст, Хим, поглядите в домах. Где люди?
Воин взял ханутский меч, проводник уже держал в руке длинный кинжал. Крадучись они направились к ближайшему дому.
Орингаст с Химом, озираясь, уже подходили к крыльцу, как вдруг в доме напротив отворилась дверь, и на крыльцо вышел древний дед. Седая борода развевалась на холодном ветру.
— Фимка! Фимка! — Он закашлялся. — Вот проклятая собака! Иди домой!
За спиной деда распахнулась дверь, четыре руки буквально вдернули старика в дом, и дверь захлопнулась.
Оторопевшие путешественники удивленно глядели на странный дом. Варра махнула рукой: "идите туда!".
Бегом, сменив позицию, Хим и Орингаст распахнули дверь дома, из которого выходил дед. И затормозили в дверном проеме от неожиданности.
Дед сидел за столом, как глава семьи, и медленно черпал из большого горшка деревянной ложкой рассыпчатую кашу. А перед вооруженными мужчинами оказалась женщина средних лет, к юбке которой прижались трое малышей. Чуть впереди нее стояли два парня лет пятнадцати и мужчина с кухонным ножом в руке. Молчание длилось доли секунд. Женщина вдруг пронзительно заверещала:
— Нету ничего! Нету у нас! Нету ничего!
Мужчина нерешительно помахал ножиком в воздухе.
— Нас приняли за разбойников, — сказал Хим, убирая кинжал. А мужчина бросил нож на стол и, достав из-за пазухи свитки, подошел к Химу, как к старшему.
— Мы все подати уплатили еще осенью, — сказал он. — Все как положено. Вот, проверьте.
Орингаст убрал меч и сказал Химу:
— Или за сборщиков податей. Славное сравнение. — Он повернулся к хозяевам: — Да успокойтесь вы. Ничего нам не нужно. Мы не сборщики налогов. Мы лекари.
Но его слова никого не успокоили, женщина еще больше заверещала, а мужчина побледнел:
— Да, вы прикидываетесь лекарями, нам так и сказали.
— Кто сказал? — Орингаст напрягся. Его всю дорогу не оставляло ощущение, что их сопровождают, и сейчас это подтверждалось. — Кто вам сказал это?
— Есть добрые люди, — сказал мужчина, продолжая тыкать бумаги Химу. — Днем еще проехал всадник, сказал, к вечеру будут два фургона, трое мужчин и две женщины, назовутся лекарями, а на самом деле это сборщики податей, которые все перепишут, даже кур и собак.
— И вы поверили? — укоризненно спросил Орингаст. — Мы устали, грязные. Нам только помыться и переночевать, рано утром уедем. — На всякий случай, если хозяева почитают Нэре, добавил: — Мы вам заплатим, назовите цену.
— А я им говорил! — скрипуче проговорил вдруг дед из-за стола. — Сборьщики податей так не ездют, где охрана? Где учетчик? Где сундук для недоимок? Два фургона?! Не смеши мои мозоли! Никакие они не сборщики… Верните мою Фимку! Кормить пора!
Его пронзительный голос оказал волшебное действие. Женщина замолчала, детишки укоризненно уставились на Хима и Орингаста, с выражением, будто это они украли дедову Фимку.
— А Будька сказал, что вы Фимку сожлете, — пролепетал самый младший, не отрывая глаз от меча Орингаста. — И мы ее сплятали.
Орингаст присел на корточки.
— А Будька — это кто?
Мальчик пальцем ткнул в одного из близнецов.
— Вот. Он мой блат.
— Мы даем вам слово — мы не сборщики податей. Едем в Ханут, лекари. Там беда. И мы очень спешим. Помогите нам.
— Пятерых нам не поселить, — сказал мужчина. — Двоих возьму, а троих — можно к сестре. Там дом больше и детей меньше.
Хим вышел на дорогу:
— Встаем на ночлег! Все нормально!
Варра облегченно вздохнула:
— Слава Литу. Нэйл! Распрягай!
Глава 14
Ночь застала Хлавина на полпути к лагерю лидийцев. Он пустил лошадь шагом, размышляя над событиями прошедших дней.
Малинга лежала рядом, умостив головку на плече наемника, а тот думал об одном — сейчас бы трубочку выкурить и махнуть стаканчик бражки. Левой рукой он обнимал чернокожую красавицу, все-таки добившуюся своего. Дети… Зачем ей дети? Почему она так запала именно на него? Что это — блажь?
Хлавин провел ладонью по спине девушки от ложбинки меж ягодиц до лопатки. Нежная кожа, пальцам не за что зацепиться. В окно засвечивала пальма, отчего по комнате бродил слабый бледно-желто-зеленоватый свет, повинуясь порывам ветра.
— Малинга?
Девушка чуть дернула головкой, давая понять, что не спит:
— Чито?
— Почему именно я?
— Так повелить Мугам, — сказала Малинга и блаженно улыбнулась, прижимаясь пухлыми губками к щеке Хлавина.
— Кто это — Мугам?
Малинга перевернулась на спину и ответила:
— Мугам се правити роди, важни. Он смотреть… многие дале…
— Глава рода? — догадался Хлавин. — Что он сказал?
— Мугам видитель, он види, мене говорить, буди чоливек бели ме имен спроси, то ён умирате — дети нет, проси чоливек, дети — буди.
Хлавин не сразу понял, что сказала Малинга, а когда понял, похолодел.
— Ты спроси ме имен, я скази, — продолжала девушка. — Мугам — Ба! Видитель, многи дале видеть. Я проси у тебе деть. Нузи идеть в харч, я плати.
— А что еще говорил Мугам? — Хлавин постарался не выдать страха, пробравшего до пяток. Малинга предлагала идти в харчевню, забрать деньги. — Кто умрет? Когда? Скажи дословно, точь-в-точь, как говорил Мугам!
Малинга села на кровати и принялась искать юбочку, сброшенную на пол.
— Мугам кази: у тебе дети чорни нет, болеть буди, здорови — бели чоливек. Ищи бели — деть здорови. У нас бели — ретька, — она развела ручками, — неть совси. Я спроси Мугам, когда мне встрети бели чоливек? Он скази, ночь и буди. Ждать. И скази еще: эть бели весь равен умирать, дети неть. Бери и делать.
— Где этот твой Мугам? Я хочу с ним поговорить! — Хлавин натянул шорты. — Что за ясновидящий? Отчего это мне умирать?
— Мугам спи. Все спи. Потом чито ночь темена. Идеть в харч, я плати. Мугам очень Ба, все види… его слушать Ханут.
— Отведи меня к Мугаму!
Малинга помахала руками. Она уже оделась и стояла у двери.
— Мугам — нети, ждать, проси… Мугам говорить. Ночь низи… Мугам серди.
— Проклятие… — Хлавин не сомневался в истинности ее слов. О ясновидящем ханутце слухов ходило много. Имени его наемник не знал, но, услыхав от Малинги весть о своей скорой смерти, нисколько не усомнился. Ему хотелось узнать подробности.
За окошком небо окрасилось в розовый цвет. Дирижабль придет из Нагонды через два часа. Хлавин схватил Малингу за руку:
— Уже утро, отведи меня к Мугаму!
Девушка побежала к выходу, но наемник ее догнал, заломил руку:
— Веди!
Малинга закричала, затараторила что-то по ханутски. На крик вылетел Мамбога:
— Вы что, с ума сошли? Отпусти ее!
— Мугам сказал, что я умру, я хочу узнать подробности.
Мамбога вырвал руку Малинги из лапищи Хлавина:
— Дурак. Это он ей сказал. Почему ты решил, что речь именно о тебе?
Он обратился к Малинге с длинной тирадой на ханутском. Та, всхлипывая, ответила.
— Да, речь шла о том, кто даст ей детей, стало быть, о тебе, — перевел Мамбога. — Вот болтушка! Ну что, мы все когда-нибудь умрем. Что нового ты узнал? Ты наемник, ты жизнью своей рискуешь за деньги. Ну и чего ты перетрухал?
— Знаешь, когда тебе скажут, что ты скоро умрешь, погляжу я на тебя.
— Ну и что ты хочешь? — Мамбога вывел Малингу на крыльцо: — Егде киш! Литенге мразь ля.
— Я хочу подробностей, — сказал Хлавин, глядя в спину убегавшей Малинге.
— Он не станет с тобой разговаривать, — Мамбога отошел в свою комнату, вернулся и протянул Хлавину две золотые монеты: — Вот, держи, а она мне отдаст.
— Почему он не станет? — Хлавин нервничал, ярость уже утихала в сердце.
— Потому что он с улицы никого не принимает. Сперва приходишь, рассказываешь о себе, все-все, подробно и без утайки. Он говорит, когда прийти снова. И вот тогда, когда придешь в назначенный день, он говорит, что нужно делать, чтобы исправить ситуацию. Что ты ему скажешь?
— Что мне скоро умирать, с его слов, и я хочу узнать, как это случится и когда.