— Жабель! — хриплым басом спросил вошедший. — Скажи мне, что за разговор может оторвать меня от вырезки на углях? — он выудил кусок мяса и пожевал его.
Хозяин гостиницы оторвался от форточки, положил трубку на стол, подошел к капитану и, пропустив его вопрос мимо ушей, задал свой:
— Шармин, когда вы выходите?
— Да мы только стали под погрузку! — ответил капитан. — Может, завтра отчалим, это если до утра закончат. А может, и послезавтра! А что?
— Ты говорил, что тебе на судно лекарь нужен, — Атрелла вскочила, но Жабель махнул ей рукой: "сядь!". Она послушно опустилась в кресло.
— Нужен, верно, — Шармин даже ковырялку свою отложил.
— Тут вот какое дело, — Жабель подошел к капитану, — эту девочку нужно отвезти в Рипен, за провоз она может в плаванье лечить твоих охламонов.
Шармин поглядел на пунцовую Атреллу, потом перевел взгляд на Жабеля.
— Баба на судне… — начал он.
— Эта девочка спасла мне жизнь, Шарм, и ей нужно уехать, если узнают…
Капитан махнул рукой:
— Молчи, это лишнее. А мне достаточно знать, что она помогла моему старому другу. То-то я гляжу, морда у тебя неестественно румяная.
— У меня нет лицензии, — пискнула Атрелла.
Шармин откинул полу кожаного плаща, достал огромный нож, засучил рукав на левой руке, завернув свитер — и полоснул себя, да так, что кровь ударила фонтаном.
— Залечи, — повернулся он к девушке, протягивая руку с огромной раной.
Атрелла никогда не боялась вида крови. Она подбежала к капитану, накрывая ладонью порез. Кровь в ране мгновенно остановилась. К счастью, капитан рассадил себе только мышцы, а два крупных сосуда, артерию и вену, и нервы не задел. Она просунула пальцы второй руки в рану, ногтями свела края сосудов и коротким импульсом сварила их. Кровь устремилась своим обычным путем. Еще несколько секунд, и из-под ладошки девушки показалась нетронутая кожа. Атрелла отошла, кровь с пальцев исчезла, превратившись в воду.
— Вот.
Шармин потряс Атреллу за плечи. Она чуть не прикусила язычок.
— Хороша! — гаркнул капитан. — В море лицензии не нужны, акулам их показывать? Мы завтра, в крайнем случае, послезавтра выходим в Кренг, у меня лесовоз "Нарвал" — придешь в порт, спросишь, покажут. Вахтенному скажешь — прислал капитан. Возьму как пассажирку до Кренга, плата за провоз — будешь лечить команду. По рукам?
Атреллина ладошка утонула в капитанской лапе. Тот был абсолютно здоров.
Глава 4
Не довелось Атрелле прожить в "Баркасе" неделю. Жабель отнесся к ситуации девушки с пониманием, вник в серьезность положения и грозившую ей опасность. В принципе, законодатели герцогства Норскап не отличались особенным рвением к исполнению законов о лицензировании лекарской деятельности, но люди, желающие сделать карьеру на чужих ошибках, найдутся везде. Им не важно, кто и как совершил ошибку — они выжимают из ситуации все до капельки, раздувая ее опасность до немыслимых значений, превращая неосторожный поступок ребенка в преступление против государства и убеждая всех в угрозе человечеству. Выгода — вот чем обычно руководствуются такие люди, обращая чужие ошибки исключительно себе на пользу. Их не волнует дальнейшая судьба оступившегося. Их беспокоит одно — собственный успех. Они смело идут по костям, не считая побежденных. Они уверены в своей правоте. Жалость и милосердие они отвергают. Тех же, кто подвержен этим чувствам, — презирают. Эти люди признают одну богиню — Безутешную Нэре — и усердно поклоняются ей.
Атрелла в тот же день пошла в порт и разыскала лесовоз "Нарвал". Капитана на судне не оказалось, но тот успел уже отдать все необходимые распоряжения, и девушку встретили очень доброжелательно, показали каюту и даже научили нескольким морским словечкам. Она внимательно выслушала все необходимые требования, как-то: без разрешения дежурного вахтенного борта не покидать; сообщать, куда пошла, когда вернется; не плевать на палубу и за борт, не свистеть и не лазить в юбке на мачту, а еще рассказать коку, что она не ест.
Последний вопрос поверг Атреллу в задумчивость. До сего момента она считала себя не привередливой в еде, а когда спросили, что не ест — вдруг вспомнила, что терпеть не может свинину, кое-какую рыбу и рицкий хлеб с ароматическими травками. А еще ей не понравился сараджанский суп хач, которым угощал один из папиных учеников. Сам бульон на телячьих ножках, в общем, был ничего, если посолить, а вот то, что в него приходилось добавлять уксус и обязательно запивать разведенным винным спиртом — традиционным напитком салливанов — было совсем невкусно. Атрелла зашла на камбуз и все рассказала коку. Тот долго смеялся, наконец сказал:
— Кашу ешь? Мясо жареное, солонину, рыбий суп?
— Ем, — ответила Атрелла.
— А больше я ничего не готовлю. Так что разносолов, а уж тем более хача — не будет.
Он показал лекарке большие ящики с мясом, хлебом, крупами и мукой. Атрелла знала: это специальные контейнеры Герна — там остановлено время, поэтому ни мясо, ни хлеб не портятся. Она осмотрела каюту, осталась в целом довольна, потом доложила вахтенному, что нужно вернуться в гостиницу за сумкой, и тот отпустил.
Уходя, Атрелла оглянулась на корабль. Он был огромен. Этакое гигантское плавучее корыто, в которое такие же огромные портовые краны, управляемые магами-воздушниками, грузили квадратные бревна норскапской красной сосны — ценнейшего строительного материала на материке. Лесовоз "Нарвал" когда-то был четырехмачтовым торговым судном, с деревянным корпусом, обшитым листовой сталью. Теперь с него сняли две мачты, установили паровую силовую установку на орионе и переоборудовали — осовременили кормовые надстройки, где располагались и мостик, и рубка, и каюты. От старого "Нарвала" остались только китовая голова на носу и бивень — бушприт. Да еще две мачты, носовая и кормовая, названия которых Атрелла не знала.
В гостинице она пробежала в свою комнату, быстренько покидала в сумку вещички и, не запирая помещения, поскакала вниз по лестнице к комнате Жабеля. В коридоре ее перехватил Дери:
— Стойте!
Она застыла.
— Вам туда нельзя.
— Почему?
— У хозяина следователь из Братства Безутешной.
У Атреллы ослабели ноги. "Бебешники! Нэреиты!". Но как они вышли на ее след?
— Я пропала, — слезы сами навернулись.
— Хозяин ничего не сказал ему.
— Как ничего?
— Я слышал, будто вы приходили ночью, но не сошлись в цене и ушли, а куда, он не знает.
Атрелла достала платок и села у стенки — плакать. Ей было страшно, и уже хотелось пойти и добровольно сдаться. Говорят, если признаешь свою вину — можно отделаться запретом на практику для первого раза и штрафом. Правда, придется вернуться с позором домой и уже помалкивать насчет гендеров… Жизнь кончилась. А все из-за этих гадов фардвов с их пиписьками! Выпендриваться не нужно было! Почки почистила, простатит подлечила… теперь хлебай проблемы полным хлебалом.
Дери поднял ее и потащил к двери на двор:
— Идемте! Пока он обшарит все таверны и кабаки в районе, вы успеете уйти далеко. Я так понял, он не знает толком, как вы выглядите, а хозяин описал вас долговязой рыжей девахой со стрижеными волосами. Вы ведь не такая.
Атрелла тащилась следом, продолжая хлюпать носом:
— Яааа усу… губ… ляюуууу свою вину!
Дери вывел ее к дороге в порт:
— Идите, госпожа. Я вас не видел, знать не знаю, и ведать ничего не ведаю. Храни вас Лит пресветлый!
Атрелла мышкой пробежала на корабль. Вахтенный не заметил ее зареванности. Она заскочила в каюту, и больше всего хотела спрятаться в какой-нибудь маленький ящичек и сидеть там тихо-тихо… Она свернулась калачиком на койке и принялась думать: как же эти нэреиты узнали о ней?
А произошло то, что, в общем, и должно было произойти. Братцы-фардвы прибыли в город, затерлись в морвокзал и попались на чьей-то сумке, бдительный хозяин которой оказался не лекарем, как Атрелла, а самым обычным морячком, и сразу залепил воришкам по сопатке. Охрана порта всех скрутила и отвела в следственную — для выяснения. Моряк предъявил документы, добровольно подставил голову следователю, и тот в три касания к вискам и темечку определил, что он не врет — потому морячка отпустил. А проделав подобную процедуру с фардвами, обнаружил участки вытертой памяти, причем свеженькие. Это его насторожило. Будучи сам не лишен медицинских знаний, обнаружил и расхождение между записью в свитке из Блавны и отсутствием указанной болезни у якобы больного.
Выходило, что некий подпольный лекарь полечил фардвов и на всякий случай потер им память. Это почище драки в помещении вокзала! Он, конечно, обычный следователь и не занимается подобным, но как правоверный рэреит составил рапорт по всей форме, отправил воришек-фардвов в следственную тюрьму — до суда, а рапорт переправил в управление надзора при ордене безутешной богини Нэре.
Управление надзора занималось контролем благотворительности. А точнее, следило за исполнением договора между литариями и нэреитами — в частности, о том, что лекари не будут лечить бесплатно и всякий случай оказания помощи обязуются всенепременно учитывать. А то Безутешная еще больше расстроится. Кроме этого, у нэреитов бытовало правило: благотворительность, благородство, милосердие, всякие порывы ко спасению и исцелению суть безумие, а безумные — опасны! И подлежат изоляции. Допустить, что лекарь способен лечить из шалости, они не могли. Впрочем, лекарь-шалун — тот же безумец.
Следователь из Братства Безутешной рьяно включился в розыск преступника-лекаря, и в тот момент, когда Атрелла мирно отсыпалась после лечения Жабеля, поджидал дилижанс из Гразида, в котором ехали воришки.
Рыжий Ларик описал всех, включая и Атреллу, добавив при этом, что рекомендовал ей идти в "Баркас". Там следователь чуть не застал прибежавшую из порта девушку, если б не Дери, который вывел ее через служебный вход. Нэреит спокойно, даже несколько безучастно выслушал Жабеля и сказал, уходя: