Ничего, уговаривал он себя, ровным счетом ничего. Нужно взять себя в руки. Он разволновался из-за обещанного чека, вот и все. Миссис Хукстраттен никогда не причинит ему зла, что бы она ни узнала о нем, в чем бы он ни провинился. Он – ее проект, ее великий эксперимент, дитя, более родное, чем сын, которому она дала жизнь. Амелия не пригласила бы его сюда, если в чем-нибудь подозревала, она бы не предложила ему деньги, если б их отношения испортились. Ведь так?
Зрители черепашьим шагом выходили в коридор. Мужчины, застывшие, как покойники, женщины, кудахтавшие, как старые наседки – собственно, они и есть наседки. Чарли и так было не по себе, а тут он еще, оглядевшись, обнаружил, что самый младший член этой компании старше его по крайней мере на двадцать лет. Тем не менее он продолжал приветливо пожимать всем руки, стараясь изо всех сил казаться своим, равным, на дружеской ноге – наверняка именно так вел бы себя на его месте Бендер. Чарли не было никакого дела до Санатория и того, что здесь творится, однако эти люди, все до одного, помешались на здоровой пище, и, следовательно, именно они – потенциальные вкладчики и потребители «Иде-пи». Денежки у них водятся. Взносы на развитие предприятия.
Проходя по коридору и дальше в вестибюль, Чарли вел разговоры о готовых завтраках, и эта публика уже казалась ему самой что ни на есть приятной. Все смутные страхи растворились, сменившись глубокой уверенностью в том, что новые знакомства принесут ему существенную выгоду. Именно ради этого тетушка Амелия и затеяла свой прием, догадался он наконец. Конечно же, в этом все дело, и если она казалась чересчур напряженной, так это потому, что она беспокоилась о нем – какое он произведет впечатление. Чарли охватила внезапная нежность к тетушке. А где же она? Вон, во главе группы людей, рядом с графиней, ведет всех гостей в пальмовый сад. Там, в помещении под стеклянным сводчатым потолком, для них сервируют стол. Как добра тетушка! Ну ничего, придет час, и Чарли сумеет отплатить ей тем же.
У входа в оранжерею толпа рассасывалась. Большинство пациентов направлялось к лифтам, которые возносили их наверх, в общую столовую, немногие избранные пробирались между лианами и папоротниками к длинному, покрытому скатертью столу. Чарли чуть помедлил в коридоре, прощаясь с теми, кто уходил, и дружески окликая приглашенных. Никакой спешки, все движутся спокойным, размеренным шагом. Он стоял на пороге, пожимая потную руку пожилого джентльмена из Миссисипи («Мой бизнес – хлопок, сынок, а ваш?»), – и тут он заметил Элеонору Лайтбоди. Она стояла у подножия высокой лестницы в белом муслиновом платье и соломенной шляпе с широкими полями, украшенной искусственными цветами. Рядом с ней была женщина примерно в таком же наряде, с биноклем на шее и корзиной для пикника в руках. Женщины не двигались с места, они опирались на перила и внимательно разглядывали толпу, будто кого-то высматривали. Чарли, извинившись перед своим собеседником, направился к ним.
– Элеонора! – окликнул он, подошел и взял Элеонору за руку. Если б только отвязаться от докучного воспоминания о фанерных щитах на груди и на спине, о том унижении, которое он испытал в тот дождливый день, представ перед ней в образе бродячего торговца.
– О! – выдохнула она, опуская взгляд, словно он застиг ее в какой-то неподходящий момент. – Привет! – Она казалась немного растерянной и на миг лишилась самообладания и высокомерия, которые одновременно притягивали и отпугивали его.
Чарли смутился. Выпустил ее ладонь, свою руку убрал за спину.
– Я пришел повидаться с миссис Хукстраттен – с тетей Амелией – решил заодно поздороваться…
– Ах да, ваш прием.
Он удивился.
– Вам об этом известно?
Холодный, прозрачный, стеклянный взгляд.
– Разумеется. Я бы с радостью присоединилась, но, к сожалению, не смогу. Я обещала Вирджинии понаблюдать за птицами. Вы знакомы с Вирджинией?
Спутница Элеоноры – лет сорока, с дряблой кожей, несоразмерным бюстом и бедрами, на которых ее платье чуть не лопалось, – протянула руку. Чарли пожал ее.
– Вирджиния Крейнхилл, – представила ее Элеонора. – Чарли Оссининг.
– Владелец «Иде-пи», – усмехнулась Вирджиния. Элеонора взглядом призвала ее к порядку. – Очень приятно.
– Взаимно, – откликнулся Чарли, гадая, что происходит и что этой женщине известно про него. Неужели Элеонора ей рассказала? О чем они говорили? О чем-то весьма для него нелестном, судя по этой усмешке. Прошло столько месяцев, а Элеонора Лайтбоди не устала издеваться над ним. В Чарли нарастал протест. Чем она так гордится? Чего она добилась в жизни? Вышла замуж за богатого? Он ей еще покажет. Он им всем покажет.
– Амелия говорила мне, что ваша новая фабрика – это просто чудо, – промолвила Элеонора, но прежняя насмешка таилась в ее глазах. – Современная, продуктивная. Вы, должно быть, рады, что так быстро столь многого достигли.
Тон ее голоса говорил о многом. Чарли похолодел. Что им всем стало известно? Беспокойство, которое он испытывал с самого утра, тисками сдавило сердце. Что-то не так.
Чарли быстро огляделся. Позолоченное убранство Санатория. Мужчины и женщины в дорогостоящих нарядах, с изысканными манерами. Гнев захлестнул Оссининга. Элеонора Лайтбоди принадлежит к их числу, а он для нее – пустое место, забава, игрушка. Не было никакой романтики в том рождественском обеде, никакой задушевности. Богатая скучающая женщина, муж расхворался, половина обитателей Санатория уехала на праздники домой – вот она и развлекалась, беседуя с ним, а могла бы поиграть с собачонкой или полистать детектив.
– Вы похудели, – отметил он, стараясь хоть чем-то ей досадить. – Ваша диета вам не подходит.
В ледяных глазах – ни тени интереса к его словам. Чарли вновь оглянулся на вход в пальмовый сад. Толпа совсем поредела.
– Я лечилась голоданием, – спокойно сообщила Элеонора, – новейшая методика. Но сегодня мы поедим от души, верно, Вирджиния?
Вирджиния похлопала по корзинке и негромко хмыкнула.
Чарли даже головы не повернул в ее сторону. Он окинул внимательным взглядом Элеонору.
– А загар! – продолжал он. – Много были на солнце?
Удар попал в цель. Элеонора инстинктивным жестом поднесла руку к горлу. Цвет руки резко контрастировал с белоснежным воротничком. Черная, как цыганка.
– Разумеется, – ответила она, и от раздражения морщинка выступила между ее бровей. – Солнечные лучи совершенно естественны и целительны, нам следует впитывать их при каждой возможности и носить белые костюмы, как это делает доктор Келлог, чтобы целительные лучи могли проникнуть в нашу плоть даже в тех местах, которые никогда не видят дневного света. Это известная научная истина, мистер Оссининг, – она вновь прибегла к формальному обращению, отдаляясь. – Даже вы могли бы об этом знать.
Чарли подыскивал резкий ответ, когда на них обрушился тот скособоченный, торопливый, громкоголосый человек, что был вместе с Элеонорой в дождливый апрельский день, – человек с несоразмерно большой головой и непереносимым, каким-то судорожным голосом.
– Элеонора, Вирджиния! – рявкнул этот человек, хватая обеих женщин за руки и совершенно не замечая Чарли. – Вы готовы?
Они были готовы. Сразу же подобрались, легонько переступая на месте, подергивая плечиками, разглаживая юбки, поправляя шляпки на головах, – вот-вот пустятся в путь.
– Вы очаровательны, – прорычал большеголовый, поворачиваясь спиной к Чарли и протягивая руку, чтобы вести их прочь. – Совершенно очаровательны. Обе.
Внутри Чарли лопнула какая-то пружина. Он не позволит обращаться с собой таким образом, не даст им пренебречь собой. Он – Главный президент компании «Иде-пи», и не важно, процветает она или нет. Скоро ему предстоят великие дела.
– Рад был повидаться, Элеонора, – произнес он, постаравшись вложить побольше яда в свои слова.
Маленькая группка остановилась, замерла, обернулась к нему. Большеголовый – его вроде зовут Беджер? – уставился на Чарли так, словно на его глазах ожил, превратился в человека и обрел голос комок грязи. Вирджиния Крейнхилл решительно вздернула подбородок. Элеонора поджала губы. Она быстрым взглядом окинула помещение и, внезапно подскочив к Чарли, крепко, по-борцовски ухватила его за локоть и оттащила в сторону.
– Мне все известно про ту тысячу долларов, – прошипела она, горячим дыханием обдавая его лицо. – Вы воспользовались слабостью моего мужа, несчастного, больного человека, стоявшего на краю смерти…
– Это совершенно законное капиталовложение.
– Во что? – Их лица были так близко, казалось, они вот-вот поцелуются. Человек в белой униформе Санатория спокойно наблюдал за ними с другого конца комнаты, сложив руки на груди. – В фиктивную компанию? В вымысел, обман, надувательство? В пенсионный фонд Чарльза П. Оссининга? И где теперь это «вложение», скажите на милость? – Ее сотрясала дрожь. Глаза ее насквозь пронзали Чарли. Она все крепче сжимала его руку, а потом вдруг отбросила ее прочь, словно какую-то гадость, нечаянно подобранную с земли. – Знаете ли, на таких, как вы, найдется закон.
Чарли хотел объясниться, хотел привести ей какие-то доводы, солгать, пустить в ход свое обаяние. Он хотел, чтобы эта женщина восхищалась им, обожала его… Слишком поздно. Он упустил момент, и это повергало его в ужас. Если Элеонора видит его насквозь, то, быть может, и другие тоже? Даже миссис Хукстраттен?
Кто-то коснулся его руки. Благодетельница стояла рядом с ним, в напряженной позе, носки ее туфель аккуратно соприкасались.
– Чарли, – позвала она, – Чарли, дорогой! – ее голос дрогнул, и она обменялась взглядами с Элеонорой. – Пойдем. Все уже ждут.
Он повиновался, но Элеонора не собиралась отпускать его так скоро.
– Да, Чарли! – окликнула она, позволяя Беджеру подхватить себя под локоток и хмуро оглядываясь. – На случай, если мы больше не увидимся, – желаю приятно провести время за ланчем.
Всего собралось человек двадцать гостей. Блестящая выставка ухоженных бакенбардов, набриолиненных волос, шелковых шляпок, бриллиантовых подвесок и золотых цепочек для часов. Все уже сидели за столом, угощаясь сельдереем, крекерами и пирожками из отрубей. Тихонько гудела вежливая светская беседа. Миссис Хукстраттен вошла вместе с Чарли. Все разом оставили в покое ножи для масла и стебли сельдерея, уставившись на Чарли острыми, проницательными глазами. Чарли поспешно оглядел гостей, пробормотал извинения и опустился на почетное место по правую руку от миссис Хукстраттен. У стола прислуживали две девушки, принадлежавшие к штату Санатория, в синих чепцах и накрахмаленных платьях. Разливали фруктовые соки и воду из источника Санатория. Повсюду папоротник, лианы, цветы, экзотическая зелень – джунгли прижились в штате Мичиган. Чарли нервозно улыбнулся соседу напротив и отряхнул какую-то ниточку, приставшую к лацкану своего недорогого, но вполне приличного синего саржевого костюма.