уще, время покажет…
— Там… — неопределенно махнул рукой Сашка куда-то в сторону. — Потом подтянутся… Сходи, пожалуйста, за шмотками для этого охламона. — Это уже мне. Ну вот, я же говорил, что мыслим мы почти всегда одинаково.
Я выглянул в коридор. Пусто и тихо. Да, странные дела. Неужели нас совсем не ищут? Должны по всем правилам подземелье на уши поставить, охотясь за нами. Или Баркаев так уверен в его неприступности, что не очень беспокоится о беглецах?..
Так, где это я униформу здесь видел, в каком из складов? Кажется, тут. Ну да, здесь. Света, проникавшего из коридора, было маловато, и мне пришла в голову мысль поискать выключатель. Не шастают же баркаевцы здесь в темноте, на ощупь в самом деле! Я поводил ладонью по стенам, там, где обычно располагаются выключатели, и действительно, нащупал небольшую клавишу. Щелкнул ей, и под потолком загорелся тусклый матовый плафон. Отлично! Теперь можно не спотыкаться в темноте, а спокойно подобрать то, что нужно для Андрея. Неожиданно родилась идея: а что, если и нам с Сашкой натянуть эти синие тряпки? Издалека можем за баркаевских клонов сойти. Если не присматриваться, конечно, хоть немного. Ладно, потом с Загайновым обсудим.
Костюм, то есть рубаху свободного покроя, штаны с веревочкой на поясе и мягкие тапочки на кожаной подошве приличного размера я подобрал довольно быстро и решил, перед тем, как возвращаться, заглянуть в глубь склада. А вдруг там еще что-нибудь интересное есть. Таки было.
Небольшая металлическая дверка без запоров, а за ней маленькая комнатка. Душевая! Ну, блин, услышал Бог мои пожелания — помыть Картышева, чтобы не очень вонял. Лишь бы вода шла. Покрутил вентили — идет! И кусок мыла, по виду похожего на обычное хозяйственное, имеется. Совсем здорово. Обрадованный, я вернулся в камеру.
— Чего так долго? — недовольно заворчал Сашка. — Давай, одевайся, узник!
— Погоди, — остановил его я. — Есть хорошая новость и неплохая, как мне кажется, идея. Слушай…
Через десять минут, чуть ли не волоком притащенный нами в душевую Андрей, плескался под горячими струями, а мы с Загайновым, комфортно устроились на тюках с одеждой, закурили и стали обдумывать мою идею.
— Ну что же, — сказал Сашка, — мысль действительно не хилая. Есть только загвоздка…
— Давай выкладывай свои сомнения.
— Размеры.
— Чего? — не понял я.
— Да тряпок этих! — он пнул ногой ближайший тюк. — Как я понял, всех своих солдатиков Баркаев лепит по образу и подобию одного-единственного. Они, как ты помнишь, все примерно одного росточка, не такие уж и великаны. Мы, правда, тоже, но все-таки побольше будем. Да еще и комбезы эти — снимать их не хочется. Во-первых, потому что защита. А во-вторых, мне же их вернуть надо…
Я откровенно заржал. Не во весь голос, конечно. Ну, Сашка и фрукт! Здесь, того и гляди, вообще голову открутят, а он комбинезоны с кевларовой защитой жалеет. Хотя, конечно, он прав. Но и я тоже прав по-своему.
— Ладно, как-нибудь натянем, — подвел я черту. — Надо только стараться близко ни к кому не подходить. Все равно наши рожи на китайские мало похожи. Давай пошукаем.
Собственно, особо выбирать было не из чего: все стандартное. С грехом пополам натянули мы местную одежку поверх наших комбинезонов. Хотя она и потрескивала по швам, но держалась. А вот тапочки брать себе не стали, оставили наши ботинки. Они и удобнее, и звездануть ими кого-нибудь при встрече куда как способнее.
Одеваясь, мы еще кое-что обсудили. Или кое-кого. А точнее — Елену. Ее ведь тоже нужно было найти и вытащить на поверхность. Деваха попала в нынешнее положение, конечно, не только из-за нас. Но и доля нашей вины тоже имелась…
А еще оставался блок от «саркофага». И это было, наверное, самой серьезной частью нашей операции. Блок из Галле увез с собой Картышев-младщий. Раз так, значит он наверняка сейчас у Баркаева. Хочешь не хочешь, а придется со злобным придурком встречаться.
— Как там, не утонул наш спасенный? — поинтересовался Загайнов, и мы заглянул в душ. Лучше бы мы этого не делали…
Едва завидев нас, голый, тщедушный, весь в мыльной пене Андрей вдруг заверещал совершенно по-детски, упал на колени и скорчился в углу. Мы ошарашенно уставились на него. Первым сообразил Сашка.
— Блин, да он нас за баркаевцев принял! Форма-то синяя. Вот и перепугался.
Вдвоем мы кое-как успокоили страдальца, заставили его смыть с себя мыло, обтереться комплектом одежды и напялить на себя другой, сухой.
— Ну вот, — удовлетворенно сказал Загайнов, разглядывая парня. — Почти на человека стал похож. Еще бы перестал шарахаться от каждой тени — и вообще полный ажур. На-ка, хлебни еще для храбрости.
И он достал свою фляжку. Я проводил ее завистливым взглядом.
А храбрость этому пацану в ближайшее время должна была очень понадобиться. Тащить его с собой сейчас, когда оставалось еще многое сделать, не имело смысла. Обессилевший, издерганный, избитый, он еле волочил ноги и стал бы нам только обузой, как гиря на ногах. Помощник, естественно, из него был никакой. Так что самым разумным было оставить его здесь, замаскировав тюками одежды — пусть дожидается нашего возвращения. О том, что будет, если мы просто не вернемся, не хотелось и думать…
Это была нелегкая работа — убедить парня сидеть здесь тихо, как мышь за веником, не подавать признаков жизни и ждать нашего триумфального возвращения. С полчаса дорогого времени мы убили на то, чтобы внушить ему: здесь совершенно безопасно, никто ему не угрожает, никто его не найдет, мы обязательно вернемся и заберем его с собой, на поверхность, домой. Сопротивлялся он отчаянно — слишком был запуган. Цеплялся за одежду, горячечно бормотал: «Не бросайте меня!» — плакал, шмыгал носом, в общем, конечно, вел себя не по-мужски. И, странно, успокоился только после того, как, покопавшись в бесчисленных карманах комбинезона, Сашка вручил ему какую-то супервитаминизированную шоколадку. У меня, естественно, такой не было — при обыске отобрали. Андрей вцепился в нее, как в дар божий, трясущимися пальцами вскрыл обертку и громко зачмокал.
— Изголодался паренек… — заметил на это Загайнов. — Ну что, можем двигаться? Как там твои способности? Ничего не подсказывают насчет Лены?
— Вряд ли, фотографии нет.
— Да ты попробуй, попробуй! Вдруг чего-нибудь получится. Не шастать же нам по этим коридорам до скончания веков.
А и правда, подумалось мне, стоит, наверное, попробовать. Вон, в общежитии университета в Галле получилось же что-то. Авось и здесь выйдет. Расстояния не такие уж и большие. Если, конечно, ее тут держат. А похоже на то…
— Ладно, где наша не пропадала… Только так — молчишь, как будто тебя здесь и нет. Даже не дыши. И ты, узник замка Иф, чавкай потише. Выберемся, я тебе ящик такого шоколада презентую.
— Угум, — ответили из-под тюков.
— И еще одно, — продолжил я. — Ничего гарантировать я не могу. Получится — значит, милостив наш Бог. А нет — сатану придется в помощники брать. То есть крушить все и всех. До полной победы.
Даже при том сумеречном и пыльном свете, который царил на складе, была видна Сашкина ухмылка. Я его понимал: только что человек нормально разговаривал — и вдруг понес ахинею в духе пиратских романов. Конечно, кто спорит, прозвучало напыщенно. Но невдомек было приятелю, что таким образом я как бы готовлю себя к предстоящему сеансу, настраиваю свое сознание на очень сложную работу. Нам предстояло спасать одних людей и выводить их на свободу, наказывать других (и нелюдей тоже) и навсегда оставлять их здесь, глубоко под бетоном и землей. О нас же с Загайновым как-то и не думалось. У нас была всего лишь наша работа. Сделаем — хорошо, не сделаем — плохо. Когда отвечаешь только за себя, проще живется, без раздумий и соплей. Но если приходится заботиться еще о ком-то — тут сложнее. Не то, чтобы действительно сопли текут, это я так, для красного словца выдал. Просто ответственности больше.
Я отошел от Загайнова немного в сторону, устроился на одном из тюков с униформой поудобнее, закрыл глаза и расслабился. Ничего из вещей, принадлежащих Лене, у меня, естественно, не было. Поэтому я попытался вызвать в памяти как можно точнее образ девушки: лицо, глаза, улыбку, поворот головы, фигуру, походку. Нужно было представить ее внутренним взором живой, стоящей рядом — только руку протяни.
Не представляю, сколько длилось это издевательство над сознанием. В черном пространстве плавал ярко-зеленый клубок, и нить от него все тянулась и тянулась, извиваясь, петляя, делая неожиданные повороты, поднимаясь и опускаясь. И я шел за этой нитью, вместе с ней производя все эволюции в непроглядном мраке. Кажется, меня тошнило, кружилась голова. В общем, чувствовал я себя очень и очень хреново.
Шел — не совсем то слово. Я скорее летел, не ощущая при этом движения. И неожиданная остановка тоже произошла странно. Остановился — и все. Как будто и не двигался. Нить кончилась и на самом ее кончике светилась неяркая голубая звездочка. Вернее, цвет ее менялся. Какие-то мгновения она была голубой, и вдруг раз — и звездочка сияет алым цветом. Потом опять становится голубой.
Ну что же, теперь я узнал то, что хотел. Лена была жива, и направление, в котором надо ее искать, тоже определилось. Пора было выходить из транса. Однако это как раз у меня не получалось. Раз за разом старался я разорвать тьму, окружавшую меня, пытался вернуться по нити к исходному клубку. Тщетно. Я не мог ничего сделать, и никто не в состоянии был мне помочь. От безвыходности положения я не выдержал и закричал.
Наверное, этот крик мне и помог. Глаза удалось открыть. Надо мной склонился Сашка, который тряс меня за плечи и, кажется, собирался влепить мне пару пощечин.
— Отпусти, придурок, — прошептал я. — Голова оторвется…
Загайнов облегченно вздохнул.
— Я уж думал тебе совсем кранты приходят. Хрипишь, выгибаешься весь, и глаза закатились. Ну чисто эпилепсия.
Сознание мое прояснялось. Сел удобнее, оперся спиной о большой тюк, знаками попросил у Сашки закурить. Он сунул сигарету мне прямо в рот, поднес огонек зажигалки. Сам бы я этого сейчас сделать не смог — так тряслись руки. Сделал пару затяжек, совсем успокаиваясь. Сейчас бы под холодный душ — очень помогает прийти в себя. Но времени нет, надо действовать. Обойдусь и без душа.