Это Сашка зря сказал. Не тот перед нами был человек, который мог бы попасться на такую примитивную удочку. Баркаев, подтверждая мои мысли, криво ухмыльнулся.
— Это ты своей бабушке будешь рассказывать, щенок! Убить меня вы все равно убьете, так что давайте прямо сейчас. Все равно ничего не скажу.
На «щенка» Загайнов даже не обиделся. «Собака лает, караван идет». Он просто достал свой нож и задумчиво стал рассматривать его лезвие. Я молчал, понимая, что и такая демонстрация вероятного орудия пыток впечатления не произведет.
Но плохо бы я знал своего приятеля, если бы думал, что он обойдется такой примитивщиной, как нарезанием ремней из спины, иголками под ногти (и где бы мы взяли иголки?) и поджариванием пяток.
Сашка повернулся ко мне, подмигнул и стал копаться в карманчиках немецкого комбинезона. А так как поверх него была одета еще и местная камуфла, то делать это было крайне неудобно. Он пыхтел, изворачивался и говорил при этом:
— Сейчас, сейчас… Где же он прячется?..
Несмотря на всю серьезность ситуации, я не смог удержаться от улыбки. Уж очень потешно выглядел Загайнов в своих поисках. И ведь это он проделывал, не вставая с кресла. Ленился, что ли? Или так давил на психику Баркаева? Тот с тревожным интересом наблюдал за Сашкиными действиями. От нас он мог ожидать любой подлости. Резонно, мы ведь от него тоже ничего хорошего не ждали.
Наконец приятель торжественно извлек из кармана металлическую капсулу размерами примерно в сигарету с фильтром, скрутил ей головку и достал совсем уже миниатюрный шприц-тюбик. Такие, только побольше, входят в медицинские боевые комплекты. Только там обезболивающее, а здесь…
Сашка еще не сказал ни слова, а я уже догадался, что в тюбике. Ну, немцы, ну, паразиты! И об этом подумали. «Сыворотка правды» для допросов! И, судя по объему тюбика, не какой-нибудь пентотал, а что-то супермощное, современное. Да что же там еще припасено? И какая жалость, что меня обчистили эти гады, когда взяли.
Загайнов, обращаясь ко мне, развел руками.
— Видишь — и пытать никого не надо, руки марать о всякую мерзость (запомнил-таки «щенка»). Один укол — и включай диктофон. Петь будешь как по нотам. Кстати, диктофон-то у нас имеется?
Пришлось прервать допрос и пошарить по комнате. Долго искать не пришлось: маленькая палочка цифровика нашлась в рабочем столе Баркаева. Продолжительности записи должно было хватить с избытком. Вместе с памятью компьютера и конфискованным ноутбуком этого будет достаточно для специалистов. Идеальным вариантом, конечно, было бы вывезти Баркаева и сдать, кому положено. Но уж очень не хотелось возиться с этой сволочью, подвергать себя лишнему риску. Да и начнется потом какая-нибудь ерунда с судами и сроками. Мораторий-то на смертную казнь еще действует. Уж лучше его где-нибудь здесь положить. Заодно со всеми его чудовищами. Большая и глубокая могила получится.
Но не взорвать нам ее, ни сил, ни взрывчатки не хватит. Разве что входы завалить… Ну да ладно, не об этом нужно думать сейчас, потом разберемся.
Наконец мы подступили к Баркаеву. Он задергался в кресле, поняв, что его ожидает, но привязан был крепко, а я еще прихватил его сзади за горло и придержал, пока Сашка закатывал ему рукав и делал укол. Сразу средство, конечно, не подействовало, пришлось немного подождать. Наконец тело его перестало содрогаться, обмякло, глаза, сверкавшие бешенством, погасли и закрылись. Со стороны могло показаться, что он спит. Но это было не так. Махмуд слышал каждое наше слово, только реагировал теперь достаточно спокойно.
— Ну, давай, — кивнул мне Загайнов.
— Ты слышишь нас? — обратился я к пленнику.
— Д-да, слышу… — ответил он после некоторой паузы тихим голосом. Сашка торопливо нажал на кнопку диктофона, поднес его поближе ко рту Баркаева.
— Сейчас мы будем задавать тебе вопросы. А ты станешь отвечать на них четко и правдиво, — продолжал я. — Тебе нечего бояться, вокруг тебя друзья.
— Друзья? — не открывая глаз, вдруг улыбнулся Баркаев. — У меня нет друзей. Я один. Есть только соратники по борьбе. И враги. Но вместе с соратниками мы победим всех врагов.
Хорошо, что немецкое средство для развязывания языков действовало только в узком диапазоне. Ответил допрашиваемый на вопрос — и все, заткнулся. А то развел бы наш пленный сейчас бодягу о маленькой, но гордой и непобедимой Ичкерии и о соратниках-бандитах. Любил он потрепаться на эти темы. Но сейчас просто вякнул про друзей и врагов и вновь заткнулся.
Я, даже не знаю почему, задал следующий неожиданный вопрос:
— Почему все твои солдаты не разговаривают? Они что, глухонемые?
— Нет, — качнул головой Баркаев. — Только немые, слышат хорошо. Воину незачем язык. Он должен выполнять команды, а не разговаривать.
— Что, негры тоже немые? — не удержался от вопроса Загайнов.
— Они не негры, они — афроамериканцы. Их отец был морским пехотинцем.
Он так и сказал — отец. И, судя по всему, под отцом подразумевался донор для клонирования. Ничего донор был, крепенький, тренированный. Где он ухитрился его откопать?
Далее допрос потек плавно и не прерываясь. Вопросов у нас накопилось множество. Немецкое средство действовало великолепно. Не зря же еще в довоенной Германии химическая промышленность была на высоте. А уж в военное время… Один газ «Циклон-Б» вспомнить. И сейчас немецкая фармацевтика одна из лучших в мире.
Но недостаток у средства все же был. Баркаев отвечал только на конкретные вопросы. И чтобы их задавать, наших знаний о происходящем здесь порою не хватало. Выкручивались, как могли. Только бы диктофон не подвел, потому что сами мы от силы половину полученной информации смогли бы запомнить.
На некоторые вопросы Махмуд и сам не знал ответа. Например, обо всем, что касалось производства клонов. Из чего их делают, почему они сразу появляются из своих баков взрослыми людьми и так далее. Технологии он не знал и постоянно ссылался на ученых, которые этими вопросами занимаются. Научная группа находилась здесь же, в подземелье. Так что со следующим этапом нашей с Загайновым операции все было ясно.
Узнали мы также, откуда взялись эти современные катакомбы. Оказалось (как я смутно и предполагал), что начали строиться они лет двадцать назад. Строительство было секретнейшим, денег вбухали немерено. А закончилось все пшиком. Хотели, как лучше, а получилось, как всегда. Начался развал Союза, все новые страны занялись своими делами, старые проекты предавались забвению. Забыли и о строящемся убежище. Которое, к слову сказать, к тому времени уже было почти забыто. Маскировавший его сверху завод, который никогда и не работал, забросили совсем, строительство подземелья, почти законченное, законсервировали, вывезя самое ценное оборудование. И простоял этот памятник глупости под землей несколько лет. А потом пришли люди, которым такое забытое укрытие очень подходило. Откуда они о нем узнали — тайна, покрытая мраком. А то и политая кровью.
На этом месте Сашка вдруг передал мне диктофон, приложил палец к губам и бесшумно направился к двери в кабинет. Проверял, не подслушивает ли нас Лена. Все оказалось в порядке, девушку, видимо, не интересовали тайны Баркаева, и удовлетворенный приятель вернулся к нам.
Прошло уже часа полтора с начала допроса. Многое было сказано, но еще наверняка многое можно было вытащить из полуобморочного бандита. Тем не менее я стал сомневаться в сроке действия препарата. Загайнов его характеристик тоже не знал. Да и сам Баркаев устал и чувствовал себя не лучшим образом, это было видно невооруженным глазом. Может быть, стоило подумать о том, чтобы и вправду спеленать Махмуда и попытаться вывезти его в Россию? Тяжелый вариант, практически невыполнимый…
По какому-то наитию я спросил у Баркаева о тайнике с сейфом в его апартаментах. Ну не может же такого не быть, чтобы сейфа не имелось! И впрямь, сейф существовал. Пленник безропотно сообщил, где он спрятан, и выдал цифровую комбинацию кода. Загайнов снова передал мне диктофон, сам же устремился в кабинет.
И вернулся оттуда торжествующий. Мало того, что он наконец-то нашел блок управления к инкубатору, хранившемуся в багажнике нашего фордика, так он еще и содержимое моего комбинезона немецкого там обнаружил в целости и сохранности, всякие шпионские прибамбасы. В точности, как у него. Среди прочего была еще одна ампула «сыворотки правды». Ну вот, если действие Сашкиной будет заканчиваться, можно и мою применить…
Блок управления оказался продолговатой металлической коробочкой со штырьками для подключения на одном торце и небольшим пультом с кнопками и жидкокристаллическим экранчиком на другом. Вставил в паз, набрал нужную комбинацию и… А вот что именно «и» мы не знали, как не знал этого и Баркаев. Спросили мы у него. Тогда какого же черта его спонсоры охотились за большой и малой коробками, и его заставляли охотиться?
Были в сейфе еще какие-то бумаги, компьютерные дискеты, диски, пачки валюты разных стран. Все это мы, не разбираясь подробно, свалили в лучших традициях в наволочку из спальни и отставили к кучке остальных трофеев.
Моя ампула не потребовалась. Посередине очередного своего ответа на очередной наш вопрос Баркаев вдруг страшно захрипел и окончательно обмяк в кресле.
— Помер, что ли? — растерянно спросил я.
Загайнов приложил пальцы к шее пленника, приподнял ему веко.
— Да нет, просто сознание потерял. Наверное, действие средства так заканчивается. Очень жаль, о многом еще спросить нужно.
— Так давай еще вгоним! Чего его жалеть! Пусть рассказывает до конца!
— Смысла нет. Получится передозировка, и он загнется, больше не сказав ничего. Я не знаю точно, но, по-моему, это наиболее вероятный исход. Ему нужно дать отдохнуть. Потом продолжим.
— И сколько, по-твоему, он отдыхать будет? — с сарказмом спросил я. — Сам же знаешь, у нас времени в обрез. Выбираться отсюда надо.
— Знаю, конечно, — уныло ответил Сашка. — Но ведь жалко так все бросать. А вдруг мы что-то самое важное не узнали?