Глава 15
— Самого важного никто не знает, — раздался вдруг за нашими спинами спокойный мужской голос. Мы, остолбенев лишь на долю секунды, прянули в разные стороны, выхватывая оружие. И огонь открыли бы непременно — фигура нового персонажа этой истории четко вырисовывалась в проеме открытой в коридор двери (я же собственноручно на ключ запирал!) — но в голосе пришельца было что-то отдаленно мне знакомое, и я успел крикнуть Загайнову: «Стоп!»
— Ни вы не знаете, Денис Игоревич, ни вы, Александр Анатольевич. А уж о себе не говорю, — незнакомец аккуратно притворил за собой дверь и сделал несколько шагов по направлению к нам. Ствол Сашкиного пистолета дернулся, да и я напрягся. Хотя теперь уже узнавал этого человека.
Виделись мы с ним не так уж и давно при весьма интересных обстоятельствах. А Загайнов даже настоящую облаву на него устраивал. Хотя лично с ним не встречался. Происходило действие это в маленькой степной республике Байчории, где мы с Сашкой разыскивали пропавших московских журналистов и разрушали людоедские планы того самого Махмуда Баркаева, который сейчас без памяти валялся в кресле.
Мне этот человек, по его уверениям, спас жизнь, пристрелив покушавшегося на меня киллера, и представился после этого как Петр Борисович. Загайнов же знал его как английского шпиона суперкласса и безуспешно ловил его, чтобы узнать, какого черта понадобилось англичанам в глухих степях Байчории. Кстати, кое-что выяснить удалось, и меня совсем не удивило появление здесь, в логове Баркаева, этого Джеймса Бонда. Кстати, похож он несколько был на Шона Коннери, самого знаменитого киношного Бонда. Сухость в теле, выразительное запоминающееся лицо (кто сказал, что шпионы должны быть неприметными и серыми как мыши?), острый, запоминающий взгляд и чуть заметное, почти неуловимое пришепетывание при разговоре. Русским Петр Борисович владел в совершенстве, то есть по речи его от россиянина отличить было невозможно. И по манере держаться тоже. Этакий столичный хорошо образованный житель с неплохим положением в обществе, но без налета некоторого высокомерия, свойственного зачастую москвичам или петербуржцам, приехавшим в провинцию.
Да и Баркаеву он должен был быть известен. Поскольку именно англичане поддерживали его замыслы в ту пору и, похоже, даже спонсировали тайную лабораторию по производству бактериологического оружия. Нормальная диверсионная деятельность.
Но потом (опять же со слов Петра Борисовича), англичане, внезапно прозрев, увидели, какого жуткого монстра вскормили, убоялись его и поспешили умыть руки.
В данный момент Баркаеву никто не был известен, пребывал он в полной отключке, Лена тихо сидела в другой комнате, а мы втроем стояли и внимательно рассматривали друг друга. Мы — не опуская оружия, он — в спокойной, расслабленной позе, засунув руки в карманы, и добродушно улыбаясь. Ни дать ни взять — старый приятель, случайно встретивший нас. Только не случайно он здесь оказался, зуб даю — не случайно.
Продолжая широко улыбаться, Петр Борисович сказал:
— Ох, и раскраска у вас, ребята! Из-за угла внезапно появитесь — сердце остановиться может. Этот, — он кивнул на Баркаева, — не оттого ли в обмороке?
Мы не поддержали его игривого тона. Люди делом, понимаешь, занимаются, проблемами войны и мира, от толп врагов отбиваются, а тут приходит какой-то крендель и шуточки изволит шутить.
Не обращая внимания на наши серьезные, даже мрачные лица, Петр Борисович прошел в центр комнаты и опустился в кресло напротив Махмуда. Пригляделся к нему внимательнее, вздохнул облегченно.
— Спит, бедолага. Умучили вы его. Ну ничего, пускай поспит. А мы пока поговорим. Хорошо?
Достал пачку сигарет, зажигалку, закурил, пару раз глубоко затянулся и продолжил:
— Так вот, как я уже сказал, самого важного не знает никто. Все мы — в том числе. Да и что можно считать самым важным? Государственные тайны? Чепуха! Для большинства людей тайны собственной семьи гораздо важнее любых государственных секретов. Семейные тайны? Тоже ерунда! Доброй половине человечества начхать на тайны чужих семей, со своими бы разобраться. Вот разве что смысл жизни… Для чего человек появляется на свет, для чего живет, тянет волынку ежедневных походов на работу, тягомотину семейного быта, безнадежность общения с другими представителями рода человеческого? А ведь для чего-то это надо. Вот и ломают некоторые индивидуумы головы над этой проблемой. Кто по привычке, а кто и всерьез. Всю жизнь ломают, да так и умирают, не найдя ответа.
Он нес откровенную банальщину. А мы, как два идиота, стояли и смотрели на него, гадая, к чему вся эта нелепая преамбула.
Первым опомнился я.
— Вот, Саша, позволь тебе представить — агент британской внешней разведки, МИ-6, кажется? — Некое подобие реверанса в сторону англичанина. — В миру Петр Борисович. Это на него ты охотился в…
— Я уже понял, — прервал меня Загайнов. — Фотографии-то у нас имелись. — И взгляд у него при этих словах был очень недобрым. Понятно, кому приятно встречаться, да еще при таких обстоятельствах, с человеком, который некогда обскакал тебя по всем статьям. В дураках то есть оставил.
Петра Борисовича нисколько этот взгляд не смущал. Он продолжал безмятежно курить, разглядывая нас.
— Вы спросите, к чему я все это говорю? Поясню. Вот перед вами человек, — жест в сторону Баркаева, — который посвятил свою жизнь поискам смысла ее. И, как ему казалось, нашел. Смысл его жизни заключается, как это ни парадоксально звучит, в войне. В войне против всех и вся. А поскольку взять в руки автомат и убить одного или даже нескольких человек и затем умереть самому ему кажется слишком мелким поступком, он все время пытается найти средство для великого подвига. То есть если уничтожать, то десятками и сотнями тысяч. В идеальном варианте — миллионами. Так было, когда он организовал тайную лабораторию по производству бактериологического оружия в Байчории, так обстоит дело и сейчас, на этом заводе по производству армии клонов. Но…
Тут я не выдержал и перебил его:
— И вы, как и в Байчории, поддерживаете его в людоедских замыслах. А ведь божились, что подобного байчорскому эксперименту больше не повторится, правда ведь Петр Борисович? Не стыдно?
Он развел руками.
— Человек предполагает, а Бог… В данном случае — не слишком добросовестные и честные политики и военные. Но клянусь, лично я в этом до недавнего времени абсолютно не участвовал. И даже не имел ни малейшего понятия о том, что тут происходит.
Да, так я этому лису и поверил! О чем и высказался откровенно и прямо.
— Можете верить или нет, — усмехнулся англичанин. — Но я здесь для того, чтобы ликвидировать последствия авантюрных помыслов наших и ротозейства ваших умников.
— Ликвидировать? — опять не сдержался я. — Как вы сделали это в Байчории? Просто руки умыли, оставив нам разгребать все тамошнее дерьмо!
Он поморщился.
— Ну не оставалось тогда другого выхода! Коллеги Александра Анатольевича буквально на хвосте висели. Я и с вами-то познакомился в таком дефиците времени! Еще бы чуть-чуть — и вам самому пришлось бы объяснять, почему оказались в компании вражеского агента.
— А сейчас что, времени навалом, можно пару часиков и поспать? — съязвил я.
— Спать не стоит, много работы предстоит, — парировал он, — но время действительно пока терпит. Не возражаете, если мы сначала все обсудим, а потом уже возьмемся вместе за уборку?
Загайнов вдруг бесцветным голосом спросил меня:
— Может, просто шлепнуть его? Да самим все и закончить. Без сопатых обойдемся!
Петр Борисович не обиделся. Мы и вправду были нужны ему сейчас.
— Давайте оставим все обиды на потом, — предложил он. — Каша заварена основательная, если не уберем здесь все, многим ее расхлебывать придется. Я не такой уж бесполезный человек. Вспомните, Денис Игоревич, о подвале в общежитии…
— Так это вы дверь открыли?! — сообразил я. — И что, давно за нами следите?
— С самой Москвы, — признался он.
Ни хрена себе! Оказывается, нас вели все это время! А раз вели, то и знали о нашем задании, и сюда мы попали совсем неслучайно. Кто и что за всем этим стоит? Такое впечатление, что наши секретные и полусекретные службы просто кишат «кротами», которые сообщают противникам все мало-мальски интересное, что у нас происходит.
Но высказывать эту мысль вслух я не стал, хотя и несколько ошалел от признаний британского агента.
— Давай его все-таки шлепнем, — все таким же тусклым голосом сказал Сашка. — Знает слишком много, и под ногами будет путаться.
Похоже было на то, что приятель мой ошарашен последними новостями не меньше, чем я. Хотя по долгу бывшей службы должен был быть информирован гораздо лучше меня. Я ведь во все эти шпионские игры не лез, занимался своим делом. А те, кому положено блюсти государственную безопасность, сейчас наверняка бросили бороться с разного рода диссидентами и занимаются настоящими шпионами. Хотя, конечно, весьма сомнительны мои прекраснодушные размышления. Как известно, черного кобеля…
— Бросьте вы это, Александр Анатольевич! — наконец возмутился англичанин. — «Шлепнем, шлепнем…» Ничего оригинальней придумать не можете? Мало ли, что вы знаете, неизвестного мне! Я же не допускаю мысли о вашем физическом уничтожении? Наоборот, сотрудничество предлагаю.
— Неизвестного тебе? — озлобился и Сашка. — Показать номер?
Он вдруг ринулся в спальню. И через секунду выволок оттуда упирающуюся Лену.
— Неизвестного? А это что?
Загайнов вдруг грубо полез девушке за пазуху и, удовлетворенно крякнув, выдернул оттуда небольшую коробочку с проводком. Лена пискнула и поникла.
— Это что? — страшным голосом спросил у Петра Борисовича Загайнов. — Слуховой аппарат? Девица плохо слышит? Может быть, у нее и зрение слабое? Думаешь, Диня, она просто так сидела там, как мышка, и не любопытствовала, чем мы тут занимаемся? Да она каждое слово записывала! Я давно заприметил неладное, но все никак не мог ее подловить. А перед допросом убедился, что слушает она нас и аккуратно пишет. Потом наверняка этому хмырю передает!