Уже на окраине вновь заработал мобильник Баркаева.
— Все ушли? — спросил он. И получив утвердительный ответ, выдохнул: — Прощайте…
Мы обернулись назад. На заводе некоторое время ничего не происходило, потом земля ощутимо задрожала, и над корпусами цехов начали вспухать облака черного дыма, сквозь которые пробивались языки пламени. Баркаеву мало было затопления подземелья, он решил устроить себе огненное погребение. Не знаю, где уж он прятал взрывчатку, но ее было много, очень много — цеха взлетали на воздух как в кино, с грохотом и пылью. Первая взрывная волна, достигнув нас, мягко толкнула, и мы, чтобы не сопротивляться ей и последующим, сели на землю, наблюдая ад, который творился там, где недавно было столько живых людей.
Грохотало долго, а когда все стихло, Сашка поднялся первым.
— Ладно, нечего рассиживаться. Домой пора. Надеюсь, наш фордик еще не раздербанили местные автомобилисты…
Глава 18
— Ну что ты на это скажешь? — негодовал Сашка Загайнов. — Не успеешь из города уехать, как тут же начинаются перемены. Ведь перед самой Германией так славно здесь посидели — и на тебе! Райком закрыт, все ушли на фронт! Ищи теперь место, где так же вкусно и недорого кормят.
Мы стояли перед подвальчиком, совсем недавно носившим гордое имя «Тарантас». Ну да, имело место посещение нами этого кафе в аккурат перед командировкой в Германию со всеми последовавшими приключениями. Но вот загайновских восторгов по поводу хорошей кухни и дешевизны сей точки я что-то не припоминал. Как раз наоборот. Мы оба тогда брюзжали и предрекали «Тарантасу» скорый развал на ухабистых дорогах российского общепита. Предсказание наше сбылось на все сто процентов. Кафе исчезло с лица земли. Теперь в подвальчике обосновался один из бесчисленных салонов мобильной связи: простенькие и круто навороченные трубки, оплата услуг, аксессуары и тому подобное. Да, а кофе в «Тарантасе» готовили отменно. Единственное, что понравилось тогда…
— Брось, — сказал я лениво. — Сейчас что-нибудь другое разыщем. Пошли, пройдемся, время пока терпит.
Прошло уже три дня, как мы вернулись в Москву, сдали трофеи и освобожденного мальчишку, написали отчеты и даже разобрались с бухгалтерией за суммы, потраченные в поездке. Это было, пожалуй, самым трудным во всей нашей командировке. Пришлось таскать барышням и дамам коробочки с флаконами французских духов, якобы купленных «в самом сердце Берлина — на Унтер ден Линден». В действительности же у Сашки был знакомый таможенник, и он помог достать парфюм по очень низкой цене — из конфиската. За что получил бутылку «настоящего французского коньяка», добытого тем же Сашкой уже из совершенно неизвестных мне источников. Но тоже оч-чень дешево! Рите «конфискованные» духи я брать не стал, разорился на настоящие из дорогого магазина. Благо, что валюта после скоротечной командировки еще оставалась. С таможенником Загайнов собирался договориться насчет растаможки фордика — чтобы не платить бешеные деньги за потрепанную, в общем-то, машину.
О том, как мы добирались от Дробын до Москвы, рассказывать почти нечего — рутина. Если не считать того, что распроклятый ящик инкубатора мне пришлось тащить на спине через украинско-российскую границу в обход контрольно-пропускного пункта, через лес. Так ведь, сбагрив его Сашке, мирно поджидавшему меня на российской уже стороне, я вернулся тем же лесом назад и теперь уже официально проследовал через таможню. Ухмылявшемуся Загайнову я просто показал кулак, и это удержало его от продолжения веселья.
Итак, нас никто особенно не тревожил. Даже шеф в первый день пожал крепко руки, сказал: «Молодцы!» — но в кабинет к себе не зазвал и не допросил с пристрастием. Что было довольно странно.
А сегодняшний обеденный поход в кафе был моей инициативой. Зная своего товарища, как кладезь всяких свежих тайн Управления (и не его одного), я рассчитывал за трапезой вытянуть из него кое-какие подробности, связанные с нашей поездкой. Ведь многое из того, что с нами произошло, так и не нашло толкового объяснения. Конечно, право на вопросы мы имели. Но порой кое-какие вопросы начальству задавать просто не стоит, а стоит делать вид, что совсем не интересуешься ответами на них. Начальство, если сочтет нужным, само все расскажет. Ну а не сочтет…
Пока оно не сочло. Вот и хотелось, чтобы приятель поделился хоть какой-нибудь информацией, которой он наверняка уже обладал. А человека его типа лучше всего разговорить за накрытым столом, да еще если имеется добрая кружка пива. Это я знал наверняка.
Поиски наши продолжались недолго. Буквально в квартале от развалившегося «Тарантаса» нашлось другое кафе — «Дубок». И даже не очень наполненное народом, хотя время было обеденное. Может быть, сказывалось то, что поблизости не было крупных учреждений. Или в тех, что были, имелись отличные столовые.
Как бы то ни было, мы расположились за угловым — дубовым! — столиком, сделали заказ, но предварительно попросили доставить нам пива.
Пару раз глотнув из кружек, мы закурили, и я без обиняков потребовал:
— Ну, давай, выкладывай!
— Ты о чем? — как всегда сделал невинные глаза Загайнов.
— Ладно, ладно тебе! Не маленький. И не бойся, здесь подслушек наверняка нет. Заведение свежее, судя по крышкам столов, наверняка не успели ничего воткнуть.
— Да брось ты, ничего я не боюсь! А у тебя фобия какая-то — везде чужие уши видятся. Если в каждой забегаловке аппаратуру устанавливать, никаких денег не хватит. Операторов одних сколько потребуется!
— При нынешнем уровне безработицы от желающих посидеть с наушниками за деньги наверняка отбоя нет. Хватит зубы заговаривать! Колись!
— Чего колоться-то? — забурчал Сашка. — Что ты хочешь услышать? Дальнейшую судьбу Картышева-младшего? А заодно и старшего? Старшему надавали по шапке, но оставили в прежней должности. Младшему старший, соответственно, надавал по заднице, несмотря на его изможденное состояние, и посадил под замок, чтобы впредь неповадно было по заграницам бегать и секреты из папочкиных институтов воровать на продажу. Кто его заставил это проделать — не нашего ума дело. Пусть те, кому положено, разбираются. Про завод и подземелье в Москве знали, но не придавали этому большого значения. Про Киев ничего сказать не могу… Насчет фальшивых евро и поджогов у даишников никто и словом не обмолвился. Прокатило, как по маслу. Отчет о поборах на дорогах я накатал.
— Ты что-то заикался насчет геройских звездочек…
— Дулю нам, естественно, а не звездочки. Привезли инкубатор — спасибо, служите дальше. Ну, может быть, со временем к окладу что-нибудь прибавят, как бы ненароком, не в связи с нашими геройскими подвигами на благо всем и вся. Такие дела.
— Ну и хрен с ним. Не очень-то хотелось. Перебьемся. А вот что ты мне скажи…
— Понял, понял! Не скажу! Сам не знаю и знать не хочу!
— Врешь ведь!
— Вот те крест! — Сашка дурашливо перекрестился. — Век воли не видать!
Вообще-то это походило на правду. Инкубатор, тот зеленый ящик, был украден сыном генерала Картышева и вывезен за границу. Потом мы его почти случайно нашли в подвале студенческого общежития и благополучно вернули на родину. Но вот что в нем находилось, так и осталось для нас загадкой. Вставить блок управления мы не осмелились. А вдруг это какое-то новое сверхоружие? Так жахнет, что мы и отбежать не успеем.
Хотя нет, какое там оружие. Я краем глаза заглянул в инструкцию, прилагавшуюся к инкубатору. Почти ничего из зауми, напечатанной там, не понял, но уяснил, что не оружие это, не бомба, что-то совсем другое. Ну да ладно. Меньше знаешь — крепче спишь. Сон у меня был хороший, кошмары не мучили, покойного Баркаева и его клоновых солдат я почти не вспоминал и вины в их жуткой гибели за собой не ощущал. Пацана и ученых вытащили — уже хорошо. Кстати, насчет ученых. Как-то равнодушно начальство отнеслось к тому, что мы и их не прихватили в Москву. Сбежал Петр Борисович, увозя эту шатию и Лену в придачу — аллах с ним! Странно, странно…
Ох-ох, Рита через пару дней приезжает! Может быть, насовсем… Хорошо бы, а то шляюсь тут по забегаловкам в сомнительной компании…
Я покосился на Загайнова. «Сомнительная компания» с довольным видом уплетала жаркое, не забывая прикладываться к кружке. В кармане у меня забренчал мобильник. Послушав пару минут, я убрал его на место и скомандовал Сашке:
— Подъем! Начальство велело явиться пред светлы очи!
— Ну, блин! Поесть не дадут, как следует! — расстроился он. — И что им неймется, окаянным?
Начальство, то бишь наш шеф, пребывало в меланхолическом настроении. Молча он указал нам на стулья, и мы с Загайновым дружно закурили. Этакий вызов: сам бросил, так хотя бы нам не запрещай!
Он и не запрещал, грустно смотрел на нас, катал по столу карандаш и все никак не начинал разговор. На душе у нас было спокойно, никаких грехов за собой не чувствовали, последнее задание выполнили, судя по всему, на отлично, какие могут быть претензии?
— Ох, ребятки… — наконец начал шеф. — Ох… Вы, конечно, молодцы, сработали отменно: овцы целы, и волки сыты. Отметим вас, достойно отметим… Но вот прямо сейчас скажу вам кое-что, и это кое-что не должно выйти за пределы моего кабинета. Уяснили?
Тон его мгновенно изменился. Перед нами сидел прежний шеф, суровый, но справедливый.
— Так вот, я бы предпочел сейчас вставлять вам фитиля по полной программе и безо всякой смазки. Почему, спросите? А потому, трам и тарарам, что лучше бы вы этот трах и тарарах инкубатор где-нибудь вместе с Баркаевым похоронили. Достойная получилась бы братская могила. Или вскрыли его, взломали дуриком, чтобы содержимое самоуничтожилось! Вы хоть знаете, птенчики желторотые, что вы через границу на родную землю притащили?
Мы молча смотрели на него, теряясь в догадках. Ну что же он резину тянет, зараза!
— Знаете, что в том инкубаторе находится? Зародыши клонов Гитлера, Пол Пота, Басаева и еще кое-какой сволочи! Представляете, что будет, если всех этих палачей оживить? На какой хрен наши ученые дураки занимаются такой гадостью? Кому это нужно? И кто, в конце концов, за это ответит?