Честно говоря, я, когда еще в Номе увидел тот плакат, где Умка пожирает пингвина, то хохотал как проклятый, не в силах остановиться честное слово, такое мог выдумать только русский, и только здесь в США. Хотя, судя по акценту, сидящего напротив меня парня, русским его назвать было на мой взгляд сложно. Впрочем, это чисто мое мнение. Между тем парень, глотнув еще пива продолжил.
— Правда пришлось платить за постой начальнику тюрьмы, но поверь оно этого стоило.
— Платить за постой? Зачем?
— А тут такие законы. Это заведение предназначено для отбытия легких наказаний сроком до одного года. И когда, к моему сроку добавили еще два года, меня собирались отправить в другое заведение, с худшими удобствами. Пришлось договариваться за то, чтобы место осталось за мною. Поверь пять сотен баксов в месяц, за то, что ты спокойно засыпаешь вечером, и просыпаешься утром стоят того. Все-таки двухместный номер со свободным выходом куда лучше, чем общая тюрьма на сотню рыл не зависимо от цвета рожи. — Парень на мгновение замолчал пристально вгляделся в меня и вдруг произнес. — Слушай, что-то мне твоя физиономия кого-то напоминает. Повернись-ка в профиль.
— Может мне еще оголиться и зад тебе показать. — Не выдержал я наглости.
Вдруг парень перешел на чисто русский язык и вполголоса пробормотал.
— Точно! Вылитый я сам, и родинка на правой щеке, которая вечно мешала мне бриться. Если бы я находился сейчас, где-нибудь в Ташкенте, точно бы подумал, что меня или глючит, или кто-то решил посмеяться свел меня с моим двойником. Но здесь в Америке⁈ Точно моя рожа, уж ее-то я ни с кем не спутаю.
Первые слова этого парня меня слегка удивили, хотя бы тем, что произнесены были на русском языке, которого, как наверняка думал парень, я не знал. А вот последние заставили меня задуматься. Мне вдруг показалось, что парень намекает на то, что мое тело, в котором я сейчас нахожусь должно было бы принадлежать именно ему. Хотя может тому виной пиво, которым парень накачивается здесь уже довольно долго на зависть тем, кто сейчас наблюдает за ним из того узкого окна на семнадцатом этаже. Я невольно даже поднял голову, взглянув на здание Исправительного центра. И в этот момент прозвучало следующее утверждение, а следом за ним и вопрос, который моментально расставил все точки на Ё.
— Нет, это точно копия Сереги Понамарева, я просто уверен в этом!
И тут же последовал вопрос уже на английском.
— Слушай, бро. А тебе не встречалось в твоей жизни имя Сергей Понамарев?
Честно говоря, я уже готов был рассмеяться, но первым делом воскликнул я на том же русском, и с огромным удовольствием наблюдал над впавшим в ступор собеседником, который так и не успев донести кружку с пивом до рта, вдруг застыл на половине пути.
— Ты бы еще Мишаню — Михаила Иосифовича Кегельмана, вспомнил!
Все это меня настолько рассмешило, что я просто расхохотался. Мой смех оказался настолько заразительным, что вскоре к нему присоединился и мой собеседник, и вскоре, мы уже хохотали вдвоем, вспоминая некоторые моменты из жизни, и еще больше заливаясь смехом.
— Я просто офигеваю! — говорил я сквозь смех. — Попасть в далекий Узбекистан, пересечь своим ходом весь Советский Союз, от Ташкента, до Чукотки, переплыть Берингов пролив, высадившись на Аляске, доехать на автомобиле до Нью-Йорка, а затем Сан-Диего, только для того, чтобы перед самым отъездом в Латинскую Америку встретить человека, за кем я был послан вдогонку!
— Ну догнал ты меня и что теперь?
— А ничего. Даже если ты вдруг расскажешь мне где лежит эта злополучная флешка, ради которой меня послали вслед за тобой, ничего не изменится. Да я помню номер того телефона. Но дело в том, что Мишаня, во-первых, был младше меня. То есть сейчас ему, наверное, лет десять, или чуть больше. Да и честно говоря, вряд ли в Союзе у кого-то из людей есть спутниковый телефон. Разве, что у высшего руководства страны. Так что если с ним и будет возможность связаться по этому номеру, то не раньше того момента, когда он его приобретет. А к тому времени, кто знает, что произойдёт.
— Да ты подумай, ну позвонил ты ему, что он тебе скажет? Пошлет далеко и надолго. Звонить есть смысл только тогда, когда он окажется уже в убежище, и я уже отправлюсь в этот чертов районный городок, оказавшись в семье потомственных алкоголиков, вместо того чтобы попасть в собственную семью. Так что тебе повезло больше, ты хоть узнал, какие пирожки печет моя мама.
— Ну узнал. — хмуро произнес я, оборвав смех.
— Почему?
— Родители Сергея Понамарева погибли в горах Чимгана, за девять лет до моего там появления.
— Стоп! Как погибли?
— А вот так. Лично я этого не помню, почему-то в моей памяти это не сохранилось. Но вроде бы они отдыхали на лыжном курорте, и попали под лавину.
— Как же так? Ведь все было совсем иначе! Под лавину тогда попал Бахтияр Илясов. Заместитель директора магазина «Украина» то есть, моего отца.
— Собственно с этого все и началось.
— Что?
— Сергей Понамарев, залез в квартиру Илясова, которому отошла квартира и машина родителей Сереги Понамарева. А самого Сергея, отправили в приют.
— Зачем?
— Ну это произошло еще до моего вселения в то тело. Получается так, что он залез в квартиру, объявив это своей местью, похитив при этом золотые украшения судя по моей памяти принадлежащие его матери, ну и вдобавок сорок тысяч рублей денег. Похоже директор «Украины» не сидел сложа руки, довольствуясь зряплатой руководителя.
— Так подожди. Получается у тебя на руках сейчас находятся драгоценности, которые когда-то принадлежали моим родителям?
— Увы нет. Большую часть их пришлось отдать одному пронырливому бухгалтеру, который взамен предоставил мне документа на имя Валерия Баранова, погибшего в аварии. Меня же в момент вселения в тушку Сергея Понамарева везли в столыпинском вагоне, в Биробиджан, в детскую колонию, и я сбежал с этапа. В итоге оказался без документов. Но деньги и драгоценности удалось сохранить, и потому большая часть, точнее цепочка с кулоном и колье, пришлось отдать Шлюхину, за документы.
— Шлюхину?
— Мы так звали этого бухгалтера в приюте, уж очень фамилия была похожа Шлюкман.
— А перстень. Небольшой перстень из соломенного золота с головой хищной птицы украшенный мелкими обработанными алмазиками по ободку, изумрудами и рубинами? — с некоторым придыханием в голосе описал перстень мой собеседник.
— Перстень сохранился. — ответил я.
— Продай! Я не прошу отдать, понимаю, что сейчас это принадлежит тебе по праву. Но готов отдать тебе две, даже три цены, только из-за того, что этот перстень считается родовым и принадлежал моей матери, когда-то носившей фамилию Коршунова.
Я на мгновение задумался. В конце концов перстень мне действительно был не особенно нужен, да и в памяти не сохранилось никаких воспоминаний, связанных с ним. Поэтому готов был отдать его парню. Тем более, что он так хорошо описал его. То есть он не однажды видел его ранее. И уж тем более, что с этим перстнем связана память о матери. Поэтому сразу же дал на это согласие.
На этом наш разговор, почти завершился. Парень представившийся мне как Роберт Шнайдер, побежал куда-то по своим делам, я же отправился в банк, чтобы забрать из сейфа перстень, который собирался передать ему. Встретиться мы должны были на следующий день, здесь же в кафе.
Глава 16
16
Ювелир оценил перстень в двадцать пять тысяч долларов. И это он еще наверняка занизил цену, похоже решив, что мы собираемся продать этот перстень. Все это было видно по его заблестевшим глазкам, предвкушающим большой гешефт от пары тупых американцев, решивших что зеленые доллары на руках гораздо выгоднее какого-то там перстня. Потому стоило мне протянуть руку за драгоценностью, как он сразу же начал юлить говоря, что готов накинуть на сумму изделия целых семь процентов, только за то, что это работа старых мастеров, и из уважения к продавцу. Увидев, что и это не слишком помогает, попытался потребовать от меня документы на владение столь ценным раритетом. Мне это уже надоело, поэтому легкий укол своим даром, заставил старого еврея схватиться за сердце, и в тот же момент, перстень оказался у меня.
— А начнешь вякать, и качать права, я еще и добавлю.
Воскликнул я по-русски, слегка потрогав его печень, вызвав тем самым небольшой шок, скорее не из-за боли, а потому, что русский язык ему оказался знаком. Во всяком случае благодаря своей способности, я увидел, как внутри он буквально сжался от страха. Видимо что-то подобное с ним уже происходило.
Хотя Роберт и говорил о тройной цене, я сказал, что согласен с оценкой эксперта, и не стал заниматься рвачеством, тем более, что слышал точное описание перстня, да чувствовал с каким благоговением и любовью он взял в руки эту драгоценность. Может я и идиот, продешевивший на этом, но во мне возможно говорят еще и сыновние чувства. Да, я не знал этой женщины, которая оказалась моей матерью в этом мире, зато видел отношение Роберта к этой реликвии. В моей голове тут же сам собой возник другой вопрос, который тут же был мною озвучен.
— А что стало с драгоценностями, принадлежавшими матери в той, первой жизни?
— А их изъяли советские власти, по доносу какого-то доброжелателя. Вроде бы кто-то из знакомых, как-то увидев этот комплект будучи в доме у родителей, написал донос, что якобы они держат дома дорогие вещи, явно представляющие музейную ценность. И вскоре этот комплект, состоящий из цепочки с кулоном, диадемы и перстня, был изъят в пользу какого-то музея. Родителям вроде бы даже дали какую-то справку об изъятии, но по словам матери, ни в каком музее изъятые изделия так и не появились. Поэтому хотя бы сохранившийся перстень, для меня является священной реликвией.
Я попросил Роберта, чтобы он лично перевел на мой счет оговоренную сумму, с отметкой, оказания какой-нибудь услуги. Тем более, что за ним тоже числился бизнес, находящийся где-то на Багамских островах. Правда перевод на двадцать пять тысяч долларов, пришел не от него, а от некоего Влада Сидорофф, впрочем, у каждого из нас есть свои скелеты в шкафу.