— Он не целый день на тракторе, — возражаю я. — Ты даже не ходила по саду. У них тяжелая работа! В едином ритме, понимаешь? Сезон за сезоном. Ты бы так не смогла.
— Конечно, смогла бы. Просто не хочу.
— Ты все время лезешь в бутылку. Хочешь честно? — Я переворачиваюсь на живот и вдыхаю запах клевера. — Я думаю, ты не поэтому не любишь Сэма. Моя теория заключается в том, что ты недолюбливаешь его потому, что он невероятно счастлив.
— Это просто смешно!
— Он точно знает, чего хочет, идет к своей цели и добивается ее. Возможно, ты не к этому стремишься, но он все равно на шаг впереди тебя. — Я пристально смотрю на маму. — И это сводит тебя с ума.
— Благодарю вас, доктор Фрейд. — Мама садится на траву и подтягивает колени к груди. — Я приехала сюда не к Сэму. Я приехала сюда к Джоли. Нам здорово вместе.
— И что теперь?
В ответ она начинает запинаться:
— Побудем здесь немного. Побудем и кое-что осмыслим, а потом примем решение.
— Другими словами, — подытоживаю я, — ты понятия не имеешь, когда мы уезжаем.
Мама бросает на меня предостерегающий взгляд, говорящий о том, что она еще в силах наказать меня.
— К чему этот разговор, Ребекка? Ты скучаешь по отцу?
— С чего ты взяла?
— Не знаю. Скажи мне, когда соскучишься. Я имею в виду, он все-таки твой отец. Это естественно.
— Я не скучаю по папе. — Мой голос становится безжизненным. — Не скучаю.
Влажность выплывает из-за холмов и повисает на ветвях деревьев. От этого сжимается горло, я начинаю задыхаться. Я не скучаю по отцу, даже когда пытаюсь по нему соскучиться.
— Тс-с, — успокаивает мама, теснее прижимаясь ко мне.
Мы сидим под тяжелыми ветвями старого «макинтоша», который после прививки плодоносит «спартанами». Она не знает причины, по которой я расстроилась, но мне все равно приятно. Вдалеке я вижу, как подъезжает джип с Сэмом и дядей Джоли. Они выбираются из машины и направляются в ту сторону, где сидим мы. В какой-то момент дядя Джоли замечает нас с мамой. Он что-то говорит Сэму, кивая на нас, и они останавливаются. На секунду взгляды мамы и Сэма встречаются. Дядя Джоли продолжает идти к нам, а Сэм резко поворачивает налево. Он идет в другую сторону.
За ужином дядя Джоли рассказывает нам о покупательнице «пьюритти» по имени Регалия Клипп. И хотя Сэм не раз упоминал о ней, до сегодняшнего дня дядя Джоли с ней не встречался. Роста в ней метр пятьдесят, а веса — больше девяноста килограммов. Она заядлая сплетница, но сегодня только и говорила, что о себе. Она только что вернулась после бракосочетания в евангелистской церкви в Рено, штат Невада. Ее новоиспеченный муж держит единственную в Нью-Гэмпшире ферму, где выращивают газонную траву, и — разве не заметно по кругам под ее глазами? — по ночам она почти не спит.
— Не знаю, Джоли, — смеется мама. — Мне кажется, тебя повсюду преследуют такие люди. Их вокруг тебя более чем достаточно.
Хадли, который пришел на ужин, просит меня передать цукини. За весь день он не сказал мне и пары слов.
— Это я встречался с Регалией Клипп. Она моя покупательница. Джоли тут ни при чем, — возражает Сэм.
— Это я так, к слову. — Мама смотрит на меня.
— Евангелистская церковь, — повторяет дядя Джоли, и мама заливается смехом. Он облокачивается о стол. — У тебя удивительный смех, Джейн. Как колокольчик.
— Как колокольчики в евангелистской церкви? — уточняет Сэм, и все прыскают от смеха.
Я пытаюсь поймать взгляд Хадли, но он уткнулся в свою тарелку, как будто впервые ее видит.
— Нужно что-то решать с сорняками в западной части, — говорит Хадли Сэму. — Они сильно разрослись. Если хочешь, можем запустить туда овец — теперь, когда они острижены, нет нужды отправлять их в загон.
Сэм кивает, и Хадли усмехается в тарелку. Сразу видно, что ему приятно одобрение Сэма.
— И хорошая новость, — продолжает Сэм. — Регалия Клипп снова подписала с нами договор на «ред делишез».
— Отлично! — восклицаю я.
Хадли поднимает голову.
— Да, но у скольких еще она покупает, Сэм?
— Ну вот, Хадли, снова выбиваешь почву из-под ног. — Сэм улыбается, он вовсе не раздражен. — Не знаю. Я не спрашивал. Но она по-настоящему обрадовалась, заключив с нами договор, а в прошлом году мы этим восполнили потери «коллинза», когда его побило тлей, вот так-то!
На ужин мы ели цукини с миндалем, жареную курицу, горох и картофельное пюре. Очень вкусно. Сэм приготовил ужин за считаные минуты. Хадли говорит, что Сэм всегда вкусно готовит.
— А вы чем сегодня занимались? — спрашивает дядя Джоли.
Мама открыла было рот, когда заметила, что дядя Джоли смотрит на нас с Хадли. Лицо Хадли становится пунцовым. Мама складывает руки на коленях.
Сэм роняет вилку, которая со звоном ударяется о край тарелки. Наконец Хадли поднимает глаза на моего дядю.
— Ничем, ясно? У меня было много работы. — Он комкает салфетку в шарик и швыряет его в противоположный угол комнаты, но попадает в собаку, а не в мусорное ведро. — Мне пора, — бормочет Хадли.
Он с шумом отодвигает стул и выбегает из кухни.
— Что с ним? — Сэм накладывает себе груду картофеля и качает головой.
— Сэм, — обращается к нему мама, — а вот интересно, почему вы выращиваете только яблоки?
Я пинаю ее под столом. Ее это не касается.
— Яблоки занимают много времени и сил.
У меня такое ощущение, что он не первый раз отвечает на подобный вопрос.
— Но вы могли бы зарабатывать больше денег, если бы не зацикливались на одних только яблоках.
— Прошу меня простить, — спокойно отвечает Сэм, — но кто, черт побери, вы такая? Приезжаете сюда и уже через два дня указываете мне, как вести дела!
— Я не указываю…
— Если вы хоть что-то понимаете в сельском хозяйстве — что ж, возможно, тогда я послушаю.
— Я не намерена терпеть оскорбления. — Мама чуть не плачет, я чувствую слезы в ее голосе. — Я только хотела поддержать беседу.
— А создали проблемы, — отрезает Сэм.
Голос у мамы хриплый. Я вспоминаю историю, которую она любит рассказывать, что когда она училась в колледже, то подрабатывала в отделе рубричной рекламы в «Бостон Глоб» и один мужчина влюбился в ее голос. Он продал свою лодку в первую же неделю, но продолжал звонить, чтобы услышать ее голос. Он размещал свое объявление целое лето, чтобы иметь возможность его слышать.
— Сэм…
Дядя Джоли касается маминой руки. Она вскакивает и бежит к амбару.
Мы трое — Сэм, дядя Джоли и я — мгновение сидим в молчании.
— Положить еще курицы? — предлагает Сэм.
— Мне кажется, ты слишком бурно отреагировал, — выговаривает ему дядя Джоли. — Лучше бы тебе извиниться.
— Господи, Джоли! — вздыхает Сэм, откидываясь на спинку стула. — Она твоя сестра, это ты ее пригласил. Послушай, ей не место здесь, в деревне. Она должна носить высокие каблуки и цокать ими по выложенным мрамором гостиным в Лос-Анджелесе.
— Так нечестно! — восклицаю я. — Вы ее даже не знаете!
— Я повидал таких, как она, — говорит Сэм. — Будет лучше, если я пойду и извинюсь? Черт! Ради мира и покоя… — Он встает и отодвигает тарелку. — Вот вам и счастливый, тихий семейный ужин.
Мы с дядей Джоли доедаем цукини. Потом картошку. Мы молчим. Я нетерпеливо постукиваю ногой по линолеуму.
— Я пойду туда.
— Оставь их, Ребекка. Они сами разберутся. Им нужно поговорить.
Возможно, он прав, но речь идет о моей маме. Я представляю, как она вонзает ногти в Сэма, оставляя на его лице и руках свежие царапины. Потом перед моим мысленным взором возникает картина, как отпор Сэма выводит ее из душевного равновесия. Чем он ее достанет? Или на это способен только мой отец?
Я слышу голоса раньше, чем вижу их, прячущихся за сараем, где стоит трактор и мотоблок. Возможно, дядя Джоли прав, и я решаю не вмешиваться. Я присаживаюсь и прислоняюсь к сараю, чувствуя, как сквозь рубашку в меня втыкаются щепки.
— Я же уже извинился, — говорит Сэм. — Что еще мне сделать?
Голос мамы звучит словно издалека:
— Вы правы. Это ваш дом, ваша ферма, мне здесь не место. Джоли навязал нас вам. Ему не следовало обращаться с подобной просьбой.
— Я не понимаю значения слова «навязал».
— Я не это хотела сказать. Вы все мои слова воспринимаете превратно. Такое впечатление, что все, что я говорю, прокручивается у вас в голове в другом порядке.
Сэм всем весом наваливается на стену сарая — мне кажется, что он может ощутить мое присутствие.
— Когда садом заправлял мой отец, он делал это совершенно бессистемно. Одно хранилище там, другое здесь. Яблоки для оптовой торговли вперемешку с яблоками для розничной. С одиннадцати лет я пытался доказать ему, что так садоводством не занимаются. Он отвечал, что я не понимаю, о чем говорю, и что бы я ни выучил в школе по садоводству, у меня нет такого опыта ведения дела, как у него. Да и откуда ему взяться? Поэтому, когда он вышел на пенсию и переехал во Флориду, я выкопал молодые деревья и пересадил их, как считал нужным. Я понимал, что здорово рискую. Пара деревьев погибла. Отец не приезжал сюда с тех пор, как отошел от дел, а когда он звонит, я делаю вид, что сад остался в том же виде, в каком был при нем.
— Я понимаю тебя, Сэм. — Мама переходит с ним на «ты».
— Нет, не понимаешь. Мне насрать на то, что ты считаешь, что в этом саду нужно выращивать арбузы и капусту. Иди и скажи это Джоли, Ребекке, кому хочешь, черт возьми! Когда я умру, тогда действуй, если сможешь убедить остальных, пересади здесь все. Но не смей, никогда не смей говорить мне в глаза, что то, что я сделал, — плохо! Этот сад — лучшее, что я создал в жизни. Это как… Это как если бы я сказал тебе, что у тебя плохая дочь.
Мама долго молчит.
— Я бы не стала разводить арбузы, — наконец говорит она, и Сэм смеется.
— Давай начнем сначала. Я Сэм Хансен. А вы…
— Джейн. Джейн Джонс. Боже! — восклицает мама. — Звучит как имя самого занудного человека на земле.
— Сомневаюсь.