— И часто вы общаетесь с его высочеством? — прошептала Эвглин, старательно глядя куда-то в сторону. По тонким губам дворецкого скользнула улыбка.
— Могу передать ему весточку, — произнес он. — Сегодня же. У меня отличная память, я изложу все дословно.
— Тогда скажите принцу… — Эвглин замялась, подбирая слова. — Скажите, что я волнуюсь за него. Что Харвис сделал наш брак фактическим и ни за что не откажется от меня. Скажите, что я умоляю его высочество не торопиться и не принимать поспешных решений. И что я помню данное ему согласие, но мой долг жены…
— Я понимаю, — кивнул Андреа и, открыв входную дверь, пропустил Эвглин в дом. — Долг и честь. Уверяю вас, его высочество тоже это понимает. И очень боится за вас.
«Ловко придумано, — подумала Эвглин, входя в гостиную. — Альден пытается наставить колдуну рога, прекрасно понимая всю опасность ситуации. Возможно, это просто игра. Принцу скучно, и он пытается развлечься».
Ей стало грустно.
В столовой уже накрывали завтрак, сытный и обильный. Вернув диадему на голову — Эвглин меньше всего хотела обидеть Харвиса, он не сделал ей ничего дурного — она села за стол, и слуга тотчас же поставил перед ней тарелку с яичницей, ветчиной и жареными грибами. Вскоре в столовую вошел Харвис, и Эвглин негромко сказала:
— Мне надо с тобой поговорить. Наедине.
Харвис махнул рукой, и слуга послушно покинул столовую. Возле двери тотчас же проплыло едва заметное облачко, и Харвис сказал:
— Теперь нас не подслушают. Что случилось?
— Твой дворецкий работает на принца Альдена, — ответила Эвглин. — И принц по-прежнему хочет сделать меня своей любовницей. Я подумала, ты должен об этом знать.
Харвис кивнул так, словно речь шла о чем-то незначительном, но движения ножа, которым он нарезал ветчину, обрели нервную резкость. Эвглин вдруг стало бесконечно жаль его. Он был велик и страшен, он хотел простого человеческого счастья — любить и быть любимым — но получил только вынужденный брак и компромисс.
— Я не могла не сказать, — повторила она. — Это было бы нечестно.
Харвис снова качнул головой.
— Да, ты все сделала правильно, — произнес он и добавил: — Все в порядке, Эвглин, тебе не о чем волноваться.
— Ты не сердишься? — испуганно спросила Эвглин. Харвис пожал плечами.
— Нет. Не сержусь, — он отодвинул тарелку и сказал: — Я в ярости, если честно.
В следующий миг нож, которым только что пластали на ломтики ветчину, пронесся над столовой и вонзился в дверь. Эвглин сжалась, пытаясь уйти от удара и чувствуя, как вязкая слабость охватывает все тело, а сердце стучит так, будто вот-вот разорвется.
Чего она ожидала? Что Харвис улыбнется и махнет рукой?
Он устало откинулся на спинку стула и произнес:
— Прости. Я тебя напугал.
Эвглин вышла из-за стола и, подойдя к Харвису, обняла его. Это был не здравый смысл, который приказывал ластиться к обиженному супругу — это был искренний порыв души и желание облегчить чужую боль. Харвис прижал ее к себе и негромко произнес:
— Пожалуй, я устрою его высочеству сюрприз, который надолго отучит его подбивать клинья к чужим женам. Поможешь?
Они расстались неподалеку от здания академии: Эвглин пошла в общежитие, а Харвис двинулся к входу в Большой учебный корпус. Когда Эвглин исчезла из виду, он резко дернул правой рукой. С пальцев сорвался огненный шар, прокатился по газону, оставляя за собой черный след мертвой травы и вывороченной почвы, и взорвался, осыпав газон огненными плевками.
Харвису стало немного легче. Он представил, как по газону катится светловолосая голова принца Альдена, и презрительно ухмыльнулся. Впрочем, облегчение было недолгим: вскоре сердце снова заболело, и Харвис, потирая левую сторону груди, подумал, что, должно быть, не имеет права на счастье и любовь. Это не для таких, как он. Можно относиться к Эвглин с теплом и искренней, выжигающей сердце любовью — но бояться она не перестанет. Харвис чувствовал ее страх, запах страха поднимался от рыжих волос в тот день, когда Эвглин свалилась ему в руки с драконьей спины, и он никуда не делся до сих пор.
Бедная девочка. Судьба привязала ее к чудовищу, которое может вернуть ее домой, но никогда не станет этого делать. Потому что чудовище увидело Эвглин и пропало.
Харвис пнул подвернувшийся под ногу камешек. Дьявол побери все это! Он может осыпать Эвглин золотом, выполнить все ее заветные желания, стать для нее идеальным мужем — но толку от этого не будет. Эвглин останется нежной, заботливой и ласковой, Эвглин будет совершенно искренне стонать под ним, задыхаясь от непритворной страсти, но душа ее будет далеко — в другом, недоступном мире.
Ей ничего больше не нужно.
Летом почти все преподаватели и сотрудники академии разъезжались по домам, так что коридоры и кабинеты были пусты. Харвис поднялся по знакомой лестнице и вышел на большую площадку перед ректоратом. Вопреки его ожиданиям здесь тоже никого не было. Великие маги прошлых времен важно хмурились с портретов на стенах, и Харвис вспомнил, как много лет назад, еще будучи абитуриентом из глухого села, пришел сюда и долго смотрел на этих мудрецов, молодых и старых, и нарисованные волшебники, казалось, отвечали ему только презрением. А теперь он превзошел их во всем, но презрение в их взглядах никуда не делось.
Такова, должно быть, их природа.
Харвис без стука толкнул дверь и вошел в ректорат. Много лет назад он покинул этот кабинет, с трудом сдерживая слезы обиды и гнева, а в спину ему неслось: «Не умеете быть ученым — не беритесь! Уступите дорогу способным!» Он и уступил: бросил родину и дом, уехал в пустыню и теперь вернулся, чтоб встать на пороге и смотреть, как под потолком кружатся золотые шары артефактов — словно звезды, которые незримый Творец запустил бродить своими путями. Зрелище завораживало. Артефакты отбрасывали медовые отблески света на стены, книжные полки и диковинные вещицы в хрустальных шкафах, и Харвис невольно вспомнил, как рыжие волосы Эвглин рассыпались по подушке, когда она расслабленно обмякла на постели после очередного акта любви…
— Мой дорогой господин ванн Рейн! — прогрохотал голос ректора, и все очарование, наполнявшее кабинет, исчезло. Харвис обернулся и тотчас же угодил в объятия господина Лейбниха. Полувеликан, он отличался завидной силой и сейчас стиснул Харвиса так, что тот едва не задохнулся.
— Как же я рад вас видеть! — Лейбних выпустил Харвиса и, пройдя к столу, вытащил из шуфлядки небольшой ящик из черного дерева. — Академия давно нуждается в значительных людях, мастерах вашего уровня и таланта.
В ящичке лежал ключ с янтарным брелоком. Лейбних со всем возможным почтением протянул его Харвису и сказал:
— От вашего кабинета. Как только его величество Клаус сообщил нам такую прекрасную новость, мы сразу же все подготовили.
Харвис представил, с какой скоростью из кабинета вылетал его прежний хозяин, и не сдержал неприятной улыбки. Артефакты под потолком принялись двигаться быстрее. Ректор правильно оценил их волнение и тотчас же добавил:
— Если пожелаете, мы можем обсудить возможность лекций у второго и третьего курсов. Основы артефакторики как науки, — Лейбних скривился: дескать, ты же понимаешь, о чем я: — Темы там сложные, сами понимаете. Мало кто из преподавателей справляется.
Харвис кивнул. Он вел основы артефакторики еще до своего изгнания и имел все основания полагать, что во многом его уволили из академии как раз потому, что Лейбних хотел устроить на место Харвиса одного из своих родственников. Родственник, конечно, разбирался в артефакторике, но до талантов настоящего артефактора ему было далеко.
Да и дьявол с ним.
— Я согласен, — коротко проронил Харвис и подбросил ключ на ладони. — Второй этаж, не так ли?
Лейбних кивнул.
— Второй, рядом с библиотекой.
Окна кабинета проректора выходили во двор. Осенью студенты будут сидеть там на лавочках, болтать, обсуждать преподавателей — пока же двор был пуст, только унылый сутулый человечек махал метлой по плитам дорожки. Харвис опустился в кресло и заглянул в один из ящиков стола.
К его приезду действительно подготовились. Расширенный набор для создания артефактов, помещенный в большой ларец из красного дерева, был просто роскошным. Харвис вытащил его, поставил на стол и некоторое время любовался хрустальными пузырьками. Чего тут только не было! И толченый рог малабарского единорога, и изумруды из копей царя Эвглета, и роса, собранная в Матвеевскую ночь. Вытянув один из пузырьков из бархатного гнезда ячейки, Харвис долго крутил его в руках, задумчиво прикидывая, как будет работать артефакт.
В пузырьке была гром-вода, главная составляющая приворотного зелья.
Харвис представил, как помещает артефакт в изящную серебряную оправу и дарит Эвглин очередное украшение, которое она, разумеется, наденет — а снять уже не сможет. Артефакт проникнет в ее нервную систему, врастет в нее и станет исподволь, незаметно и аккуратно, подавать команды.
Эвглин полюбит своего мужа, и эта любовь будет вполне искренней. Настолько искренней, что Эвглин не захочет возвращаться, когда Харвис сумеет открыть ворота между мирами.
Неужели он настолько плох, что не заслуживает любви? Неужели он настолько ужасен?
Харвис выбрал один из изумрудов — зеленая капля сама прыгнула ему в руки и удобно легла на ладони, словно давным-давно хотела стать артефактом, и сейчас не собиралась упускать свой случай. Теперь требовалось собраться с мыслями и послать в нее энергетический заряд, который окончательно сработает, когда изумруд погрузится в гром-воду и пробудет в ней два с половиной часа, не больше и не меньше. Когда с пальцев Харвиса сорвались белые острые молнии, камень засветился таинственным глубоким светом и стал настолько горячим, что Харвис испугался, что выронит его, и тогда все придется начинать сначала.
Но он сумел его удержать.
Конечно, Харвис понимал, что это будет не настоящая любовь, а милостыня. Но он также понимал, что может разбиться для Эвглин в лепешку — и все это будет напрасным и ненужным, если она не испытает взаимного движения души. «Это правильно, — подумал Харвис. — Чудовища не заслуживают искренних чувств».