— Вот-вот, — выдохнул Горд.
— Кто-то попал в лазарет?
Я ничего об этом еще не слышал.
— Первокурсник из Скелтзин-Холла, — мрачно кивнул Нейтред. — Их же третьекурсник заставил первогодков в полном обмундировании войти в реку по грудь и продержал там целый час. Когда им наконец разрешили выбраться на берег, один парень поскользнулся, ушел под воду и долго не выныривал. Он замерз, камни на дне скользкие, а форма, намокнув, стала очень тяжелой. Думаю, он никак не мог встать на ноги. Я слышал, как старшие кадеты веселились, что он чуть не утонул в четырех футах от берега.
— И он попал в лазарет?
— Нет. Парень из их же дозора вышел из себя и крикнул, что они хотят убить его друга, а потом набросился на третьекурсника, который все это придумал. Тому на помощь подоспели второкурсники и отделали первогодка так, что его положили в лазарет. Теперь парня могут исключить из Академии. За неповиновение. — На одного сына нового аристократа станет меньше, — тихо проговорил Корт. — Они не издеваются так над своими первокурсниками. Да, им приходится драить лестницы и часами распевать гимны. Но их не кормят мылом и не устраивают им ловушек на ступеньках. И не топят.
— Но это же несправедливо! — воскликнул Спинк, и я услышал удивление и обиду в его голосе. — Наши старшие братья являются наследниками семейных владений и станут лордами, как и их братья. Мы имеем такое же право, как они, находиться здесь — это воля короля. Если бы не наши отцы и их свершения, Академии вообще не было бы! Почему же с нами так плохо обращаются? — В его голосе зазвучали гневные интонации.
— Послушай, Спинк, «посвящение» длится всего шесть недель, — удивленно возразил ему Рори. — Еще четырнадцать дней, и все закончится. Кроме того, они, думаю, немного уймутся после этого случая на реке. К тому же парни ничего не сделали Невару плохого, только слегка заморозили и заставили петь. И стоило лейтенанту Тайберу вмешиваться? Они просто пошутили, устроив проверку первогодку. Ты же не пострадал, Невар?
— Нет, не пострадал. Ничего ужасного не случилось. Но мне показалось, что для лейтенанта Тайбера было важно вмешаться. — Да, он трепетно относится к подобным вещам, — тихо проговорил Трист, подходя к нам.
Он уже надел ночную рубашку и был готов лечь в постель. Усевшись рядом со мной, Трист поближе придвинулся к камину, пытаясь согреться. Он произнес свою реплику с таким знанием дела, что все сразу повернулись к нему.
— Почему? — спросил я, когда стало ясно, что он не собирается продолжать.
— Ну, просто он такой. Я не слишком хорошо его знаю, но слышал, как о нем разговаривали друзья моего брата. Тайбер, как и мы, сын нового аристократа, но он блестящий инженер и благодаря этому умудряется выходить из всех переделок без потерь. До того как появился Стит, еще пока полковник Ребин возглавлял Академию, Тайбера чуть было не вышвырнули отсюда. Но Ребин к нему благоволил, хорошо знал семью, и в конце концов все утряслось. Однако Тайбер не может сидеть спокойно. Он постоянно твердит, что с сыновьями боевых лордов обращаются несправедливо и здесь, и когда они поступают на службу в каваллу, что мы получаем плохие назначения и медленнее поднимаемся по служебной лестнице, нежели сыновья старых аристократов. Он даже сделал сводную таблицу на основе неизвестно как добытой статистики и показал ее в прошлом году Ребину, объявив частью своего проекта большой реформы армии.
— Правда? — спросил я.
— А зачем мне врать! — возмутился Трист.
— Нет, я не про то. Правда ли, что мы получаем плохие назначения и медленнее продвигаемся по службе?
Неожиданно меня охватило отчаяние. Я мог получить Карсину только в том случае, если мне в течение трех лет после окончания Академии присвоят звание капитана.
— Ну разумеется. Это касается большинства из нас. Я даже слышал, что, когда семья Родди Ньюэлла попыталась купить ему капитанский чин, полк от него отказался. Тут замешана политика, Невар. Думаю, у себя на границе вы не слишком осведомлены о реальном положении вещей. Но те из нас, кто вырос в Старом Таресе, знают его хорошо. — Он наклонился ко мне и добавил: — Неужели ты ничего не заметил? Наш капрал из семьи старой аристократии. А также все наши кадет-командиры. К нам никогда не назначают второкурсников и третьекурсников из числа сыновей новой аристократии. Кроме нас, первогодков, все остальные кадеты в Карнестон-Хаусе — представители семей старых аристократов. На следующий год, когда мы перейдем на второй курс, ты думаешь, мы останемся здесь? Или, может быть, попадем в одну из новых казарм? Нет. Нас отправят в Шарптон-Холл. Когда-то в нем была сыромятня, и вонь там ужасная. Вот где живут второкурсники и третьекурсники из новых аристократов.
— А как они там все помещаются? — захлопал глазами Горд.
— Все? — ехидно переспросил Трист. — Послушай меня, Горд. Рори в начале года рассказывал нам про отчисление. Как ты думаешь, для чего это? Они хотят, чтобы как можно больше сыновей старых аристократов получили офицерский чин. К концу первого курса многих из нас здесь уже не будет. При Ребине было весьма нелегко, но я слышал, что Стит с радостью нашел бы возможность и вовсе избавиться от всех нас.
— Но это же нечестно! Он не может вышвырнуть нас из Академии только потому, что мы сыновья боевых лордов! — Спинк был потрясен.
Трист встал, высокий и стройный, и лениво потянулся.
— Можешь повторять это, сколько пожелаешь, приятель. Но правда состоит в том, что он может всех нас вышвырнуть. Поэтому постарайся сделать так, чтобы эта участь тебя миновала. Вот почему мой отец перед тем, как я уехал из дома, дал мне парочку советов. Заводи правильных друзей. Демонстрируй правильное отношение. И не ввязывайся в неприятности. А также держись подальше от тех, кто неприятности устраивает. И маленький бесплатный совет лично от меня: полковник Стит не станет держать тебя в Академии, если ты будешь постоянно твердить «так нечестно». — Он расправил плечи, и я услышал, как затрещали позвонки.
— Я иду спать, детки, — с важным видом заявил он. (Мне нравился Трист, но его высокомерие сегодня раздражало.) — Мне завтра рано вставать.
— Нам всем рано вставать, — грустно заметил Рори.
Мы разошлись по своим холодным комнатам. Я произнес молитву и забрался в постель, но никак не мог уснуть. Спинк, похоже, тоже, и спустя какое-то время он едва слышно прошептал:
— А что с нами будет, если нас выгонят из Академии и отправят домой?
Меня удивило, что он этого не знает.
— Ты сын-солдат. Запишешься в армию рядовым и начнешь с самого низа.
— Или, если повезет, какой-нибудь богатый родственник купит тебе чин и ты все же станешь офицером, — добавил Нейт.
— У меня нет богатых родственников. По крайней мере таких, которым бы я нравился, — вздохнул Спинк.
— У меня тоже, — отозвался Корт. — Так что давайте спать, а завтра с удвоенными усилиями приступим к занятиям. Мне совсем не хочется маршировать до конца жизни.
Мои товарищи постепенно заснули, а я лежал, мучаясь тяжелыми раздумьями. У семьи Спинка нет денег, чтобы купить сыну чин, если его выгонят из Академии. У моего отца, возможно, такие деньги есть. Но станет ли он это делать? Он считал, что я не знаю о его сомнениях насчет того, смогу ли я стать офицером. Но я все слышал, и в тот вечер мое золотое будущее слегка померкло. В глубине души я утешал себя тем, что, окончив Академию, я по крайней мере получу чин лейтенанта. Мой отец и сержант Дюрил всегда говорили: даже самый тупой лейтенант, как правило, становится капитаном хотя бы благодаря старанию, если у него нет других талантов.
А что, если меня отчислят? После такого моего провала отец, скорее всего, утвердится в своей правоте и сочтет меня действительно недостойным офицерского звания. Чины в лучших полках стоят очень дорого, но и не в самых престижных они не дешевы. Захочет ли отец тратить большие деньги на мое будущее, если я сам не сумел ничего добиться, и не грозит ли мне судьба простого солдата? С тех самых пор, как я стал достаточно взрослым, чтобы осознавать свое место в этом мире, я знал, какая судьба меня ждет, и с радостью шел ей навстречу.
Когда мне исполнилось восемнадцать, я твердо верил, что держу будущее в своих руках. А теперь вдруг понял: в любую секунду оно может от меня ускользнуть, причем не только по моей вине, но и по политическим причинам. Пока не попал в Академию, я не задумывался о проблемах, с которыми мне, как сыну нового аристократа, придется столкнуться. Во время занятий с сержантом Дюрилом я думал, что смогу преодолеть все трудности, поскольку обладаю старательностью и упорством.
Я парил между сном и явью и на какое-то время, наверное, задремал. А потом почувствовал, как меня охватывает ярость. Я сел на постели и услышал собственный голос, доносившийся, казалось, откуда-то издалека:
— Истинный воин не станет терпеть постоянное унижение. Истинный воин найдет способ нанести ответный удар.
Спинк поднял голову.
— Невар снова разговаривает во сне, — пожаловался он тишине.
— Заткнись, Невар, — устало проворчали Корт и Нейт одновременно.
Я снова лег и уснул.
Две последние недели «посвящения» превратились в вечность. Издевательства над нами стали безжалостнее. Однажды нас всех подняли посреди ночи, заставили в ночных рубашках выйти на улицу под проливной дождь и, построив в шеренгу, скомандовали «смирно». Сержант Рафет, совершавший свой обычный обход территории, увидел нас и сердито велел отправляться в постели. Я больше не мог, подобно Рори, относиться к унижениям как к проверке характера. Теперь я видел в них возможность для сыновей старых аристократов продемонстрировать всем, что они о нас думают. Когда старшекурсники надо мной измывались, заставляли делать глупости или понапрасну тратили мое время, давая идиотские поручения, внутри у меня все закипало и ярость разрасталась с каждым новым издевательством. Прежде я был добродушным малым, любил шутки и спокойно относился даже к самым грубым розыгрышам. За эти шесть недель я понял, почему у некоторых людей возникает желание мстить.