А потом закрыл еще раз.
Но пейзаж, появившийся перед моим взором за секунду до этого, не исчез. Я не мог отгородиться от этого мира, потому что он жил во мне. Мы находились на крутом склоне холма. Нас окружали гигантские деревья, их кроны почти не пропускали света, а земля была сплошь покрыта толстым многовековым ковром из листьев. Сверху падали капли росы, мимо, не обращая на нас внимания, скользнула толстая желтая змея. Воздух здесь был прохладным и влажным, а еще сладким и полным жизни.
— Это иллюзия, — проговорил я, обращаясь к Девара, который стоял рядом со мной в этом сумеречном мире.
Я знал, что это он, хотя он оказался на несколько футов выше меня, а на плечах красовалась голова ястреба.
— Герниец! — Он выплюнул это слово, словно оно жгло ему рот. — Это ты здесь не настоящий. Не оскорбляй охотничьи угодья Решамеля своим недоверием. Убирайся.
— Нет, — взмолился я. — Нет. Позвольте мне остаться. Позвольте быть здесь настоящим.
Он посмотрел на меня, его круглые ястребиные глаза отливали расплавленным золотом, а острый клюв, казалось, был выточен из топаза. Черные ногти походили на кривые когти. Я знал, что если он захочет, то без труда может пронзить мне грудь и вырвать сердце. Но он ждал, давая мне время подумать.
Неожиданно я понял, какие слова должен произнести.
— Я буду мужчиной. Я буду воином. Я буду кидона. Где-то в глубине души я испытал стыд за то, что сам, по собственной воле, отказался от своего происхождения, пожелав стать дикарем. А потом словно лопнул мыльный пузырь, и моя прошлая жизнь перестала иметь для меня значение. Я стал кидона.
Мы путешествовали по самым невероятным местам этого удивительного мира. Не знаю, сколько прошло времени, и одновременно мне это известно. По большей части я не могу воспроизвести, что мы видели, делали или о чем говорили. Так пытаешься вспомнить сон, когда окончательно проснулся. Однако до сих пор иногда, вдруг уловив упругий аромат или услышав далекий гул водопада, я вновь на короткое мгновение оказываюсь в том мире и том времени. Меня, помню, совершенно не удивлял облик Девара, оставшегося полуястребом-получеловеком, я иногда скакал верхом на лошади с двумя головами — одна, с жесткой пышной гривой, принадлежала Кикше, а другая — моему Гордецу. Мои воспоминания отчетливы, будто высвечены яркой вспышкой, но тут же исчезают, словно круги на воде. Порой я просыпаюсь, исполненный печали оттого, что даже во сне не могу вернуться в тот мир.
В моей памяти остался четкий след лишь одного переживания. Были сумерки, не ночь и не день, словно это место знало только призрачный свет. Мы с Девара стояли на голой скале темно-синего цвета. Именно сюда мы с ним все время и стремились. Лес на крутых склонах холмов у нас за спиной представлялся мне хранителем, наблюдавшим за нами. Впереди простиралась пропасть, а на дне ее, словно диковинные крепости или церкви, посвященные безумному богу, высились стройные каменные башни, созданные никогда не утихающим ветром, который украсил их спиралями и наростами — так опытный мастер-краснодеревщик вытачивает изящную ножку для стула. Из пропасти перед нами высились синие шпили, отчего складывалось впечатление, будто мы стоим на краю каменного леса. Вдалеке я заметил раскачивающиеся подвесные мосты, соединявшие вершины башен, — не слишком надежные тропы над пропастью.
— Вон там ты видишь дом, ставший воплощением мечтаний моего народа, — прокричал Девара, стараясь перекрыть завывания ветра, пропитанного изысканными ароматами. — Чтобы туда попасть, нужно сначала совершить прыжок, а потом одолеть шесть мостов, созданных из душ моих умерших соплеменников. Все, что когда-то являлось сущностью кидона, стало частичкой этих переправ. Тот, кто пройдет по ним, докажет нашим богам, что он истинный кидона.
Это никогда не было легким делом и требовало огромной храбрости, но мы смелый народ. И мы знали, что за Переправой Шамана находится наша родина, место, где возникли из небытия наши души, дом нашей мечты, куда в конце концов наши души возвращаются. Умерло много поколений с тех пор, как кому-нибудь из нас удалось завершить это путешествие. У нас украли мост. Пятнистые захватили переправу и не подпускают к ней ни одного из нас.
Прежде у нас была традиция: каждый юный воин и каждая девушка, достигнув определенного возраста, должны были совершить это путешествие. Отсюда они уходили в царство грез и оставались в нем, пока какой-нибудь из зверей, обитавший там, не изъявлял желания взять молодого кидона под свою опеку, становясь его хранителем и советчиком. Наши воины были могучими, а поля плодородными. Зеленые холмы принадлежали нам, и мы благоденствовали. Наш скот хорошо плодился каждый год, и вскоре его стало столько, что стад было не счесть, как гальку на речном берегу. Воины совершали дальние походы и возвращались с честью и богатой добычей. Нам не требовалось заботиться о пропитании, потому что наш дом давал нам все необходимое.
Кидона были сильным народом, довольным жизнью и благословлявшим своих богов. Но пятнистые отняли у нас все, и мы стали скитальцами, пастухами пыльных ветров. Кидона сеяли свои тела и собирали урожай смерти.
Девара уронил руку и, охваченный печалью, склонил птичью голову. Он стоял и с тоской смотрел на пропасть, лежащую перед нами.
— А что произошло с вашим народом? — спросил я наконец, когда понял, что он не собирается продолжать.
Девара тяжело вздохнул.
— В те дни мы жили далеко на западе, у подножия гор, которые гернийцы окрестили Рубежными. Дурацкое название. Они никакой не рубеж, эти горы — мост. В них много дичи и деревьев, усыпанных цветами и плодами, дающими сладкий сок. В тенистых лесах царит прохлада даже в самые жаркие летние дни. Когда же наступает период зимних бурь, деревья защищают землю от снега и ветра. Леса давали нам все необходимое. Реки, сбегающие по склонам, изобиловали рыбой, лягушками и черепахами.
Когда-то эти леса принадлежали нам, там мы охотились и добывали корм для своих животных. Кидона были богаты и счастливы. А потом в наши прекрасные леса пришел пятнистый народ. В теплое время года кидона спускались на равнину, под ослепительно яркое солнце, а они этого не могли, потому что их глаза и кожа не терпят дневного света. Они существа сумерек и теней. На равнине, у подножия гор, кидона летом пасли свой скот. Мы построили там города и дороги, возвели памятники. Зимой пастухи отводили стада в лес, под защиту деревьев. Мы процветали. Наши стада множились. Наши мужчины и женщины были полны жизни, и детей рождалось так много, что нам приходилось каждый год строить новые храмы, чтобы было где воспитывать их и обучать.
Все было бы хорошо, если бы пятнистые не поселились в лесах над нашими землями. Им не нравилось, что наши стада растут, и они старались помешать нам расширять пастбища и рубить деревья для строительства городов. Они говорили, что наши овцы и коровы слишком много едят, а талди вытаптывают лес, превращая узкие тропинки в широкие дороги. Они возмущались, когда мы расчищали землю под поля, и оплакивали каждое срубленное нами дерево. Они утверждали, что лес принадлежит только им, и хотели, чтобы он оставался в своем первозданном виде, словно под его сень никогда не ступала нога человека. А мы стремились к тому, чтобы нам не мешали рожать детей, охотиться и растить урожай так, как делали до нас наши предки. Мы спорили с пятнистым народом. А потом стали с ними сражаться.
Пятнистые отвратительный народ, хитрый и скользкий, словно желто-черные саламандры, живущие под гнилыми корягами. Мы не желали войны с ними, мы пытались торговать, но они всякий раз обманывали нас. Их женщины похотливы, точно бродячие кошки, к тому же они не считают нужным делить постель только с одним мужчиной, разводить скот и вести хозяйство, как положено женщине. Они разрушили жизнь многих наших молодых людей, соблазнив, а затем навязав им детей, хотя новоиспеченные отцы не были уверены, что это их дети. В результате между нашими воинами начались раздоры.
Мужчины пятнистого народа еще хуже женщин. Они не хотят сражаться в честном бою, используя «лебединые шеи» или копья, — нет, они наносят удар издалека, стреляя из лука или пращи, и душа воина, убитого ими, не попадает в земли богов. Если кидона застают врасплох, то он умирает в бесчестье, словно дичь, кролик или рябчик, — всего лишь кусок мяса на обед. Мы были против войны с пятнистым народом, но, когда они ее навязали, не стали отступать. Мы промчались по их деревням и убили всех, кто не успел убежать, и тогда они поклялись, что отомстят нам. И они наслали на нас ветер смерти — наши мужчины умирали, задыхаясь от страшного кашля и корчась в собственных нечистотах. Многие наши дети осиротели, но вместо того, чтобы взять их в свои семьи, пятнистые оставили их умирать. Они направили против нас болезни, как охотник спускает собак на раненого оленя. Такая смерть уничтожает душу мужчины — для того, кого предало собственное тело, загробной жизни не существует.
Девара замолчал, но его покрытая перьями грудь вздымалась от волнения. Повисла тяжелая, пропитанная бессильной и оттого еще более жгучей ненавистью тишина. Затем Девара снова заговорил, и голос его звучал тихо и как-то безжизненно:
— Воины твоего народа остановились на границе нашего леса, захваченного пятнистым народом. Они сильны. Они победили кидона, а ведь ни один другой народ равнин не смог нам противостоять. Я рассказал тебе о нашем самом страшном поражении, после которого мое племя покрыло себя несмываемым позором, чтобы ты понял — пятнистые не заслуживают милосердия вашего доброго бога. Вы должны поступить с ними так же, как поступили с нами. Используйте железное оружие, чтобы убивать их на большом расстоянии, и никогда не приближайтесь ни к ним, ни к их домам, иначе они обрушат на вас свою магию. Их следует растоптать, словно червей. Никакое унижение не может быть слишком страшным для них, никакое наказание — слишком жестоким. Никогда не жалей их, как бы ваши солдаты ни поступали с ними, ибо ты знаешь, что они сделали с нами. Они разрушили наш мост в мир мечты. — Его руки безвольно висели вдоль тела. — Когда я умру, моя сущность исчезнет без следа. Я не смогу пройти в земли, где родились духи моего народа.