– Это оскорбительно. – Дэвис Татум вертелся на своем стуле, пока не подозвал бармена. – Джин с тоником, пожалуйста, а вам, Сид?
– Скотч. Воды побольше.
Бармен принес стаканы и поставил их на белые круглые подставки.
– За здоровье, – провозгласил Татум, поднимая свой стакан.
– За выживание, – ответил я и выпил и за то, и за другое.
Он поставил стакан и перешел наконец к делу:
– Мне нужен человек сообразительный, непугливый и способный быстро сообразить в критических ситуациях.
– Таких нет.
– А как насчет вас? Я улыбнулся.
– Я тупой, большую часть времени страдаю от собственных комплексов, и еще мне снятся кошмары. Вы получите совсем не то, на что рассчитываете.
– Я получу человека, который написал рапорт о Квинте.
Я смотрел в стакан и не поднимал взгляда на его лицо.
– Если вы собираетесь сделать маленькому ребенку что-то, что ему не нравится, – сказал я, – например укол, вы сначала рассказываете ему, какой он храбрый, и надеетесь, что он позволит сделать это и не будет сопротивляться.
Воцарилось молчание, затем он усмехнулся. Здесь был какой-то подвох.
– Так что это за работа? – обыденно спросил я. Он подождал, пока четыре бизнесмена подойдут, закажут выпивку и удалятся со своими денежными разговорами за дальний от нас столик.
– Вы знаете такого Оуэна Йоркшира? – спросил Татум. Для новоприбывших он выглядел праздно, но только не для меня.
– Оуэн Йоркшир. – Я пошарил в памяти в поисках этого имени и нашел одни догадки. – Владелец пары лошадей?
– Да. А еще он владелец "Топлайн фудс".
– "Топлайн"... спонсор скачек в Эйнтри? А Эллис Квинт был почетным гостем на ленче, который давала "Топлайн" накануне Большого национального?
– Вот именно.
– Так в чем проблема?
– Надо проверить, не он ли манипулирует делом Квинта ради своей личной выгоды.
– Я слышал, что за этим делом кто-то стоит, – задумчиво сказал я.
– Найдите, кто это и что им надо.
– Попытаюсь. Но почему я? Почему не полиция? Почему не "старина Интернет"?
Он прямо посмотрел на меня.
– Потому что вы включаете в свои услуги молчание.
– Я беру дорого, – сказал я.
– Аванс и дополнительное вознаграждение, – пообещал он.
– Кто платит? – Все будет идти через меня.
– И подразумевается, – сказал я, – что если будут результаты, то они ваши. А предъявлять иск или нет – это тоже будет ваше дело.
Он кивнул.
– Если вы желаете знать, – сказал я, – когда дело дошло до Эллиса Квинта, я вернул своему клиенту деньги, чтобы остановить его самому. Клиент поначалу не поверил, что это сделал Эллис. Я сделал свой выбор. Должен сказать, что вам придется пойти на этот риск.
Он наклонился вперед и протянул свою толстую руку.
– Пожмем друг другу руки, – сказал он и схватил мою с такой силой, что я зашипел от боли. – В чем дело? – спросил он.
– Ни в чем.
Незачем ему знать слишком много, подумают я. Мое доброе имя было превращено в лохмотья, сломанная кость болела, а в перспективе меня ждало препарирование адвокатами Эллиса. Они мной займутся, точно так же, как Джонатаном, моим приятелем с разноцветными волосами.
– Мистер Татум, – начал я.
– Дэвис. Мое имя Дэвис.
– Вы дадите мне гарантию, что не будете рассказывать об этом деле в Жокейском и прочих клубах?
– Гарантию?
– Да.
– Но я же говорил вам... это к вашей чести.
– Это личное дело. Я не люблю шумихи.
Он задумчиво посмотрел на меня.
– Я даю вам гарантию.
Я хотел верить ему, но... Он был уж слишком клубный человек, завсегдатай комнат с темными панелями, полных давно подорванных репутаций и смачно повторяемых тайн: "Только тебе по секрету, старина".
– Сид.
– Да?
– Что бы ни писали газеты, те, к чьему мнению реально прислушиваются, уважают вас.
– И кто же это?
– В клубах легко распространяются слухи, но в наши дни власть имущие там не лгут.
– Власть имущие блуждают кругом, как северный магнитный полюс.
– Кто это сказал?
– Я.
– Нет, я имею в виду, вы это придумали?
– Понятия не имею.
– Власть в наши дни раздроблена, – сказал он.
Я добавил:
– И где есть власть, там необязательно появляться.
Он просиял, как будто сам это придумал. Тут у меня над ухом зашуршала одежда и донесся цветочный аромат, молодая женщина придвинула к нашему столику кресло и с торжествующим видом уселась.
– Вот так так, – сказала она. – Мистер Дэвис Татум и Сид Холли!
Какой сюрприз!
Я повернулся к озадаченному Татуму и сказал:
– Это мисс Индия Кэткарт, которая пишет для "Памп". Если вы ничего не скажете, то прочитаете, что говорили то, чего никогда не думали, а если что-то скажете, то пожалеете об этом.
– Сид, – насмешливо-печально сказала она, – вы не можете не грубить?
Татум возмущенно открыл рот, и я, опасаясь, что он бросится меня защищать, покачал головой. Он посмотрел на меня, затем спросил самым беспристрастным адвокатским тоном:
– Мисс Кэткарт, почему вы приехали сюда?
– Как почему? Чтобы встретиться с вами, конечно.
– Но почему?
Она перевела взгляд с него на меня и обратно. Выглядела она точно так, как я помнил, – безупречная фарфоровая кожа, голубые глаза, четко очерченные губы, черные блестящие волосы. Она была одета в коричневое и красное с янтарными бусами.
– Разве это прилично, когда члена коллегии государственной прокуратуры видят беседующим со свидетелем?
– Нет, – сказал Татум и спросил у меня:
– Вы говорили ей, что мы встречаемся здесь?
– Нет, конечно.
– Но тогда каким образом вы, мисс Кэткарт, оказались здесь?
– Я же вам сказала. Ради репортажа.
– В "Памп" знают, что я здесь? – спросил я.
С тенью недовольства она ответила:
– Я не ребенок. Я действую сама по себе, знаете ли. И как бы там ни было, меня послала газета.
– Это в "Памп" вам сказали, что мы здесь? – спросил Татум.
– Мой редактор сказал мне пойти и посмотреть. И он был прав!
– Сид? – Татум поднял брови.
– Ага, это интересно.
– Кевин говорит, что вы ходили в школу в Ливерпуле, – сказала мне Индия.
Озадаченный Татум спросил:
– Что вы сказали?
– Сид не сказал мне, где он учился, так я это выяснила, – объяснила она и посмотрела на меня обвиняюще. – Вы говорите не как ливерпулец.
– Правда?
– У вас скорее итонское произношение. Откуда?
– Я способный подражатель, – ответил я. Если бы она и в самом деле захотела, она могла выяснить также, что от шестнадцати до двадцати одного года меня почти что усыновил один ньюмаркетский тренер (он-то в Итоне был), который сделал из меня хорошего жокея, своим примером исправил мне речь и научил, как жить, как вести себя и как распоряжаться деньгами, которые я заработал. Он уже тогда был стар и давно умер. Я часто думал о нем. Он все еще открывал передо мной двери.
– Кевин сказал мне, что вы были уличным ребенком, – продолжила Индия.
– Уличный – это положение, а не место.
– А мы колючие, правда?
Черт, подумал я. Я не позволю ей подстрекать себя. Я улыбнулся, что ей не понравилось.
Татум, неодобрительно прислушивающийся к этому разговору, спросил:
– Кто такой этот Кевин?
– Он работает в "Памп", – сказал я ему.
– Кевин Миллс – ведущий репортер "Памп", – заявила Индия. – Он помог Холли и получил по зубам.
– Это больно, – сухо прокомментировал Татум.
– Такой разговор ни к чему не приведет, – сказал я. – Индия, мистер Татум не выступает обвинителем ни по одному процессу, в котором я свидетель, и мы можем говорить обо всем, о чем нам угодно, включая гольф, о котором мы говорили до вашего прихода.
– Вы не можете играть в гольф одной рукой.
Смутился Татум, не я. Я сказал:
– Смотреть гольф по телевизору можно без рук, ног и ушей. Откуда ваш редактор взял, что нас можно найти здесь?
– Он не сказал. Это не имеет значения.
– Как раз в этом вся суть дела, – возразил Татум.
– Это интересно, – сказал я, – потому что все началось с "Памп", которая подняла шум о покалеченных пони в Кенте. Поэтому я и связался с Кевином Миллсом. Мы установили "горячую линию" под девизом из серии "Спасем Asarum europaeum".
– Как вы сказали? – спросила Индия.
– Asarum europaeum, – удивленно повторил Татум. – Так в ботанике называют копытень, полевой цветок.
– Откуда вы это узнали? – свирепо спросила она.
– Я участвовал во всем этом.
– Ох.
– Как бы то ни было, но стоило мне связать Эллиса Квинта, пусть даже мимолетно, с покалеченными жеребцами и с пони Рэчел Фернс, как "Памп" резко сменила направление и начала терзать меня на части в праведном гневе. И я уж точно могу спросить вас, Индия, почему вы писали обо мне так жестоко?
Это ваша обычная манера? Вы так привыкли орудовать топором, что просто не можете иначе? Я не ожидал доброжелательности, но вы... каждую неделю... доходили до крайности.
Судя по виду, ей было неуютно. И она совершила то же самое, за что в одной из еженедельных статеек обозвала меня "размазней": она начала оправдываться.
– Мой редактор дает мне указания. – Она почти склонила голову.
– Вы имеете в виду, он говорит вам, что писать?
– Да. Нет.
– Так да или нет?
Она переводила взгляд с меня на Татума и обратно. Потом сказала:
– Он требует, чтобы мои статьи вписывались в общую политику.
Я промолчал. Татум тоже. Индия с каким-то отчаянием произнесла:
– Только святые могли дать сжечь себя на костре.
Татум жестко сказал:
– Если я увижу какую-либо ложь или инсинуацию о моем разговоре с Сидом Холли в свете предстоящего суда над Квинтом, я привлеку к суду также лично вас, мисс Кэткарт, и буду настаивать на возмещении морального ущерба.
Так что сами выбирайте свой костер. Гореть вам так или иначе.
Я почти почувствовал к ней жалость. Она встала, ошеломленная, широко открыв глаза.