– Этот таксист относится к категории людей, которые ни во что не вмешиваются.
– Но если он видел... Он должен был слышать...
– Он настаивал, что был слеп и глух. – Я с благодарностью пил обжигающую жидкость. – Все равно это меня устраивает.
– Но, Сид...
– Послушайте, – рассудительно сказал я. – Что я, по-вашему, должен делать? Жаловаться? Обвинять? Гордон Квинт – уравновешенный, достойный шестидесятилетний гражданин. Не какой-нибудь убийца. Кроме того, он ваш давний друг, да и я тоже сиживал за столом в его доме. Он и без того ненавидит меня за нападки на Эллиса, свет его жизни, а сегодня узнал, что Джинни, его обожаемая жена, покончила с собой, так как не могла вынести того, что ждало впереди. И что, по-вашему, почувствовал Гордон? – Я сделал паузу. – Я только рад, что он не проломил мне череп. И если вы можете в это поверить, я радуюсь за него почти как за самого себя. Чарльз отрицательно покачал головой. – Горе может быть опасным, – сказал я. Он не стал оспаривать это утверждение. Кровная месть стара как мир.
Мы сидели и доверительно молчали. Я пил бренди и приходил в себя.
Напряжение спадало. Я поклялся, что больше не буду ввязываться в подобные дела – но я обещал себе это и раньше и не выполнял обещаний.
Есть сотни способов провести время и заработать на жизнь. Другие бывшие жокеи становились тренерами, комментаторами или работали на скачках, и только я один пытался разгадывать загадки, разрешать сомнения и тревоги людей, которые по разным причинам не хотели утруждать полицию или службы безопасности Жокейского клуба.
Но я был нужен, и было нужно то, что я делал, а иначе я сидел бы и плевал в потолок. Вместо этого даже теперь, в атмосфере всеобщего остракизма, у меня было больше предложений, чем я мог принять. Обычно заказ занимал у меня меньше недели, особенно если дело касалось проверки чьей-нибудь кредитоспособности – букмекеры частенько просили меня об этом, прежде чем принять чек от нового клиента, а тренеры платили мне за уверенность, что, купи они дорогого двухлетку для новых владельцев, не останутся с пустыми обещаниями и кучей долгов. Я проверял предложенные бизнес-планы и тем уберег множество людей от мошенников. Я находил скрывающихся должников, воров разного рода и прослыл среди преступников отъявленным занудой.
Случалось, одни люди плакали у меня на плече от радости и облегчения, другие угрозами и побоями пытались заставить меня замолчать. Линда Фернс питала ко мне добрые чувства, а Гордон Квинт – ненавидел. И еще у меня на руках было два дела, которым я уделял слишком мало времени. Так почему я не бросил все это и не променял на спокойную и безопасную жизнь? Я ведь был бы совсем не плохим финансовым менеджером. Я ощущал последствия удара трубой от шеи до кончиков пальцев... и не находил ответа.
Опять зажужжал мой телефон. Это звонил старший юрист, с которым я говорил в коридоре суда.
– Сид, это Дэвис Татум. У меня новость, – сказал он.
– Дайте мне свой номер, я перезвоню.
– Что? А, о'кей. – Он продиктовал номер. Я снова воспользовался телефоном Чарльза.
– Сид, – сказал Татум, прямолинейный, как всегда. – Эллис Квинт изменил свою линию защиты – от невиновности до виновности с уменьшением ответственности. Кажется, от такого действенного подтверждения его матерью того, что она не уверена в его невиновности, у его адвокатов расслабило животы.
– Боже, – сказал я.
Татум усмехнулся. Я представил, как колыхнулся его двойной подбородок.
– Суд теперь отложат на неделю, чтобы психиатры сделали свое заключение. Другими словами, вам не нужно завтра приезжать.
– Это хорошо.
– Но я надеюсь, что вы приедете.
– Что вы имеете в виду?
– Тут есть для вас работа.
– Какого рода?
– Расследование, конечно. Что же еще? Я бы хотел лично встретиться с вами где-нибудь.
– Хорошо, но завтра я должен ехать в Кент, проведать девочку, Рэчел Фернс. Она опять в больнице, и ей плохо.
– Черт.
– Согласен.
– Где вы? – спросил Татум. – Пресса вас ищет.
– Они могут подождать денек.
– Я сказал людям из "Памп", что после издевательства, которое они над вами учинили, могут и не мечтать о встрече с вами.
– Я это ценю, – улыбнулся я.
Он усмехнулся.
– Так как насчет завтрашнего дня?
– Утром я еду в Кент, – сказал я. – Не знаю, сколько я там пробуду, это зависит от Рэчел. Как насчет пяти часов в Лондоне? Подходит? Конец вашего рабочего дня.
– Хорошо. Где? Только не у меня в офисе. В вашем наверное, тоже не стоит, если "Памп" гоняется за вами.
– А как насчет, скажем, бара в ресторане "Ле Меридиен" на Пиккадилли?
– Не знаю такого.
– Тем лучше.
– Если мне понадобится что-то изменить, я могу позвонить вам на сотовый телефон?
– Всегда.
– Отлично. Увидимся завтра.
Я положил трубку и снова уселся в кресло. Чарльз посмотрел на сотовый телефон, который я на этот раз положил на стол рядом со стаканом, и задал напрашивающийся вопрос:
– Почему ты перезваниваешь им? Почему бы тебе Просто не поговорить?
– Ну, эту штуку кто-то прослушивает.
– Прослушивает?
Я объяснил, что открытая радиопередача небезопасна, потому что позволяет всякому достаточно знающему и ловкому человеку слушать то, что для него не предназначено.
– И что тебя навело на эту мысль?
– Множество мелочей, которые недавно стали известны разным людям и о которых я с ними не говорил.
– И кто же это?
– Я точно не знаю. А еще кто-то залез в мой компьютер по сети. Кто – я тоже не знаю. Сейчас это на удивление легко – но опять же, только для специалиста – взломать личные пароли и прочесть секретные файлы.
Слегка нетерпеливо Чарльз заметил:
– Компьютеры не по моей части.
– А мне пришлось научиться. – Я коротко усмехнулся. – Это не намного сложнее скачек с препятствиями в Пламптоне в дождливый день.
– Все, что ты делаешь, поражает меня.
– Я хотел бы остаться жокеем.
– Да, я знаю. Но даже если бы все было хорошо, тебе все равно пришлось бы вскоре оставить это дело, ведь так? Сколько тебе уже? Тридцать четыре?
Я кивнул. Скоро будет тридцать пять.
– Немногие жокеи продолжают выступать, став старше.
– Чарльз, вы делаете жизнь такой приятно простой.
– Ты приносишь больше пользы людям на своем нынешнем месте.
Чарльз имел обыкновение вести разговоры, вселяющие бодрость духа, когда считал, что мне это нужно. Однажды он сказал о том, что я похож на кирпичную стену, – когда замыкаюсь в себе и отгораживаюсь от всего света, дела плохи. Может быть, он и прав. Но, по-моему, замкнуться в себе вовсе не означает отрешиться от внешнего мира. Даже если окружающие думают иначе.
Дженни, моя любимая и ныне бывшая жена, сказала, что не сможет с этим жить. Она хотела, чтобы я оставил скачки и стал помягче, а когда я не захотел или не смог, – мы разошлись. Она недавно снова вышла замуж, и на этот раз связала свою жизнь не с тощим темноволосым клубком комплексов, склонным к риску, а с мужчиной, который больше ей подходит, – надежным, седеющим, приветливым и незакомплексованным человеком с рыцарским званием. Дженни, воинственная и несчастливая миссис Холли, стала теперь безмятежно спокойной леди Вингхем. Ее фотография с сэром Энтони, красивым и довольным, стояла в серебряной рамке у Чарльза на столе рядом с телефоном.
– Как там Дженни? – вежливо спросил я.
– Прекрасно, – без выражения ответил Чарльз.
– Хорошо.
– По сравнению с тобой он человек скучный, – отметил Чарльз.
– Вам не следует так говорить.
– В своем собственном доме я могу говорить все, что мне заблагорассудится.
В согласии и взаимном удовольствии мы провели тихий вечер, течение которого нарушили только пять вызовов по моему сотовому телефону: всем с разной степенью безапелляционности требовалось узнать, где они могут найти Сида Холли. Каждый раз я отвечал:
– Это справочная служба. Оставьте номер своего телефона, и мы передадим ваше послание.
Все звонившие, кажется, работали в газетах, чем я был несколько озадачен.
– Не знаю, как они все разнюхали этот номер, – сказал я Чарльзу. Он нигде не значится. Я даю его только тем людям, с которыми работаю, чтобы они могли связаться со мной днем и ночью, чьи звонки я не хочу пропускать.
Я говорю им, что это личная линия связи только для них. Этот номер не указан на моей визитной карточке, его нет в моих записях. Я довольно часто переадресовываю на этот номер звонки со своего домашнего телефона, но сегодня я. этого не сделал из-за Гордона Квинта. Так откуда половина газетчиков Лондона узнала номер?
– Как ты будешь это выяснять? – спросил Чарльз.
– Ну... думаю, что найму Сида Холли.
Чарльз засмеялся. Мне было немного не по себе. Кто-то прослушивал этот номер, а теперь кто-то его разгласил. Не то чтобы мои телефонные разговоры были совершенно секретными – я обзавелся номером с ограниченным доступом почти единственно ради того, чтобы телефон не жужжал без необходимости в самые ответственные моменты, – но теперь у меня было такое чувство, что кто-то умышленно оказывает на меня давление. Кто-то влез в мой компьютер – не очень глубоко, поскольку я знаю множество способов защиты.
Кто-то достает меня через электронику. Выслеживает.
Довольно – значит довольно. Пять репортеров – это слишком. Сид Холли, как я сказал, займется расследованием этой загадки.
Миссис Кросс, домоправительница Чарльза, приготовила нам простой ужин и хлопотала вокруг меня, как наседка. С некоторым чувством вины я иногда находил ее заботы слишком назойливыми, но всегда посылал ей открытки ко дню рождения.
Я рано отправился в постель и, как всегда, обнаружил, что миссис Кросс зажгла в моей комнате свет, приготовила свежую пижаму и пушистые полотенца.
Какая жалость, что дневные неприятности нельзя забыть так легко.
Я разделся, почистил зубы и снял протез. Левая рука "кончалась" в четырех дюймах ниже локтя – привычно, но все же до сих пор напоминает об утрате. Правая рука при каждом движении болела нестерпимо. Черт бы все побрал, подумал я и провалился в сон.