Я дышал медленно, пытаясь не вспотеть. Наконец она вернулась и сказала:
– Съемочная группа уехала. Для понедельника все готово. Букет для жены мэра привезут в десять часов. Внизу измеряют пол, чтобы положить там ковер. Да, еще тот человек из "Интрамайнд имейджинг" сказал, что они хотят получить чек.
– А что насчет вашего кабинета?
– Кабинет? О, там все в порядке, – беззаботно ответила она. – Все заперто. Все так, как я оставила.
– А шкаф? – настаивал Йоркшир.
– Закрыт. – Она считала, что он слишком переживает. Я заботился только о том, чтобы не выказать облегчения.
– Что вы собираетесь с ним делать? – спросила она, указав на меня.
– Вы же не можете держать его здесь? Телевизионщики внизу знают о том, что он здесь. Они хотят взять у него интервью. Что им сказать?
Йоркшир ответил с черным юмором:
– Скажите им, что он связан обстоятельствами.
Она не удивилась.
– Я скажу им, что он ушел черным ходом. Я тоже ухожу. Буду в понедельник, в восемь утра. – Она спокойно посмотрела на меня и сказала Йоркширу:
– Отпустите его. Какой вред он может принести? Он жалок.
– Жалок? – нерешительно сказал Йоркшир. – Почему жалок?
Она ответила уже на полпути к двери и обронила бесценный перл:
– Так пишут в "Памп".
Никто из этих двоих, думал я, слушая их, еще не был преступником. Пока. Хотя Йоркшир был уже почти на грани преступления.
Он все еще держал в руке тяжелый гаечный ключ, постукивая им по ладони, как будто это помогало ему думать.
– Пожалуйста, развяжите меня, – сказал я наконец, сочтя, что моя роковая болтливость прошла. Я больше не собирался трепать языком от волнения, а просто хотел выговорить себе пропуск на выход.
Сам по себе Тилпит мог бы сделать это. Он явно не привык – и был взволнован таким проявлением насилия. Вся его власть основывалась на имени деда. Сам он был тряпкой. Вот только в британской прессе хватало хороших редакторов, и Джордж Годбар, редактор "Памп", не собирался рисковать своей шкурой, чтобы спасти мою. Принципы слишком часто становятся непозволительной роскошью, и я не был уверен, что на месте Джорджа Годбара, или хотя бы на месте Кевина Миллса, или Индии я поступил бы иначе.
– Подождем, – сказал Йоркшир.
Он открыл ящик стола и вытащил банку корнишонов, выглядевшую совершенно неуместно. На время отложив гаечный ключ, он открыл крышку, поставил банку на стол, вытащил зеленый огурчик и откусил крупными белыми зубами.
– Хочешь? – предложил он Тилпиту. Третий барон сморщил нос.
Йоркшир, пожав плечами, беспрепятственно дожевал огурец и снова потянулся за гаечным ключом.
– Меня хватятся, – мягко сказал я, – если вы продержите меня здесь слишком долго.
– Отпустите его, – с нетерпением сказал Тилпит. – Он прав, мы не можем держать его здесь бесконечно.
– Подождем, – веско сказал Йоркшир, выуживая еще один корнишон, и под аккомпанемент шумного чавканья мы ждали. До меня доносился запах уксуса. Наконец дверь позади меня открылась, и Йоркшир с Тилпитом вздохнули с облегчением.
Но мне легче не стало. Новоприбывший обошел кресло и встал передо мной. Это был Эллис Квинт.
Эллис в рубашке с открытым воротом. Эллис, красивый и мужественный, пышущий обаянием шоумена. Эллис, всенародный любимец, несправедливо оболганный. После скачек в Эскоте я не видел его, но его обаяние ничуть не померкло.
– Что делал здесь Холли? – встревоженно спросил он. – Что он узнал?
– Он шлялся вокруг, – сказал Йоркшир, указывая на меня корнишоном.
– Я приказал привести его сюда. Он ничего не мог узнать.
– Холли сказал, что пришел просить меня прекратить кампанию в "Памп", направленную против него, – заявил Тилпит.
– Он не мог так поступить, – сказал Эллис.
– Почему же? – спросил Йоркшир. – Посмотрите на него. Он просто тряпка. Ничтожество.
– Ничтожество?
Несмотря на свое рискованное положение, я невольно улыбнулся столько скептицизма было в его голосе. Я даже усмехнулся ему, прикрыв глаза, и увидел такую же усмешку на его лице – в ней было все: тайное знание, опыт прожитых вместе холодных осенних дней, легкомысленное отношение к опасности, разочарованиям и травмам, неописуемое торжество. Мы обнимали друг друга, встав на стременах, в восторге победы после скачки. Мы доверяли друг другу, были связаны и соединены.
Кем бы мы ни были сейчас, некогда мы были ближе, чем братья. Прошлое – наше прошлое – не изменилось. Яркие общие воспоминания невозможно стереть. Усмешки умерли. Эллис сказал:
– Это ничтожество проникло к вам, обошло на последних шагах и уничтожит нас всех, если мы пренебрежем предосторожностями. Это ничтожество было лучшим жокеем пять или шесть лет подряд и могло бы оставаться таким и дальше, и будет глупо забыть об этом. – Он наклонился ко мне:
– Ты все тот же старина Сид, да? Хитрый. Без нервов. Победитель любой ценой.
Сказать тут было нечего. Йоркшир надкусил корнишон.
– И что же нам с ним делать?
– Для начала – выяснить, зачем он здесь.
– Он пришел просить, чтобы "Памп" прекратила... – сказал Тилпит.
– Чепуха, – прервал его Эллис. – Он врет.
– Откуда вы знаете? – возразил Тилпит.
– Я знаю его, – веско произнес Эллис, и это была правда.
– Тогда зачем? – спросил Йоркшир.
– Ты не привлечешь меня к суду, Сид, – сказал мне Эллис. – Ни в понедельник, ни потом. Никогда. Ты не сможешь опровергнуть мое шропширское алиби, а мой адвокат говорит, что без этого у обвинения нет шансов. Они прекратят дело. Понятно? Я знаю, что ты понимаешь это. Ты уничтожишь свою собственную репутацию, не мою. Больше того, мой отец собирается тебя убить.
Йоркшир и Тилпит выказали соответственно удовольствие и потрясение.
– Не дожидаясь понедельника? – спросил я. Эти дерзкие слова были тяжелы, как свинец. Эллис обошел кресло и распахнул на мне спецовку и куртку справа. Он расстегнул верхние пуговицы моей рубашки и сильно надавил пальцами на плечо.
– Гордон говорит, что сломал тебе ключицу, – сказал он.
– Как видишь, нет.
Эллис видел остатки синяков и нащупал бугорки мозолей на местах старых переломов, но ему было ясно, что его отец ошибся.
– Мой отец тебя убьет, – повторил он. – Тебя это не волнует?
Еще один вопрос, на который нет ответа. Мне показалось, что жестокая часть Эллиса вдруг взяла верх, друг исчез, и осталась только испуганная знаменитость, которая могла потерять все. Он резко запахнул мою одежду и обошел кресло, остановившись слева.
– Ты не победишь меня, – сказал он. – Ты стоил мне полмиллиона. Ты стоил мне адвокатов. Ты стоил мне сна.
Он мог твердить, что мне его не победить, но мы оба знали, что я смогу, если постараюсь, потому что он был виновен.
– Ты за это заплатишь, – сказал он. Эллис взял меня за твердое предплечье и поднял мою руку, пока локоть не согнулся под нужным углом. Тугая веревка, охватывающая мне грудь и плечи, не давала помешать ему. Сколько бы ни оставалось силы в моей левой руке (на самом деле немало), она была бесполезна из-за веревки.
Эллис задрал коричневый рукав спецовки и синий – куртки. Затем он разорвал манжет рубашки, задрал и этот рукав и посмотрел на пластиковую кожу.
– Я кое-что знаю об этой руке, – сказал он. – Я прочел брошюру.
Эта кожа – вроде оболочки, и ее можно снять.
Он ощупал мою руку до локтя и нашел край оболочки. Он стащил ее до кисти и сосредоточенно снял палец за пальцем, открыв механизм.
Искусно выделанная оболочка придавала руке видимость настоящей – с суставами, венами и ногтями. Под ней находились рычаги, пружины и провода.
Обнаженное предплечье было розовым, твердым и сверкающим. Эллис улыбнулся.
Он взялся своей сильной правой рукой за мою электрическую левую, со знанием дела повернул, потянул и снял ее.
– Ну как? – сказал он и заглянул мне в глаза, как будто любуясь.
– Сволочь.
Он улыбнулся. Разжал пальцы и уронил протез на ковер.
Глава 13
Тилпит выглядел так, словно его вот-вот вырвет, а Йоркшир смеялся.
– Это не смешно! – резко бросил ему Эллис. – Все пошло наперекосяк именно из-за него, не забывайте. Сид Холли собирается уничтожить вас, и если вы думаете, что ему все равно, что я сделал, – тут он наступил на упавший протез и сдвинул его на пару дюймов, – если вы думаете, что в этом есть что-то смешное, то я вам скажу, что для него это почти невыносимо...
Но не совсем невыносимо, а, Сид? – Он повернулся ко мне, продолжая обращаться к Йоркширу:
– Никто еще не придумал то, что на самом деле невыносимо для тебя, правда, Сид?
Я не ответил.
– Но он всего лишь... – возразил Йоркшир.
– Не говорите всего лишь, – твердо и громко прервал его Эллис. Вы еще не поняли? Что, по-вашему, он здесь делал? Что он знает? Он не скажет вам. Знаете, какое у него прозвище? Карбид Вольфрама. Это самый твердый сплав, он тверже стали. Я его знаю. Я его почти люблю. Вы не представляете себе, с кем имеете дело. И мы должны решить, как с ним поступить. Сколько человек знает, что он здесь?
– Мои телохранители, – сказал Йоркшир. – Они привели его.
Лорд Тилпит сообщил самое неприятное известие:
– Это съемочная группа сказала Оуэну, что в здании видели Сида Холли.
– Телевизионщики!
– Они хотели взять у него интервью. Миссис Доув обещала сказать им, что он ушел.
– Миссис Доув!
Если Эллис встречался с миссис Доув, он должен был знать, как знал я, что ради Йоркшира она не станет лгать. Миссис Доув меня видела и так об этом и скажет.
– Видела ли миссис Доув его привязанным к этому креслу? – с яростью спросил Эллис.
– Да, – слабо выговорил Тилпит.
– Вы идиоты... – Эллису не хватало слов. Затем он прямо сказал: Ну тогда вы не можете убить его здесь.
– Убить его? – Тилпит не мог поверить своим ушам. Все его лицо вспыхнуло. – Я не... вы говорите об убийстве?
– Да, милорд, – сухо сказал я. – Именно так. Они думают о том, что вас посадят за решетку как соучастника. В каталажке вам понравится.