В первом бою немцы потеряли убитыми до 300 человек, 5 танков и несколько орудий. Курсанты захватили несколько пулеметов, минометов, много стрелкового оружия и других трофеев. Пленные, взятые в ходе боя, показали, что они из подразделений авангарда одного из моторизованных полков 20-й танковой дивизии, что основной состав дивизии действует севернее, в районе Вязьмы, а им приказано двигаться в сторону Медыни, захватить мосты и ждать подхода основных сил, что основные силы прибудут со дня на день.
В 57-й моторизованный корпус генерала танковых войск Кунтцена входили следующие части: 20-я танковая дивизия, 3-я моторизованная дивизия и дивизия СС «Рейх». Часть эсэсовской дивизии впоследствии действовала под Можайском. Но некоторые подразделения остались здесь и были переброшены севернее лишь в ноябре перед общим отступлением.
57-й моторизованный корпус относился к 4-й танковой группе. В 1942 году он будет преобразован в танковый корпус.
20-я танковая дивизия воевала исключительно на Восточном фронте, в России. Осенью 1941 года на вооружении дивизии стояло большое количество трофейных чешских легких танков Pz-38(t) [42] . Внешне они были похожи на наши БТ-7 и Т-26. Вот почему их легко приняли за свои и истребитель Захаров, и курсанты, оборонявшиеся в ильинском секторе, когда их обошли с тыла. Но об этом рассказ еще впереди.
Передовой отряд курсантов был вооружен 45-мм противотанковыми пушками (батарея старшего лейтенанта Т.Г. Носова) и 76-мм дивизионными пушками ЗИС-З (батарея капитана В.И. Базыленко). У десантников была еще одна сорокапятка, подобранная ими в пути, и трофейная танкетка, отбитая у немцев во время боя у моста через реку Угру.
Силы были конечно же неравными. Но немцы не знали, чем располагают русские, какие силы стоят перед ними. Когда колонна выступала из Юхнова, командиры сказали своим солдатам, что путь до Москвы свободен. Но не прошли и десяти километров, как встретили атакующие цепи и сильный артиллерийский огонь. Кроме того, и переправу, и колонну атаковали одиночные самолеты. Разведка, которая уходила вперед, либо не возвращалась, либо приносила противоречивые данные.
5 октября начальник Генерального штаба сухопутных сил Германии генерал Гальдер сделал среди прочих такую характерную запись: «Перед войсками правого фланга танковой группы Гёпнера, за которым следует (57-й) моторизованный корпус из резерва, до сих пор не участвовавший в боях, противника больше нет». 6 октября: «4-я танковая группа, подчиненная 4-й армии, заходит главными силами на север. Войска противника, по некоторым признакам, деморализованы. Правый фланг танковой группы Гёпнера и левый фланг 2-й армии наступают на Юхнов и далее, не встречая значительных сил противника» [43] .
Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок, все эти дни сосредоточенный на событиях, происходивших в районе Вязьмы, считая их наиважнейшими, о чем позже сожалел, спохватился только 9-го числа: «LVTI танковый корпус (Кунтцен), который должен был наступать через Малоярославец, «застрял» из-за взорванных мостов, и через Изверь на восток практически не продвинулся» [44] .
Мосты десантниками капитана Старчака и курсантами передового отряда были действительно взорваны. Но тот, кто знает отрезок этого старинного шоссе от Юхнова до Малоярославца, вспомнит, пожалуй, всего лишь два моста: через реки Угру у Юхнова и Шаню в нескольких километрах северо-восточнее станции Мятлевской. Мост через Угру должны были взорвать десантники. Капитан Старчак имел такой приказ. И они его действительно взрывали – дважды. И оба раза не совсем удачно. Поврежден был всего лишь один пролет, который немцы тут же заделали и начали переправу войск на левый берег. Кроме того, за ночь навели понтонную переправу, мост через Шаню.
Итак, 6 октября курсанты и десантники атаковали в направлении Юхнова и дошли до Угры. Вечером вернулись назад и окопались на реке Изверь у деревни Воронки. Утром 7 октября боевое охранение 6-й роты разгромило небольшую колонну противника, уничтожив два бронетранспортера и несколько десятков немцев. Спустя час с небольшим до тридцати пикирующих бомбардировщиков обрабатывали оборону курсантов и десантников. Видя, что те не дрогнули, противник начал прицельный огонь из орудий и минометов. Огневой налет длился почти час. Как только закончился артобстрел, позиции десантников и курсантов атаковали два батальона пехоты. Чтобы отбить атаку, курсанты поднялись в штыковую. Немцы этого не ожидали. Такого упорного сопротивления они не встречали еще нигде. Штыковая атака была короткой и стремительной. Немцы, не выдержав натиска курсантов, отошли, имея при этом значительные потери.
Первые победы окрылили курсантов. В какой-то момент они поверили в то, что остановили противника, что дальше враг не пройдет.
Вечером 7 октября к ним подошла 2-я курсантская рота старшего лейтенанта М.Х. Максумова и усиление: батарея 222-го зенитного артполка. Ночью передовой отряд усилился еще одним подразделением – маршевой ротой 108-го запасного стрелкового полка.
Именно в дни первых успешных боев курсантов и десантников, перекрывших Варшавское шоссе в районе реки Изверь, севернее, под Вязьмой, разыгрывалась трагедия пяти советских армий, попавших в окружение.
Утром 8 октября курсанты вновь пошли в наступление. На этот раз немцы приготовились заранее и ждали на позициях в районе деревни Пушкино на Варшавском шоссе. Бой длился четыре часа. Авангардные группы курсантов прорвались к деревне Кувшиново. Но противник усилил огонь, и на исходе дня курсанты начали отход.
Снова сосредоточились на восточном берегу реки Изверь. Отправили в тыл раненых, похоронили убитых. В этот день был контужен командир 6-й роты старший лейтенант Мамчич.
Вечером в Воронки прибыл командир ППУ генерал-майор В.А. Смирнов, выслушал доклады командиров и отдал распоряжение: первое – все войска, находящиеся в обороне в районе Варшавского шоссе, переходят в подчинение командира 17-й танковой бригады майора Клыпина; второе – утром 9 октября повторить атаку по оси
Варшавского шоссе в направлении на Юхнов при поддержке танков 17-й танковой бригады. По всей вероятности, именно накануне новой атаки курсантам наконец привезли шинели. К тому времени многие из них уже щеголяли в немецких, споров с них погоны и знаки отличия.
В 2007 году, когда я работал над романом о подвиге передового отряда подольских курсантов «Поздний листопад» [45] , в Малоярославце в редакции районной газеты «Маяк» мне дали адрес одного из бывших курсантов. Ветеран жил в Тульской области, кажется в городе Щекино. Я написал ему. Получил ответ. Но и письмо его, и адрес впоследствии пропали вместе с частью моего архива. Письмо было большое. Курсант (не хочу называть его бывшим) вспомнил потрясающие подробности. Я их запомнил. Конечно, в общих чертах. Так вот рассказал он и о таком случае, произошедшем, как я понял, именно числа восьмого.
В деревню Воронки в штаб передового отряда со станции Мятлевской пришел начальник продсклада и сказал, что ему приказано уничтожить продовольственный склад до подхода немцев, что медлить уже нельзя и что, если курсанты и бойцы нуждаются в продуктах, пусть берут тару и немедленно следуют с ним.
Конечно, защитники рубежа на Извери нуждались в продовольствии. Сухпаек они получили на двое суток. Именно столько им было первоначально приказано продержаться здесь. Оборона на Угре и Извери держалась уже трое суток. Приказа на отход не поступало. Напротив, на утро 9 октября назначена новая атака.
Для похода за продуктами была назначена команда из пяти человек. Они взяли с собой рюкзаки и вещмешки. Когда курсанты пришли на склад и увидели сгущенное молоко… В расположение отряда группа прибыла нагруженной под завязку. Во всех мешках была сгущенка.
Курсанты этому неожиданному пайку несказанно обрадовались. Многие пробовали этот городской продукт впервые. Курсант писал в своем письме, что старший лейтенант Мамчич был расстроен, а рота радостно, с восторгом поглощала сгущенное молоко. Курсанты откупоривали банки немецкими штыками, густо намазывали сгущенку на куски белого хлеба и самозабвенно ели этот деликатесный продукт. В письме курсанта были и такие строки: когда теперь случается есть сгущенку, всякий раз живо вспоминается поздний вечер октября 41-го, окопы по краю деревни и радостные лица товарищей…
Утром 9 октября 1-й танковый батальон 17-й танковой бригады вышел на исходные. В батальоне были в основном тридцатьчетверки. Командовал ими капитан Т.С. Позолотин. Бой на Извери уже шел, когда танки подошли к Воронкам. Подробно об этом см. приложение № 2, где опубликован журнал боевых действий 17-й танковой бригады майора Клыпина [46] за период с 6 по 26 октября 1941 года.
Действия 17-й танковой бригады майора Клыпина – это тоже забытая страница забытой истории. Страница очень яркая, поистине героическая, вполне достойная отдельной книги. И когда-нибудь она будет написана. Ведь всего каких-то десять лет назад я пришел в одно из московских издательств и сказал, что у меня есть рукопись книги о командарме М.Г. Ефремове. Мне не позволили даже вынуть рукопись из папки. «Ну что вы! – сказал человек, решавший тогда ее судьбу, на расстоянии, как маг. – Какой Ефремов?! Мы еще не обо всех маршалах написали! А Ефремова мы не продадим». Так и сказал. Делая вид, что не расслышал последней фразы, я пытался настаивать, правда, уже не по поводу своей рукописи. Бог с ней, с рукописью, подумал я, но генерал… И тут в комнату вошел охранник и сказал моему магу что-то о ключах и дверях. И вдруг тот спросил его: а скажите, любезный, кто такой генерал Ефремов и слыхали ль вы о таком вообще? «Это тот, который под Вязьмой застрелился?» – мгновенно отреагировал охранник. Когда охранник удалился, маг сказал, что судьбу книги не должен решать охранник… И уже на улице я спохватился: а все-таки решает!
От кого мы охраняем свою историю?
Теперь о генерале М.Г. Ефремове создана целая литература. Созданы музеи, сняты фильмы, установлены памятники и бюсты. Величина, а точнее, величие памяти о воине измеряется не размером и количеством звезд на петлицах или погонах, которые он выслужил при жизни, а тем, что воин совершил. Если же мы говорим о погибшем, то ничто другое, как его смерть, последние часы и мгновения жизни, не свидетельствует о сути этого человека. Командарм Ефремов не бросил своих солдат в окружении, не воспользовался возможностью вылететь из котла на самолете, а остался с ними до конца и испил общую чашу страданий и гибели. И, будучи тяжело раненным, застрелился, чтобы не стать пленным, трофеем в руках противника. В этом его величие. В этом залог его восхождения в нашей памяти, в нашем сознании и нашей народной душе. Мы испытываем трогательную жалость к погибшему герою. Всякие поправки, вроде «там было не совсем так», уже не столь существенны. Смерть героя покрыла все.