Вжикнула стайка пуль, рассыпалась над головой разноцветным веером. Началась пристрелка. Значит, не все пулеметы подавили доблестные боги войны. Затрепетало пламя на дульном срезе под фундаментом крайнего дома. Именно туда шел взвод.
– Ложись! – крикнул дядька Добрушин и сбил с ног Дятлова.
Руки совсем онемели. Дятлов никак не мог передернуть затвор. К тому же затвор после падения винтовки в снег покрылся коркой льда. Дядька Добрушин быстро вынул малую саперную лопату и так же быстро и ловко принялся выбрасывать из-под себя снег. Вскоре он соорудил перед собой нечто вроде бруствера и принялся стрелять из винтовки в сторону крайнего дома.
– А ты чего сомлел, сынок? – крикнул он Дятлову, зло оскалившись.
Надо было что-то делать. Или окапываться, как это сделал дядька Добрушин. Или начинать стрелять в сторону деревни, куда стрелял весь взвод. Но руки не слушались. Винтовка лежала рядом, и у Дятлова даже поднять ее не было сил.
Тем временем орудие, которое артиллеристы тащили на руках вслед за ними, сделало несколько выстрелов, и они оказались точными. Один снаряд ударил в угол фундамента, другой влетел в дом, проломив стену, и разорвался внутри. Дом загорелся. Пулемет замолчал.
Будто вихрь пронесся над залегшим взводом и в один миг поднял его на ноги. Дядька Добрушин схватил своего напарника за маскхалат, рванул на себя. Поднял винтовку, сунул в окоченевшие руки.
– Держись, засранец, а то убьют!
Эти слова заставили Дятлова встрепенуться. Он наконец справился с затвором. Но стрелять было уже поздно. Неровная цепь охватила горящий дом и втянулась в ближний проулок. Впереди замелькали какие-то фигуры. Они низко припадали к сугробам, к натоптанной дороге и тут же исчезали за строениями и кладушками дров. Дятлов не сразу понял, что это немцы, что вот он, враг, совсем рядом.
– Не отставай! – рычал, зло оглядываясь на него, дядька Добрушин.
«Куда он тащит меня, – ошалело думал Дятлов, – туда же нельзя, там могут убить…»
Миновали яблоневый сад с поваленным забором. Правее вспыхнул еще один дом, подожженный или артиллеристами, или уже стрелковым батальоном. В проулке, куда они забежали, стало совсем светло. Откуда-то из темноты навстречу им выбежал взводный и закричал на пулеметчика, чтобы тот не мешкал. Пулеметчик залег за кладушкой дров и открыл огонь по ближайшему сараю. Оттуда тоже начали стрелять. Пули зашлепали по поленьям. Лопнула граната. До сарая она не долетела, зацепила сучья яблонь и упала между поленницей и сараем. Другая взорвалась в проеме. Там заорали нечеловеческими голосами.
И тотчас дядька Добрушин толкнул Дятлова вперед и сам побежал, что-то злобно крича. Винтовку он держал как вилы, штыком распарывая пространство перед собой, словно уже видя цель и стремясь поскорее ее настигнуть. Из проема навстречу им выскочили две тени. Одна кинулась прямо на Дятлова, но он успел выставить винтовку вперед, так же как и дядька Добрушин, и тень наткнулась на нее и послушно остановилась.
– Вали, вали его! – рычал дядька Добрушин, орудуя штыком в снегу.
Кто-то судорожно бился у него под ногами, а дядька Добрушин хладнокровно ловил его штыком и никак не мог поймать.
Наконец, все было кончено. Взводы начали собираться в центре села.
Дятлов еле передвигал ноги. Ремень отяжелевшей винтовки давил на плечо.
Подошел командир роты, что-то говорил, смеялся и хлопал по плечу и дядьку Добрушина, и его, Дятлова.
– А мой-то, мой!.. – взахлеб хвалился дядька Добрушин.
Только немного погодя, когда они вошли в жарко натопленную хату, Дятлов понял, что тот говорил о нем.
Через час они уже шли колонной по расчищенному проселку в сторону другой деревни. Там их тоже не ждали. Разведка донесла, что в деревне до роты пехоты и два танка. Артиллеристы нахлестывали лошадей, в лощинках помогали им сами. Пехота тоже впрягалась и выталкивала тяжелые сани на пригорки. Без артиллерии им бы села не взять.
– Ну что, сынок, согрелся?
Дятлов кивнул. Его мутило. Он снова и снова думал о том немце, который наскочил на его штык, и тошнота подступала к горлу. Он вспомнил, что у него есть сахар. Сунул в рот небольшой кусок. Стало легче. Тошнота прошла. Он был благодарен дядьке Добрушину и за сахар, и за то, что не бросил его в бою, и за то, что похвалил его, рассказал ротному, как храбро он действовал во время атаки.
Глава 11 На Медынь и Мятлево!
«К утру 14 января город был в наших руках»
Впереди – Смоленщина. – Группировка 43-й армии. – Медынско-Мятлевская наступательная операция. – Обеспокоенность Гальдера. – Гитлер о положении у Медыни. – Десантники майора Старчака. – Захват Мятлева. – Взрывы на дорогах. – Генерал Кюблер: «Медынь блокирована…» – Перегруппировка на правый фланг для захвата станции Кошняки. – Схватка за Медынь. – Как считали трофеи. – «Судетские орлы» генерала Грайса. – Окружение крупной немецкой группировки в районе Мятлева. – Блокировать окруженных или штурмовать Мятлево? – Отход немцев от Мятлева. – Был ли развязан «оперативный мешок»?
Вдоль Варшавского шоссе на Медынь продвигались части 17-й и 53-й сд. Правее и левее по флангам шли остальные войска армии генерала Голубева.
В Московской наступательной операции начинался новый период. Подмосковье осталось позади. В тылу лежали черные от пороховой копоти поля, разбитые деревни, разрушенные города. Там уже налаживалась мирная жизнь. Партийные и хозяйственные органы власти приступили к своей работе. Народ впрягался в тяжелую работу по восстановлению разрушенного.
А здесь, перед войсками первого эшелона, простирались белые поля Смоленщины, укутанные снегами леса, замерзшие болота, пространство бездорожья, утыканное противотанковыми и противопехотными минами, опутанное колючей проволокой, густо изрытое окопами.
17, 53, 415-я стрелковые дивизии, 5-я воздушно-десантная и 26-я танковая бригады почти без оперативной паузы начали новую операцию – Медынско-Мятлевскую.
13 января, во вторник, генерал Гальдер сделал в своем дневнике очередную запись: «Группа армий «Центр». Командующий группой армий неоднократно в отчаянии звонил по телефону. В то время как линия фронта в южной части мешка под Сухиничами начинает постепенно стабилизироваться, 4-я армия, по-видимому, не в состоянии сдержать натиск противника, который наносит удар с юга на двух участках в направлении автострады. Автострада перерезана. Как это отразится на снабжении 4-й армии, пока сказать трудно. Бои за Медынь настолько обострились, что фон Клюге просил разрешить ему сдать город. Фюрер согласился вопреки своему желанию. Брешь к северу от Медыни по-прежнему вызывает большие опасения». Днем раньше Гальдер записал реплику Гитлера, брошенную им в адрес фельдмаршала фон Клюге на совещании 11 января 1942 года в ставке: «Удерживать Медынь и закрыть брешь с севера. Следует сделать попытку закрыть брешь с севера еще до того, как фронт под Медынью дрогнет. Выдвигать силы из глубины. Брешь у Ржева закрыть путем наступления из полосы 9-й армии. На подготовительные меры при занятии войсками оборонительных позиций нет времени. Если время будет выиграно, то части, прибывающие из глубины, должны использоваться для ликвидации брешей. Прежде всего удерживать Сухиничи. <…> Деблокирующие действия в виде контрудара с юга остаются нашей целью. Наша задача – экстренное подтягивание к фронту людей. Задача фронта – не отдавать ни метра территории, если это не является абсолютно необходимым. Медынь – ранее предложенный рубеж обороны! Отход разрешается только в том случае, если опасность становится совершенно очевидной и других путей ее преодоления нет». По итогам совещания Гальдер сделал краткое резюме: «Клюге намерен удерживать Медынь. Рубеж по реке Шанья».
В боевых донесениях начала и середины января 42-го года, в сводках Красной армии и вермахта Медынь, Ржев, Сухиничи, Кондрово и Юхнов упоминаются довольно часто. Главные события в какой-то момент происходили именно здесь.
14 января Гальдер вновь упоминает в своем дневнике маленькую и наполовину сожженную бомбардировками Медынь. Правда, упоминает в связи с опасностью открывшейся бреши севернее города. Однако именно в этот день части 43-й армии вошли в Медынь и захватили большое количество трофеев, а также, как свидетельствуют документы, пленных. Видимо, начальника Генерального штаба сухопутных войск Германии в эти дни больше беспокоила Вязьма и осложнение обстановки в районе Ржева. События развивались стремительно, и смертельная угроза нависла над всей группой армий «Центр».
Однако после того, как были захвачены Малоярославец и Боровск, Медынь мгновенно приобрела огромное значение. Для обеих сторон. Для немцев сдача Медыни означала распахнуть ворота к станции Мятлево, наиважнейшему коммуникационному узлу. В Мятлеве сходились две дороги: железнодорожная ветка Калуга – Вязьма и шоссейная – Варшавка. Шоссе соединяло медынско-мятлевскую группировку немцев с юхновской и уходило дальше на запад, в немецкий глубокий тыл. Именно оттуда, со стороны Рославля шел поток необходимых грузов и резервов на юг, к Кондрову и Полотняному Заводу. На север и запад, по шоссе и железной дорогой немцы отправляли раненых и угоняли пленных. Железная дорога соединяла полотнянозаводскую, кондровскую и калужскую группировки с Вязьмой, откуда шел второй поток грузов и пополнений для потрепанных дивизий 4-й полевой армии.
Из описания Медынско-Мятлевской армейской операции офицерами оперативного отдела Генерального штаба Красной армии: «Удержанию Медыни немецкое командование придавало большое значение. Поэтому подступы к ней были сильно укреплены, мосты на Варшавском шоссе были разрушены; сама дорога минирована, проселочные дороги завалены; опушки лесов оплетены колючей проволокой, населенные пункты превращены в опорные пункты. Командование Западного фронта хорошо осознавало роль Медыни как заслона, прикрывающего отход вражеских войск от Калуги и Кондрова в западном направлении. Устранив его, можно было стать на путях обоих потоков вражеских сил и во взаимодействии с войсками левого крыла фронта (ген. Захаркина и ген. Болдина и кавалерийской группы ген. Белова) окружить и уничтожить группировку противника, находившуюся в этом районе. Поэтому после овладения Малоярославца войска ген. Голубева нацеливаются на овладение Медынью» [79] .