Письмо Л.А. Кулика домой (без даты)
«Милые, дорогие мои!
Что у вас? Как у вас? Поправилась ли Ирушка? Что с ней было? О каком разрушенном академическом доме пишут газеты? Я здоров и не испытываю неудобств. Жизнь течет нормально. Погода – тоже не обижает. Перепадали дождики, но больше стоят ясные дни и ночи; последнее даже – не выгодно, т. к. к утру (сегодня особенно!) довольно свежо, и выручает фуфайка и движение. Связь начинает налаживаться: я получил твое, Лидуша, письмо, где ты говоришь о том, что несколько раз писала о моем деле в райкоме и о том, чтобы Викт. Конст. прислал свою доверенность на зарплату; к сожалению, это письмо было без даты. Ребята тоже начинают получать потихоньку письма и даже посылки. Я послал тебе с оказией записку и свои очки для починки. Не знаю, получила ли ты их. Пишите чаще, наш точный адрес на этот день и месяц: «Действующая Красная Армия. Полевая почтовая станция 924. 1-й стрелковый полк. Саперная рота». Мне.
Передай привет знакомым и друзьям в институте. Как у вас в библиотеке дела? Кто уже передвинулся в провинцию?! Сердечный привет. Крепко целую. Леня».Из письма Л.А. Кулика с фронта дочери Ирине (от 12.9.41)
«…Живу я в нашей палатке вместе с командным составом, забочусь о хозяйстве и боевой материальной готовности нашей части, а поэтому целый день – в беготне. Есть у меня и пять лошадок; им я очень рад, хотя возни они мне добавили. Наш день начинается в пять часов, и сумерки обрывают работу: «ни ламп, ни свечей!» Если пришлешь елочных, скажем спасибо. Теснота в палатке, и дожди мешают писать; утренники в ясную погоду тоже приводят в движение не руки, а ноги; жратвенные вопли в часы еды тоже вносят дисгармонию в добрые намерения написать домой открытку. И вот, наконец, я пишу. Злобой дня у нас, конечно, – фронтовые события, особенно военные действия под Ельней (читай «Правду» за 9 сентября).
Глубоко тронут был посылкой и поздравлениями с днем рождения, полученными с некоторым опозданием. Умилили и ассортимент, и тщательность упаковки, и милые домашние мешочки. Сознаюсь: некоторые вещи были очень недолговечны. Твое пожелание, милая дочурка, к сожалению, увы – невыполнимо: растет горб, и рост укорачивается к старости, и мозги регрессируют! Таков закон природы. Да иначе и быть не может: в противном случае все хотели бы быть стариками, и переходить от такого расцвета и пышности к небытию было бы слишком тяжело. Природа – она умная: она устроила так, что старикам с их старческими недомоганиями жизнь в конце концов становится в тягость. Однако, пока – я еще не одряхлел и не чувствую всех этих… наоборот – своей энергией крою всю свою часть… несмотря на осень, дожди и горечавку…»От 16.9.41 «…Жизнь идет у нас по-прежнему. Живу с командирами в своей палатке, через дырявый верх которой перебросили брезент; получилось удовлетворительно: не прошибает даже в ливни; ночью – тепло, даже в заморозки. Ночую одетый, т. к. часто тревожат по должности и ночью; я ведь теперь – старшина; хлопот прибыло, т. к. людской достав удвоился, да сверх того получили 5 лошадей и три телеги… Относительно здоровья моего не беспокойся: со времени вступления в ряды ополчения я еще ни разу не чихнул, хотя пришлось бывать и под дождем, и промокать до нитки; очевидно, еще кое-какая устойчивость сохранилась!.. Чем кончилось совещание директоров? Где будет институт?… Пришли мне из цветных карандашей, которых у нас много, несколько штук поярче. Тоже – несколько штук замков. Очень было бы удачно, если бы спроворили бы выслать фонарь «летучую мышь», ясно, его нужно выслать отдельной посылкой. Возможно, что мы скоро будем рыть себе землянки, т. к. наступает осень. Чаще пишите открытки».
Из письма Л.A. Кулика дочери Ирине от 24.9.41 «…Был ужасно длинный и неприятный циклон. Вчера он кончился, и ночью прояснилось, и сегодня весь день – ясный и солнечный; но утром был мороз и инеем покрылись все открытые места. Наступила осень. Вчера еще всюду была зелень, и зеленая окраска господствовала в лесах; а сегодня пожелтела береза и почернела картофельная ботва, а клен зардел пурпуром… Лето кончилось».
Из писем Л.А. Кулика домой
(Последние письма были сохранены жителями и переданы родным уже после освобождения оккупированной территории от немцев.)
«28/IX 1941 г. Лагерь. Палатки. Землянки. Величественный Млечный Путь над головой. Яркие лучистые камни драгоценным шатром бесценным покрыли Землю, и в несказанной красоте меж ними ровный свет льют и огромный золотистый Юпитер, и тускло-свинцовый Сатурн, и зловещий оранжево-красный Марс; он идет впереди всех этих планет: он раньше них восходит и долго стоит высоко в небе, озаряя объятые ураганом войны и безумия земли, в том числе и мою несчастную страну…»«3–4/Х 41 г. Большой привал на подступах к фронту. Полночь октябрьская. Силуэты строений. Мерно жуют кони. Бойцы лежат на земле под заборами и постройками. Глухое предбоевое напряжение: сдавленные голоса, зловещий шепот. И над всем в избыточествующей роскоши блеска – лучезарная шмальтово-синяя риза, искрящая непередаваемой красоты огнями, а посреди нее высоко над головой – ровно льющий свой красноватый свет, зловещий Марс, бог войны, бог разрушения и изуверства, губитель культур, бог эллинско-латинского пантеона».
«6/Х. Дремучий лес. Октябрьская ночь. Узкая дорога забита подводами, орудиями, машинами, лошадьми, бойцами. На опушке бой: трещат винтовки и пулеметы, оглушительно бухают орудия, снопами метеоров просекают воздух очереди немецких трассирующих пуль; впереди гремит и затихает ура; в тылу – организационная сумятица и бестолковые крики; стоны и первые белые перевязки раненых и мешковатые тела убитых. И сквозь ажур ветвей с полуночного неба на все это льет свой зловещий красноватый свет планета Марс, символ древнего бога проклятой войны. Я иду навстречу ему с хлюпающей в сапоге кровью: «Я принес тебе, кровавый, свою жертву! Возьми ее. Возьми ее и уйди с путей страны моей родной».
Около полудня колонны 5-й танковой дивизии врага, обходя оборону 1312-го полка с востока, начали движение на север в направлении хутора Ново-Александровского. Командир дивизии вынужден был развернуть на Варшавском шоссе фронтом на восток свой последний резерв – 1-й батальон 1312-го полка капитана K.M. Сорокина. До 10 танков и несколько мотоциклов противника из Верхуличей повернули на запад в тыл обороны полка. Огнем артиллерии, развернутой на прямую наводку, и крупнокалиберных пулеметов роты ПВО два танка были подбиты, остальные повернули обратно. С наступлением темноты командованию дивизии стало известно о занятии вражескими танками Спас-Деменска. Танковые дивизии врага вышли на Варшавское шоссе в районе Куземки и Ерши.
Из доклада командира 17-й сд
«…K 17.00 4.10 с. г. группа танков до 25–30 с мотопехотой заняли Ново-Александровское и до 50 танков с пехотой район Спас-Деменск. 17-я сд приняла круговую оборону, имея выход только на участок 60-й сд.
В 22.30 4.10 с. г. было принято решение на выход из окружения. Поставлена задача сделать прорыв через Ипоть на Парфеново в лесной массив и пробиться к своим частям.
В 23.00 получил по телефону устное распоряжение командира 60-й сд генерал-майора Котельникова: выходить из окружения по маршруту: Каменка, Проходы, Сельцо, Мал. Внегоши, Старинки.
Отход прикрывался одним полком 60-й сд и вторым полком 17-й сд, последний снялся с рубежа обороны (второе положение) в 2.30 5.10.41».Из письма В.И. Вернадского от 13 февраля 1942 года
«Дорогая Лидия Ивановна!
Очень обрадовался, услышав, что Л.А. благополучно вышел из окружения и, как мне писали из Свердловска, зачислен в какую-то воинскую часть. Но третьего дня проезжала из Казани наша сотрудница из Биогела С.В. Одинцова и сказала, что она слышала, как будто он ранен. Пожалуйста, сообщите, что Вы знаете…»Из письма В.И. Вернадского от 15 августа 1942 года
«Дорогая Лидия Ивановна!
Я слышал, что Вы имеете известия об Леониде Алексеевиче и что Вы хотели меня об этом известить. Но от Вас ничего не получал. Боюсь, что письмо пропало. Очень прошу меня известить об Л.А.».
«Дорогая Лидия Ивановна!
Очень благодарю Вас за присылку отрывков из письма Леон. Алексеев. Надеюсь, что он выйдет из того ужасного положения, которое ему приходится переживать…
Всего лучшего. Если будут какие-нибудь известия о Л.А. – держите меня в курсе…»Письмо Леонида Алексеевича Кулика домой
«Милые, дорогие, далекие!
Сегодня – 21 октября 1941 проклятого года. Районное село Всходы Смоленской области. «Поздняя осень, грачи улетели, Лес обнажился, поля опустели…»
Пасмурно, ветрено, дождливо; снег стаял; трепещут оставшиеся на деревьях листья и летят в одиночку по воздуху. В селе безлюдно; люди прячутся в немногих пригодных для жилья зданиях. Оживлен лишь тракт, по которому движутся немецкие машины всех видов и размеров и иногда длинные эшелоны пленных.
Горе осенило своим крылом Родину! Кто же я и что же я?
Сейчас я прежде всего – раненый. Рана на ноге улучшается, но медленно, т. к. я растравляю ее: толкусь с утра до вечера, ибо я, во-вторых, – санинструктор, а проще говоря – санитар при временном лазарете для советских раненых в с. Всходы. Под это учреждение занят бывший родильный дом. Все в нем разрушено, растащено, загажено. Клиентура сейчас исключительно хирургическая. 5 палат с 7—15 ранеными в каждой. Бойцы, женщины, местное население: все жертвы бомбежки и пулевых ранений. Антисанитария вопиющая кругом. Врачи – военнопленные.
Сперва я был на перевязках и операциях и по уходу по лазарету без прикрепления к палатам. Теперь за мной сохранили на операциях – общий наркоз и прикрепили детскую палату. В ней 6 пациентов: Маня, Нина, Паня (3–5 лет), Ваня (12 лет), Дуся и Поля (17 лет). Маня, Нина и Поля – сестры, попавшие под бомбежку; Маня уцелела, Нине ампутировали руку; Поля – с травмой обеих ног; мать их убило. Паня ранена в обе ноги; родители погибли. Дуся с огнестрельной раной и осколком в ноге. Ваня поднял гранату и получил ранение в область левой щеки и глаза и в живот; славный парнишка; его положение тяжелое. Стоны, охи и плач день и ночь! С питанием – скудно: основа – картофель. Иногда приходят местные жители и приносят немного хлеба, молока, а своим близким даже мясо. Лазаретные фуражиры добывают изредка капусту, свеклу и т. д.