— Вы молодец. Сделали все необходимое для выполнения приказа. Вы же знаете, что от выполнения воли Мастера зависит наше будущее. Знаете?
— Да, майор, — в горле техника клокотало. — Конечно. Я и моя семья благодарны Ордену за возможность жить хорошо. Сделаем все возможное для него.
Инга кивнула. Бойцы ее группы выстраивались, и следовало отправляться к ним. До выхода оставалось немного, и тратить время попусту не стоило. Из-за ремонта им все же придется начать путь днем, но это не страшно. Для начала их провезут, и провезут немало. Жаль, что восстановленные железнодорожные пути протянулись так недалеко. Но отряд доберется до нужного места даже пешком, если того потребует задача. Где дозаправиться и передохнуть — майор уже определила.
Отряд, два взвода, выстроились перед машинами. Пятьдесят человек, не включая саму Ингу Войновскую. Там, за гермоворотами, их ждут враги. Число врагов куда больше, чем ее ребят. Но в этих майор уверена полностью.
Штурмовики и разведка. Большая часть родилась и выросла здесь, в Ордене, за прошедшие двадцать лет. Строй ее группы никогда не был монолитным, одинаковым по высоте, к чему так стремились многие умники в Ордене. Ингу всегда смешил отбор, проводимый среди подростков двенадцати лет. Старались выбрать самых высоких, самых сильных, самых…
Она никогда не говорила ничего против, не лезла в склоки между офицерами старше ее рангом, и делала так, как считала нужным. С молчаливого, а порой и даже громкого, одобрения Мастера, Войновская поступала по-своему. Всегда и во всем.
Инга Войновская родилась не здесь, не на территории бывшего Донгузского полигона со всеми его тайнами. Будущая майор приехала вместе с родителями из самого главного города страны, из ее столицы, в возрасте пяти лет. Родители не выжили в первых же ударах. Отец находился на полигоне. Мама поехала к дедушке с бабушкой, срочно, стараясь успеть. Майор никогда не думала о том, что могла бы отправиться с ней, если бы не обычный грипп.
Морхольд-3
Даша затравленно оглянулась. Двое невысоких и крепких ребят, довольно улыбаясь, шли к ним. В двери, на миг закрыв просвет, появилось еще несколько человек.
— Говорил, надо подождать, сама выберется, как жрать захочет. — Первый, с мелкими шрамами, явно от когтей, осклабился. Морхольд почувствовал запах гнилых зубов, поморщился. — От подстилка дешевая… нашла себя ханыгу какого-то, тварь. Эй, ты, мразота, вставай. Щас мы тебя мала-мала убивать будем, за Александра Алексеевича-то.
«Шестерка», по давнишнему обычаю своих коллег, суетился и доказывал собственную нужность. Сам Сашка Клещ, красиво именуемый Александром Алексеевичем, уже оказался у стола. Обычный парень, чуть старше Дарьи, встал за ней. Челюсть еще поддерживала плотная повязка, опухоль спала, но он еще ни разу не брился. Отросшая светлая бороденка смешно топорщилась, но вот кривившиеся губы ее хозяина как-то отбивали желание улыбаться. «Челноки», не так давно грозно косящиеся на Морхольда, замолчали, заворожено ожидая чего-то.
— Дарьюшка… — Морхольд улыбнулся. — Помнишь, что я говорил тебе про мачизм?
— Д-д-да… — серая хмарь в глазах совсем побелела, уступая место блеклому страху, — Помню.
— Ну, так вот, милая, вот это и есть его яркое проявление. В смысле, я говорю именно про вот этого молодого человека, все еще носящего поддерживающую повязку. К слову, моя дорогая, именно она свидетельствует о слабом ударе. А еще вальком, говоришь.
Клещ вытаращился на него. Кивнул четверке подручных, раздувая ноздря и наливаясь дурной краской.
— Сучку — ко мне в дом. А этого… уройте, нахрен.
«Челноки» зашевелились, зашоркали отодвигаемыми в сторону стульями и скамьями. Дарья, уставившись на сталкера, сжала пальцы на отворотах штормовки. Морхольд аккуратно положил трубку на стол и побарабанил пальцами по столу. Совсем рядом с выложенным тесаком. «Шестерки» Клеща дружно ухмыльнулись, разом двинувшись вперед. Первый, воняющий гнилью, осклабился еще шире, зашелестела цепь с грузилом. Второй, шепелявящий, щелкнул солидных размеров «выкидухой». Чуть более громкое «чпок» последовало тут же, сменившись грохотом «шестерки», от боли и неожиданности рухнувшего на пол. Начавшийся было крик, прервал сам Клещ, наступив подручному на лицо.
Морхольд не пожалел молодость, дальнейшую жизнь и все остальное, должное идти у гнилозубого «как положено». Останется калекой, так туда и дорога. Пороховая резь начала рассеиваться, смешиваясь с табачным дымом, пригоревшим жиром с кухни, духовитым потом от «челноков» и другими, не такими сильными запахами. Кровь из простреленного колена не хлестала тонкими сильными струйками, а ровно и спокойно просачивалась на пол. Развороченное мясо, белеющие осколки кости, брызнувшие во все стороны… И небольшой аккуратный пистолет, непривычно толстый, удобно устроившийся в левой ладони Морхольда.
— Да вы присаживайтесь, ребят… — ствол качнулся влево, прижимая оторопевших людей к стене. — Не маячьте. Дашенька, а ну-ка, пересядь ко мне сюда.
И похлопал свободной рукой по своей скамье.
— Ты знаешь кто я такой? — Негромко спросил Сашка Клещ.
— Да. — Морхольд кивнул. — А ты меня знаешь?
— Должен?
— Не обязательно. Меня зовут Морхольд.
Одного из «шестерок» перекосило. Клещ покосился на него, уставился на сталкера.
— Я слышал про тебя.
— Это так радует, юноша, просто безгранично. Так вот… — Морхольд отпил остывший сбор из кружки. — Сдается мне, господа, что сейчас вы немного ошиблись. Ну, либо поторопились.
— Это почему? — Клещ явно не хотел сдавать назад, теряя лицо. — Наше право…
— А ну-ка, хавальник завали! — Морхольд улыбнулся. Так, что еще один из прижавшихся к стенке совсем молодых парней побелел. — Право у него… Хотя, что это я, давай, проясни мне, что у тебя за право.
Клещ покосился на стул, кем-то опрокинутый.
— Садись, садись. В ногах правды нет. — Морхольд не убирал пистолет. — Давайте, юноша, вещайте. И помните о том, господа, что есть такая наука, как физиогномика.
— Чего?
— Рассказывай, ушлепок, на что ты право имеешь. В чем, так сказать, правда, брат?
Клещ дернул подбородком, аккуратно присев.
— Да не брат ты мне.
— Вот в этом месте стоило бы прибавить про черножопую суку, но с фольклором ты явно не знаком. Ну, да и ладно. Итак?
— Она сломала мне челюсть. — Клещ насупился. Странноватый и опасный тип явно раздражал парня. Имеющихся слухов, рассказов и просто ненароком услышанных сплетен хватало для понимания: Клещ опасен. Да, папка молодого хищника, несомненно, поддержит сынишку всегда и во всем. Но и сам отпрыск купчины наверняка мог многое. Не то сейчас время, чтобы за батиной спиной прятаться.
— И? — Морхольд удивился. — Что дальше то?
— Она. Мне. Сломала. Челюсть! — Клещ прищурился. «Шестерки» вернулись к нормальному цвету лиц и потихоньку отлипали от стен. Морхольд покосился на них и поиграл желваками. Те вжались обратно. Хотя, скорее всего, дело было не в садистском выражении лица сталкера. А все в том же упрямо смотрящем на них ПС.
— Давай-ка разберемся. — Морхольд вернулся к прерванному разговору. — Девушка сломала тебе челюсть, так?
— Да.
— За то, что ты ее хотел тупо отодрать, так?
— Да. — Клещ насупился, сам поиграл желваками. — И что?
— И что… Ты видел головы возле администрации? — Морхольд наклонил голову набок, кивнул девочке на свою трубку и кисет. Та неумело начала набивать чашечку, заметно волнуясь, просыпая недешевую труху. — Видел?
— Да.
— Вот ты лаконичный-то, а? Подожди-ка. Ты вон, пальцем, что ли, утрамбуй … вот-вот, именно что надо. Ага, давай сюда. Тепефф разофги спичку и дай пфикуить. Так…
Сталкер окутался дымом, прищурился.
— О чем мы с тобой там разговаривали? Точно, про головы. За эти самые доказательства моей работы мне еще и заплатили, представляешь? У меня, Саша, есть работа, даже не так, не поверишь, у меня есть любимая работа. Страх как, понимаешь ли, люблю убивать всяких там упырей. Да и просто, прикинь, мне нравится мое хобби. Обожаю, представь себе, сгоревший порох, паленое мясо и волосы. А уж как мне по душе свежий запах напалма с утра, м-м-м, сказка просто.
— И? — Клещ заметно нервничал. Глядел на сталкера, раздувающего ноздри, с начавшими блестеть глазами, и нервничал.
— Те ребята получили по заслугам. Причины, как сам знаешь, разные. Грабежи с убийствами, нападения на караваны и путников, на территории Кинеля по окраинам. И за изнасилования тоже. Понимаешь меня, хорошо слышишь?
— Да.
— Да… — Морхольд покачал головой. Движение Дарья не успела и заметить. Тесак, только что лежавший на столешнице, метнулся вперед, рубанул, казалось, прямо по лицу Клеща. И с хрустом врубился в доски, еле заметно вибрируя в вязкой древесине. — Вот этим самым мочетом я отрубил им их поганые головы. Хотя сперва, с а-а-а-громным удовольствием отсек кое-чего другое. Повязка? Ну, тебе она все равно уже не нужна.
Клещ сглотнул, провел по щеке, посмотрел на кровь, потекшую из разреза.
— Ненавижу, когда кто-то приходует девок, козел. Это моя прерогатива, ясно тебе?
— Да. — Страх перед смертью, чуть коснувшейся его, мелькнул в глазах Клеща почти сразу, но сейчас виднелся особенно сильно. Лоб заблестел мелкими капельками пота, резко и неприятно запахло мочой.
— Обоссался что ли? — Морхольд погрыз чубук. — Ай, какие мы впечатлительные. Вали отсюда, упыренок, и кодлу прихвати. Это моя девка, и если надо, я тебя на куски за нее порежу. Усек?
— Усек.
— Есть претензии?
— А?!
— Что за народ тупой пошел, а?! Говорю тебе русским языком, дубина ты стоеросовая, имеешь чего мне предъявить, или как?
— Нет, не имею. — Клещ неожиданно и сильно побледнел. — Совершенно ничего.
— Эй, жоподуи! — Морхольд повернулся к «челнокам». — Все всё слышали? Молодцы. Хозяин, ты слышал? Все, Алехандро, Лёшкин сын, катись отсюда на хер.
«Шестерки», во главе с хозяином, выкатились быстро. Напоследок сбили с ног заходящего в «рыгаловку» патрульного и пару табуреток. Морхольд усмехнулся и повернулся к девушке.