…Далеко на востоке небо начало светлеть, выдавая скорый восход узкой розовой полоской. Небо очистилось от туч, сверкало мириадами уже гаснущих звёзд, казавшихся такими близкими.
За пролеском, справа, сухо протрещало прерывистыми выстрелами. Но красной ракеты, безмолвно вопящей о нападении, не появилось.
— Эт чего это там? — Мишка Сосновцев с хрустом стянул противогаз, игнорируя устав гарнизонной и караульной, непонимающе потер переносицу, и широко зевнул. — Опять наш Дикий развлекается?
— Ага. — Рамиль, покосившись на него, с трудом сдержал зевок. — Он предупреждал, что войну сегодня устроит. Скучно, говорит, просто так сидеть.
— Ну, он и монстр. — Сергей Саныч, все ковыряющийся в старом «ночнике», осуждающе покачал головой. — Адреналина не хватает, что ли? Ну, его в баню, воевать-то. Надоело уже.
— Слышь, Саныч. — Пуля толкнул его дульником автомата, спрятанным в картонный цилиндрик из-под «осветилки». — А тебе-то чего мотается взад-вперёд? Сидел бы себе в своей радиорубке на колёсах, и дрыхнул благополучно.
— Поспишь здесь. — Сергей Саныч уже привычно заворчал. — Я прогуляться решил, проверить, как батарейки зарядились…
— У тебя зарядка появилась? — Мишка уставился на связиста. — А я все думаю, чего он шляется с этой неработающей шайтан-машинкой… И давно?
— Да н-е-е. Вчера привезли, с Уфы. Попросил своих, они скоммуниздили в штабе, и прислали. Так что, давайте ко мне, если что, заряжать буду.
— Эх… — Азамат снял картонку. — Сейчас тоже постреляю. Попугаю кэпа, а, Рамиль?
Все четверо, дружно ухмыльнулись. Красные точки трассеров с шуршаньем полетели вперёд, через дорогу, через овраг с узенькой речушкой, пропадая в густых, шелестящих зарослях по той, «чужой» стороне. Это не разрешалось командованием. Это не экономия боеприпасов, а бесцельная трата. Но командование сидело в Новой Уфе, а ОСНАЗ торчал в наспех вырытых окопах по дороге на Стерлитамак. Предупредительный огонь, отпугивающий и мутантов, и диверсантов. А напорется на него бродяга, которому взбредёт в голову дурь пробираться по ночам этими дикими местами? Так не надо шляться где непопадя.
— Ух! Хорошо-то как, Настенька!!! — Рамиль довольно улыбнулся. — Чуток встряхнулись.
Минутой позже огонь открыл тот самый пулемётчик, со стороны которого недавно он с Санычем и пришел.
— О, девиант, не спит больше, надо же. — Сергей Саныч выглянул за бруствер, заорал. — Кузя, хорош там уже палить, мы тебе верим!!!
— Так чего там было то? — Пуле давно стало скучно, и хотелось услышать что-то интересное.
— Ну, чё… — Рамиль почесался. — Достали вши, мать их… Вышел я значит со своей землянки. Прошёлся по задним постам, смотрю, у молодых там всё в порядке. Ну, думаю, пойду по часовой стрелке, глядишь, и наткнусь на какое-нибудь злостное нарушение Устава гарнизонной и караульной службы. И, представьте себе, только значит, в траншейку то я спустился, и тут… опа-на!!!
Рамиль выдержал паузу, явно подражая кому-то из инструкторов отряда, матерых бывших военных Второй армии.
— Ой, да хорош, Рамиль, не тяни, а?!! — Сергей Саныч повернулся к нему. — Мы чего тут, в кино играем что ли, Уилл Смит, блин. Рассказывай, давай уже, только, чур, не сильно ври.
— Кто, какой вилсмит?! А, ладно. — Рамиль сел удобнее, и начал, с явным удовольствием, врать про свое единоличное и героическое спасение спящего отряда. — Я, значит, смотрю, а наш Кузя как-то так интересно лежит на спине. Думаю, ну мало ли, вдруг он звездами любуется. Пойду, вместе с ним посмотрю… Всегда любил на звезды смотреть, когда их видно. Вы ж поняли?
— Да, да… — все дружно закивали, показывая, что поняли.
— А тут как раз и Сергей Саныч из окопа вылез, да, Саныч? Ну, пошли мы с ним вдвоем смотреть, чего этот как его там? Да, точно, астроном там углядел, ну, на небе-то. Подходим, а он, значит, лежит, и смотрит открытыми глазами прям на нас… И молчит.
— Точно. — Саныч усмехнулся, завертел, вроде как самому себе не веря, головой. — Я ну очень сильно удивился, как это увидел. Смотрит на нас, и молчит, натурально. Ну, Рамиль, подошёл и…
— Как дал ему с ноги в грудак, он же в бронежилете был. Тут Кузя и очухался, а яему и говорю: ты чего? А он мне — я, грит, вас видел, но так испугался, что прям ни слова сказать не могу…
— Вот клоун. — Азамат хмыкнул. — Это ты его за это так отмудохал?
— Ну, да. — Рамиль снова почесался. — А чего он врёт то? Заснул, так заснул, а то — увидел, испугался. Пургу какую-то прочесал по ушам.
— Понятно. — Мишка поднимает рукав, посмотрев на часы. — Ещё час с небольшим, и всё, у-а-х-а-х-а…
Все согласно закивали. Да уж, самое лучшее, случавшееся каждый день, это утренний уход с постов, когда можно на какое-то время просто отключиться, погрузившись в сон. И, порой, сон приносил кусочек той, небывалой, несбыточной, далекой и желанной жизни, сгоревшей не так и давно. Цветной, красивой, полной, и, несмотря на сложность, кажущейся легкой и беззаботной. Хотя из всех четырех хорошо знала про нее ровно половина, Мишка, да Саныч.
— Ну ладно. — Рамиль встал, позевывая. — Пойду я дальше. У меня вон там, справа, трое молодых. Саныч, ты со мной?
— Д-а-а-а. Пойдем, пройдемся…
Ночь, из густого черного бархата, превращалась в серую, с небольшими темными кусками, наполовину прозрачную плотную кисею. Хмарь накатывала вместе с солнцем, где-то там, в высоте, упорно лезущем через низкие плотные тучи. Проглянулись мохнатые горбы холмов, заалела полоса на востоке, чиркнула и скрылась в глубине серой мглы неба. Светлое пятно горы Шихан, вроде бы показавшееся вдалеке, снова пропало.
— Да… — Мишка положил локти на бруствер, вздохнул. — И чего оно нам надо?
— И не говори. — Азамат, встал рядом. — Мне всё-таки дома больше нравится.
— Дом… Я иногда думаю, вот вернуться бы, на самом деле, домой. А так и не помню практически, что да как там было. Я ж в армию только пошел, на год. Девушка была, только… взяла, да прекратила писать через месяц.
— Письма?
— Ага, трактаты… эсэмэски.
— Чего?
— Ай, какая разница-то. Эх, женщины… У меня та подружка есть, в Дёме, такая г-о-о-о-р-я-ч-а-а-а-я… А здесь, даже за патроны не найдёшь никого. Если бы не медсанчасть, то вообще, хоть стой, хоть падай. И то, одна Марина, и та, женшшына сурьёзная.
— И не говори брат. Только вот достала она, писать в траншею ходить. Да?
Стук аккуратно прикрываемой двери донесся из-за спины. Чуть позже, как и всегда в это время, зажурчало.
Мишка подмигнул:
— Слышь, чего, братишка?
— А? — Азамат ухмыльнулся.
— Плохо без бабы, говорю. Вот еще как-нибудь Маринка ссать выйдет в окопы, прямо там ее и приголублю. Не все ж капитану личную жизнь устраивать.
Журчать перестало, как отрезало. Почти тут же бухнула отсыревшая дверь. Мишка беззвучно засмеялся, снова подмигнув:
— Ну что, ещё одна ночь прошла?
— Ага… Есть хочется. Давай я мотанусь до землянки. У меня там каша осталась, пожрем.
— Давай, вроде уже все. Можно сильно не переживать. Светло уже, вряд ли уже сегодня что-то будет.
— Точно. Я быстро…
Азамат, пригнувшись, чтобы головой не задеть о низкий косяк кое-как слепленной двери, спустился в землянку. Остановился, оглядываясь на всякий случай, и увидел:
Слева, у поворота на остатки асфальта, ведущего в Ишимбай, разлетелись, одна за другой, красные ракеты. Затрещала, раскатываясь в утреннем тумане, разноголосица очередей…
— Эй, Абдульманов, ты заснул там? — Дармов, перегнувшись через стол, щелкнул пальцами прямо перед носом Пули.
— Нет. — Пуля отхлебнул порядком остывшего травничка. — Таких, как я, сейчас не так и мало.
— Это мне решать, мало или много. Ты, боец, еще не сполна расплатился перед партией и народом, знаешь ли.
— Куда там… — Пуля смотрел прямо на него. — Небось, еще и должным остался? Петр Ильич, мы с Новоуфимкой рассчитались сполна. У Стерлика и здесь, по течению Белой, и в самом городе. Из сотни человек ОСНАЗА, если не секрет, сколько живых осталось?
— Да что ты, прямо таки голос моей нечистой совести, ну-ну. — Дармов достал «ногтегрызку», отщелкнув пилку. Взялся за левую руку, еле слышно вжикая металлом. Эту привычку Пуля заприметил еще во время службы. Постоянно, чуть выпадала минутка-другая, Дармов брался на собственные ногти. — Сколько вас от пуль полегло, сколько легкие выблевали из-за кислоты, сколько сдохло от гангрены, лучевой или поноса… Ты мне тут правду матку не режь, боец. Тебя комиссовали только для того, чтобы не убивать героического защитника границы. Тебя и твоих упырей дружков, выживших три года назад. Хотя, как по мне, стоило бы не отпускать так просто.
— Это верно. Один вред от нас.
— А нет? — Дармов протянул руку, дождавшись папки от Уколовой. — Не вред, что ли? Контрабандист несчастный.
Пуля напрягся. Азамат Абдульманов, хороший и надежный товарищ, отличный боец, комиссованный по совокупности контузии, ранения и отравления ядовитыми испарениями, никак не мог быть контрабандистом. Он, Азамат Абдульманов, оставшись без дела, стал сталкером. И не более.
А вот сталкер Пуля, и на своих двоих, и отбив весь зад на лошадиных спинах, за пять лет исколесивший огромный и доступный кусок Поволжья, контрабандистом являлся. И сюда, в Новую Уфу с окрестностями, порой таскал вещички, за которые Дармов не просто не погладил по головке отеческой ладонью. Не-не, Петр Ильич, если что, с него просто спустил бы шкуру. Что-что, а наркоту партия запрещала.
— А, напрягся, хе-хе. — Дармов хищно улыбнулся. Погрозил пальцем. — И правильно сделал. За доставленную тобой в прошлом году партию дури растительного происхождения, тебе светит каторга. Или медленная и мучительная смерть через повешение за шею. Сам понимаешь, что оба варианта плохи, да? На работах сдохнешь тоже не особо быстро, но все же поживешь. А когда тебя подвесят, так и того хуже… душа к гуриям не попадет, ибо выйдет на свет божий через задний проход. Вся такая заляпанная нечистотами. Ты ж у нас муслим?