Свободные ж девки Венеры красотой не блистали вообще. То есть полностью, в смысле — абсолютно. Так что стройная и весьма даже милая Уколова вполне казалась каждому из ходоков самой, что ни на есть, принцессой. Или порно-звездой из затерханных и залапанных журналов. М-да… проблема, как не крути.
— Абдульманов? — Объект рассуждений Пули явно решилась задать ему новый странноватый вопрос.
— Да?
— Как мы двинемся дальше отсюда?
— Как-как… каком кверху, — проворчал Пуля. Дотошность Уколовой понятна, но от того не становилась более приятной. И раскрывать козыри не хотелось, но что оставалось? — На судне.
— То есть все же есть по берегам Кинеля деревни? — Уколова продемонстрировала собственную осведомленность.
— Несомненно. И даже сёла и, заметь, целая парочка городков. Давай, доберемся до двора и там поговорим.
— Что за двор?
— Постоялый, для ходоков издалека. Людей Золотого в караване половина, остальные — кто без своего дома, а кто хрен пойми откуда. Ночевать где-то надо, есть, пить, спать. Недолго осталось. Ты капюшон-то накинь, Евгения, моросит. Заболеешь, так мне что делать потом?
Она не ответила, отвернулась. Зашлепала вперед, наплевав на разъезжавшуюся под ногами серую с коричневым оттенком грязь. Азамат посмотрел ей вслед, всей такой уверенной и целеустремленной. Да, проблема…
Он не обманывал сам себя, будучи уверенным в том, что сделает все как надо. Симпатий к этой женщине, офицеру СБ, испытывать не приходилось. Тем более и дорога для нее оказывалась в один конец. В планах Пули Уколова, как попутчица на обратный путь — не фигурировала. С Дармовым придется поторговаться, и разменной монетой окажется не она, офицер, выполняющая приказы шефа безоговорочно. Дармов ее уже списал, в этом Азамат был уверен полностью. Безвозвратные военные потери, что поделать? Даже если и потеря преданна всем сердцем и чем-то обязана.
Саблезуб сел, потянулся и зевнул. Один из ходоков, ведущий под уздцы горбатую праправнучку нормальной лошади, шарахнулся в сторону. Азамат усмехнулся под плотной тканью вязаного воротника, закрывающего ему нижнюю часть лица. Зрелище полностью показываемых клыков кота не для слабонервных.
Уколова устало вытянула ноги, не желая стаскивать высокие, полностью зашнурованные, ботинки. Ноги гудели, отдаваясь легкой болью в пояснице. Д-а-а-а, вот и обосралась вся ее подготовка.
Рюкзак, набитый всем необходимым, плюхнулся на грязные доски тяжело. Ходок, заросший клочковатой бородой, покосился на него с нескрываемой жадностью. Из остальных ходоков остались в большой столовой только трое. Парочка уже ушла спать в соседние конуры. И хорошо, меньше народа, больше кислорода. А его тут не хватало, да еще как. Женя откинулась на бревенчатую стену, стараясь не думать про этих вот попутчиков. Кто его знает, что ожидает впереди, если уж выпало идти с Абдульмановым. Знакомцы у него те еще… да. Понятно, что Пуля знал Золотого давно, но они с Дармовым не подозревали, насколько. Какой там человек СБ, знающий этих людей, для чего?
Задание, полученное от Петра Ильича, все усложнялось и усложнялось. Но выполнить его для Жени стало делом чести. Слишком много дал ей Петр Ильич, слишком многим ему обязана. На странности, связанные с поиском и доставкой его неожиданно объявившейся племянницы, на скрытность самой экспедиции и нежелание Дармова привлекать вместо нее кого-то серьезнее, Уколова внимания не обращала. Надо, значит надо. Посчитал ее командир именно так, она выполнит.
Абдульманов… Вот это пока главная проблема. Ходоков, жадно шарящих взглядами не только по брезенту рюкзака, но и по ее заднице, Женя не считала достойными внимания. Уж с кем, с кем, а с ними вряд ли возникнут неприятности.
А вот Азамат внушал невольное опасение. Бывший осназовец на поверку оказался крепким орешком, точь-в-точь соответствуя данной ему характеристикам от особистов отряда, канувшего в Лету. Скрытный, опасный, сам себе на уме. Прав Петр Ильич, говоря про сослуживцев Абдульманова, на все сто процентов сказал верно. Он выжил, а остальные? Большая часть давно сгнила в земле, став или пищей червям, или компостом на овощных фермах республики.
ОСНАЗ сделал свое дело и ушел. Полностью и бесповоротно. Мужчин и женщин, воевавших за республику, погубила сама их природа. Кто-то пытался быть сталкером, бродя по пустошам Предуралья, кто-то подался в СБ, хотя, признаться, брали их неохотно. Кровью, болью, умением убивать сейчас мало кого удивишь, а ОСНАЗ умел только воевать. И причинять боль. И именно она, ставшая такой привычной, заставило многих из них пить самогон, курить и гонять по вене, искать забвения среди отбросов. Жители Дёмы не принимали их, после нескольких стопок начинавших рвать на груди сиреневый от пота тельник, рассказывающих о боях и размазывающих по лицу пьяные слезы пополам с соплями.
Абдульманов на них не походил. Даже совсем.
Уколова покосилась на него, сидящего за столом и спокойно евшего что-то из жеваной временем алюминиевой миски. Напротив Пули сидел Петр, для чего-то заново пересчитывая ампулы в переданном контейнере. Азамат, казалось, совершенно не обращал на ходока внимания, уставившись куда-то на стену за спиной того. Вот только обрез лежал у него на коленях, а ремешок кобуры полученного в Дёме «Грача» оказался расстегнутым. Его мохнатое страшилище лежало на лавке сбоку, что-то грызя и утробно ворча. Кот откровенно пугал Уколову.
— Что ешь? — Женя подсела ближе. Присмотрелась к странного цвета бурде в миске. Пахло разваренным мясом и грибами. — Говядина?
Азамат покачал головой. Кивнул на видневшийся в проеме, ведшем на кухню, край стола. На Уколову, осклабившись в кровавой ухмылке, пялилась белесыми бельмами большеухая свиная голова с синим пятачком.
— А тебе разве можно? — Уколова заинтересованно посмотрела на Пулю.
— М? — Пуля прожевал твердо хрустящий хрящ, облизал ложку. — Ты про что?
— Ну, ты же мусульманин?
— И?
— Так нельзя же.
Азамат отложил ложку в сторону, достал из кармана аккуратно свернутый кусок старого бинта и вытер рот. Погладил по голове кота и повернулся к Уколовой.
— Ты знаешь суры? Нет? Хорошо, попробую объяснить. Итак, в Коране прямо указано на запрет свинины и алкоголя, это верно. Но, Евгения, когда правоверный находится на войне, особенно если война священна, кое-что ему может и проститься. Потом. А что сейчас вокруг, если не война?
Уколова усмехнулась.
— Священная?
Азамат пожал плечами.
— Священной война может быть только тогда, когда спасаешь души. Я недавно пошел спасать маленькую девочку от порождений мрака. Надо думать, что для нее мое появление оказалось чем-то большим, чем просто схватка. Нет?
И улыбнулся.
Уколова не ответила, лишь дернула головой и вышла.
Незаметных женщин, делавших ужин и носивших посуду, она не увидела. Да и вряд ли здесь где-то прятался отдельный ватер-клозет для дам. А большой сортир, из ржавых труб, обложенных пучками сухого камыша, искать не требовалось. Прямоугольник виднелся чуть вдалеке, поблескивая старым железом мокрой крыши.
Заметно холодало, хотя капли так и продолжали стучать. Уколова посмотрела вверх, надеясь увидеть просвет и бледные точки звезд. Не повезло, небо явно не планировало ответить взаимностью. Уколова сплюнула под ноги и пошла вперед, жалея о забытом фонаре. Жирно чавкало под подошвами, и, памятуя о лошадях, ей совершенно не хотелось думать об источнике «чваканий».
Оказавшись внутри, она помянула недобрым словом собственный респиратор, оставшийся в хибаре ходоков. Холод никак не мешал запахам, вот совершенно никак. Уколова вздрогнула, только поднявшись на скользкий настил, скрипнувший под ней. Сортир ударил в нос всей своей затаившейся мощью, подло и вероломно. Она оглянулась, ища глазами любой навес, любой кусок еще чего-то, что скроет от дождя и даст возможность наконец-то освободить организм. Как ни странно, но надежды на звездное небо и относительно сухое место, где можно было бы присесть, совпали. Пусть и в одном, в полном отказе самой желавшей.
— Твою мать… — Уколова шагнула вперед, стараясь не поскользнуться. Представить себе — во что тут вляпаешься, не хотелось чуть меньше, чем закончить такую необходимую прогулку именно здесь. — Твою же мать!
Можно ли бояться обычного сортира? Вот как она сейчас, когда страх совершенно не контролируемый?
Можно. Когда живешь во время Беды…
Морхольд и Даша
Вечерело. То есть серость стала темнее, в отличие от полдня, например. Во всем остальном округа поменялась не так уж и сильно. Те же поблекшие от времени цвета, те же потемневшие или поблескивающие стены и крыши. Те же чавкающие звуки под ногами, тот же пронзительный, секущий через одежду, ветер.
Платформ в Кинеле выжило две. А путей, как несложно сообразить, четыре. Не считая дополнительных и внутренних. Каждый раз, наблюдая за деловитой суетой железнодорожников, Морхольд не уставал восхищаться ими. И проделанной адской работой.
Оно ж как? Можно слыть донельзя, по самое не хочу, крутым сталкером или наемником. Шляться повсюду, искать нужное и необходимое, гордиться самим собой и собственными подвигами, так? Несомненно. Или, к примеру, стоять по периметру крепости, ежедневно, с самого момента, как вышли из убежищ, защищая и охраняя. Тоже ведь весьма круто? Еще как. Кто там окажется в том же списке, собранном по ранжиру крутости и необходимости? Ну…
Врачи? Совершенно верно. Ну те-с, больной, что тут у вас? Гангрена, и, вдобавок, одновременно понос из-за выпитой вчера водички из колодца, обложенного трупами крыс, волколаков и «челноков»? А это чего? Амулет святого Сульпиция из Гая, сделанный из небесного металла? Хм, надо же, как интересно фонит ваш небесный металл, м-да. Так, сестра, подготовьте мне спирту. Ага, нуклеиды выводить, руки сполоснуть и микробы убить.