Она выстрелила несколько раз, выстрелы солились в одну сплошную очередь, неожиданно захлебнувшуюся. Что случилось с тяжеленным пистолетом, она не знала. Оставалось что? Да ничего, только бегство.
Бежать в кромешной, глаз выколи, тьме — тяжело. Бежать по заброшенной больнице, преследуемой зверями на двух ногах — безумно страшно.
Даша бежала, спотыкаясь и пару раз упав. Вскакивала, один ударившись локтем обо что-то, стоящее сбоку и незамеченное, неслась вперед. Куда, зачем, почему? Что вело к еле заметному серому прямоугольнику впереди? Она не знала. Хотя, нет. Почему — знала. Из-за страха.
Что-то не так было не только с больничным городком. Что-то не так было с самим городом. Никогда в жизни, даже оставшись одна в Кинеле, Даша так не боялась. И пусть ее способности пока чаще всего вредили, но она чувствовала… да. Именно так. Она ощущала, впитывая в себя всем телом, непонятный страх. А ее дар, несколько раз выручивший во время пути, здесь наглухо замер. Не шевелился, не подавал признаков себя, подавленный темнотой и непонятным, липким, холодным, осязаемым ужасом.
Он клубился в самых темных углах коридоров и брошенных домов. Тянул кривые изогнутые лапы отовсюду, стараясь сцапать, схватить, не отпустить. Темной пылью оседал на волосах и одежде, впитывался тканью, протекая прозрачными каплями в трещины потолка.
Даша запнулась больной ногой, кубарем полетела вперед. Треснул рукав куртки, разорвалась шерсть свитера. Острые щербины пола наждаком прошлись по голой коже. Тупо ударило по голове, сверху, вышибая слезы. Выступающая неровная плита чуть не убила ее. Даша, покачиваясь, встала, тут же сев на пол. Нога взорвалась огнем, подломилась. Сзади, топая, ее практически нагнали.
Она поползла вперед. Вцепляясь ногтями в крошащийся сырой бетон, подтягивала сама себя. Голова наполнилась звенящим набатом, сердце колотилось все сильнее. Перчатки порвались на пятом подтягивании. Кожа стерлась на седьмом, вместе с первыми треснувшими ногтями. Сил подняться не было. На спину, больно и жестко надавили ногой. Даша вскрикнула, дернулась, лишь заработав тяжелую подошву еще одного из преследователей, придавившую голову к грязи и пыли.
— Попалась, цыпа.
— Уауууу…. Уррррг!
— Заткните урода!
— Хорошая какая, молоденькая… а пахнет как, а?!!
Сгрудились, уже не придерживая ее ногами или руками. Просто уперли в спину острым, и слегка надавили. Судя по сопению и нечленораздельным звукам, сторожил ее именно какой-то «урод».
Даша плакала, вдыхая многолетний запах брошенного коридора. А над ней обсуждали ее будущую судьбу. Дар, проклятый дар, из-за которого все случилось, молчал. Она плакала, молча, трясясь всем телом. Никто из «серых» не обращал на нее внимания. Все орали, хрипели, сморкались и делили — кто станет первым. Момент, когда наступила тишина, Даша упустила. Различитьв тишине, разом опустившейся вокруг, чужой звук оказалось легко.
Металл скрежетал по кирпичу стен. Еле-еле, на грани слуха, но скрежетал. Почему замерли охотники? Даша приподняла голову, уставившись в темноту. Но увидеть успела немногое.
Сверкнуло бликом на длинном нешироком лезвии. Мелькнула тонкая темная тень со странно белым лицом. «Серые» начали кричать и умирать, некоторые попытались убежать, а кто-то — сопротивляться. Но, ни у первых, ни у вторых не вышло ничего путного. Света от нескольких фонарей и изредка проникающего внутрь через невидимые трещины и проломы, хватило не на многое. Но кое-что Даша успела рассмотреть, услышать, почувствовать.
Блеск острой стали. Всплеск брызнувшей крови. Хрип рассеченного горла.
Смазанный выпад копья. Встречный удар клинком. Хруст пронзенных ребер.
Взмах длинным топором. Качнувшаяся в сторону тень. Свист пробитой гортани.
Тонкий вопль страха. Скользящий кошачий шаг. Скрежет сломанной кости.
Торопливый бег прочь. Визг разрезаемого воздуха. Щелчок лопнувших позвонков.
Шорох мягких подошв. Треск развалившейся плоти. Смрад выпущенных кишок.
Скрип старой резины. Задушенный истошный крик. Шелест последнего вздоха.
Тишина наступила сразу, навалилась со всех сторон, сплелась с густой живой темнотой. Окутала ржавым сладковатым запахом смерти. Скрутила вновь нахлынувшим омерзительным слизнем страха. Даша, сцепила стучащие друг о друга зубы, поднялась на четвереньки. Поползла вперед, безнадежно, слепо.
К сереющему свету. К возможности увидеть… Увидеть что? Ей стало все равно. Здесь, в наполненной остатками улетающих жизней тьме, умирать она не хотела. Даша, наплевав на кровящие ладони и сбитые колени, пыталась уйти. Не получилось.
Тень остановилась прямо перед ней. Схватила за волосы, заставляя встать. Еле заметно блестела сталь, покрытая тонкой пленкойтемных разводов. Даша шумно задышала, потянула сломанный АПС. По руке вскользь прошелся удар тупым и тяжелым, удивительно точно попав в пучок нервов на тыльной стороне ладони. Пистолет ударился об пол. Белое пятно стало ближе, Даша закрыла глаза, зажмурилась сильно-сильно, до слез, до боли.
Нос и лоб чуть обдало почти неуловимым дыханием… свежим, пахнущим тонкой ноткой мяты. И все. Прочих запахов от тени с белым пятном вместо лица хватило с излишком. Даша не могла втянуть голову в плечи, попискивая от боли в натянутых волосах. Тень пока ее не убивала. Рука коснулась ее тела, пошла вниз, остановилась в промежности. Чуть позже раздался звук втягиваемого воздуха. Девушка вздрогнула, понимая, что за запах сейчас втягивает кто-то, убивший «серых». Месячные должны закончиться только завтра.
По щеке пробежались холодные сухие муравьи. Пальцы, обтянутые резиной перчаток, прошлись по щекам, носу, бровям. Добрались до сжатых век, надавили, до боли. Даша открыла глаза, охнув от зарябивших ярких пятнышек. И тут же замолчала, подавив просящийся наружу крик.
Поверх застиранной марлевой повязки, усыпанной россыпью темных точек, на нее смотрели светлые до белесости глаза. Черные головки зрачков тонули в радужке, почти не отличающейся от белков. Ничего не выражая, не двигаясь, уставились на нее.
На запястье, открытом сползшим рукавом зеленоватого балахона, крутился длинный хирургический нож. Поперек клеенчатого высокого фартука, перехватывая крест-накрест черными ремнями, блестела сталью лезвий грубая сбруя. Через свежесть убитых «серых» пробивался запах медикаментов. Из-под вязаной шапочки торчали светлые и длинные волосы. И… И еще у тени оказались подведенными… ПОДВЕДЕННЫМИ!!!.. брови. Зубы Даши, сами по себе, выбили дробь.
Светлые глаза не моргали, железная хватка на волосах не ослабевала. Голова в черной шапке качнулась вбок. Из-под марли, мыча и запинаясь, поползли слова.
— Мы… ма…Мыыаа…
Даша затряслась. Догадка, невероятная и страшная, проясняла все. Мычание выровнялось, как у давно не говорившего человека. Стало понятным, сложилось в осознанное, произносимое глубоким бархатным голосом. Даше очень хотелось закрыть уши, очень хотелось не слышать и не узнавать такое просто имя.
— Маша… Маша…
Postmortem (негатив ушедших дней): дела
Когда на страну свалились огненные смерчи, Антону шел пятнадцатый год. Ане, как не сложно догадаться, тоже. Они выжили, став теми, кем стали, и нашли друг друга на самом деле. Хотя, не зная про близнецов, некоторые просто принимали их за двух рыжих, обретших счастье. Но все казалось неважным. Как иначе, если пришлось снимать единственного любимого человека со звякающих цепей уже мертвой? Да и не просто мертвой.
Антон не считал себя добрым человеком. Хорошим, правильным, веселым, умным или храбрым — несомненно. Но не добрым. А что хорошим он был только для нее, и даже для банды таким считался не всегда? Правила распространялись только на принявших его волю, от веселья иногда умирали люди, ум, пусть и не всегда, но называли хитростью и изворотливостью, а храбрость? У каждого она своя, говаривал сам Антон Клыч. Но доброты в нем не находила даже сестра.
Он сам разрезал путы на ее запястьях. Сам спустил вниз то, что осталось. Единственный вопрос, что ему хотелось задать выродку, сотворившему такое с сестрой, был странен.
Антону Клычу, очень хотелось спросить ублюдка. Очень.
— Почему ты такой злой?!!
Тогда, двадцать лет назад, выжить получилось случайно. Обоих отправили на дачу. Дача, в пятнадцати километрах от города, строилась капитально. И подвал в ней имелся. Хотя именно ядерного удара по городу никто и не планировал. Боевой элемент ракеты, отклонившейся от курса, нес в себе оружие биологического направления.
Термобарические заряды, упавшие раньше, лишь расчистили поле деятельности. Превратили половину города в развалины, чадящие смертью и огнем. Другая половина ушла в сторону, накрыв несколько соседних сел с поселками. Но даже их хватило для локального «пенсдецначальникама». Бредовую фразу Антон запомнил с десяти лет, сиживая перед телевизором и смотря развлекательные каналы. Аня шутить не хотела. Сестра плакала. Долго, сильно, замыкаясь в себе.
Подвал, полностью повторяющий первый этаж, их спас. Спас своей глубиной, материалами, использованными для изоляции, и украденной на каком-то военном объекте дверью от армейского КУНГа. Плотно сев на резиновые прокладки, она спрятала их от окружающего мира, от ужаса и смерти, воцарившихся там. И Антон, ненавидевший отчима со всей яростью детства, проникся уважением к покойному. То, что их семья погибла, стало ясно позже. Первое время они ждали, надеялись, даже Аня. Плакать та стала через неделю ожидания.
Отчим помешался на конце света. Мама Антона и Анны злилась, но делилась только с бабушкой, тихим срывающимся шепотом. За все приходится платить, а уж за ровную сытую жизнь, так, тем более. Хотя кроме любви к ежемесячным новым апокалипсисам ничего странного за отчимом не водилось. Во всяком случае, для Антона и Ани. За дверь спальни они предпочитали не соваться.
Положительных сторон в его увлечении было много и до Рагнарека, все же наступившего. Не особо здорового и сильного пасынка молодой, младше матери на п