С грохотом, подпрыгивая ребрами по палубе, Митрич прикатил пластиковый пузатый бочонок. Спрятавшись за Женей, что-то колдовал с ним, хрустя отрываемой липкой лентой.
— Помоги, прикрой! — придушенно крякнул мастер, видимо, закончив. — Сейчас высунусь за борт, не хочется на ужин к ним попадать. А надо сильнее катнуть, чтобы на метр отойти.
Уколова покосилась на него совершенно дико, не поняв до конца — что тот сказал. Уши звенели, от грохота выстрелов, от лязга разлетающихся гильз, от натужного гудения водомета и начавшей, наконец-то, набирать обороты паровой машины. Но что делать, она поняла.
Мастер высунулся за борт чуть ли не по пояс, едва не пропав. Женя могла и не успеть, но справилась, наклони стволы под немыслимым углом, и громко заорав от холодного огня, растекшегося по руке от пальцев и до самого плеча. Бочонок, блеснув в лучах прожекторов, булькнул в воду. Несколько водных тут же метнулись за ним.
— Прикрой лицо! — заорал Митрич. — Ну!
Река вспучилась, осветившись изнутри. К грохоту стрельбы и моторов добавился низкий рокот, вырвавшийся из-под черных волн. Пламя, жадно лизнувшее водных, добавилось практически тут же. Заревело, сразу мазнув сухим обжигающим плащом, заставило Женю пригнуться к полу.
Вспышка резко осветила сгустившуюся темноту. Огонь, забив на дождь и реку, бушевал там, где представить его казалось невозможным. Стена пламени, рыжего, с черными полосами, едко пахнущая сгорающими химикатами, отгородила «Арго» от преследователей. Те остались за ней… либо в ней.
Уколова, выдохнув, машинально провела рукой по лицу. Посмотрела на ладонь, ставшую черной, потрогала голову. Зюйдвестки как не бывало, да и прическа у нее снова изменилась. От коротко обрезанных волос остался форменный ежик, ничуть не больший, чем у штурмовиков СБ. Она села прямо на палубу, больно ударившись об доски. И засмеялась. Смеялась и плакала, слушала звуки стрельбы КПВТ и не хотела идти на нос. Вытирала слезы, размазывая по лицу сажу от дотянувшегося пламени, и не могла заставить себя встать.
— Эй! — Митрич потрогал ее за плечо. — Ты как?
— Что это было?
Он не ответил.
— А, понятно. Ноу-хау, ну-ну. А что ты, старый пень, сразу бочку свою не прикатил?
Оружейник пожал плечами. Виновато заглянул в глаза Жени.
— Думал, прорвемся…
— Думал он… обалдеть, мать моя женщина… Так мы и не прорвались!
— Это ничего, ничего. Нам ведь назад еще идти. Для возвращения хотел сберечь.
Он еще раз пожал плечами и тоже присел на палубу. Женя сглотнула, понимая, о чем, и встала. Магазинов в подсумке должно хватить еще на нескольких водных упырей, и стоило помочь Пуле. Да и поздно теперь отворачивать назад. Она отогнала ненужную мысль, вцепилась в фальшборт и пошла на нос. Позади «Арго» все еще продолжало полыхать, и никого из преследователей она не видела.
Судно не просто шло вперед. Кренилось, развив небывалую до сих пор скорость. Как Зуич умудрялся вести его в полной темноте, Женя не понимала.
Когда она добралась до носа, грохот КПВТ прекратился. Азамат, устало опершись на шипящий паром пулемет, посмотрел на нее.
— Вроде прорвались. Ты как, лейтенант?
— Жива. Точно прорвались?
— Да. Последний недавно ушел на дно.
Она кивнула. Посмотрела на «шипы», те, что остались относительно целыми.
— Пошли, сбросим тела. И вес убавим, и пожрать дадим тем, кто может рядом плавать.
Азамат покопался под настройкой, выудил багор.
— Я тебе разве смогу помочь?
— А? — он повернулся к ней, взглянул на руку. — Ох ты ж, черт, забыл. Иди в каюту, начинай бинты снимать. Сильно болит?
Сильно? Женя выдохнула. Адреналин в крови успокаивался, и ощущала она все намного сильнее. Ноги затряслись, подгибаясь. До каюты, шаркая и держась за все, что попадалось под руку, она добиралась достаточно долго. Как получится встретить девчонку и потом еще добраться до поселка водников? Как выйти до Бугуруслана? Как оказаться в Белебее, казавшемся сейчас мирным и спокойным родным домом? Женя не знала.
Бинты, намокшие от воды и крови, подавались с трудом. Аккуратно снимая первый слой, Уколова пыталась их размотать, стараясь не плакать. Не получалось. Пальцы, прячущиеся под покрасневшей тканью, странно изогнулись. Сможет ли она когда-нибудь восстановиться? Женя всхлипнула, все-таки не выдержав, и разревелась.
Азамат, войдя внутрь, остановился у самого входа. Смотрел на ее трясущиеся плечи, ничего не говорил. Большой таз в его руках густо парил над горячей водой.
— Женя?
— Что?!!
— Пят’як, сама взялась?! Ну, да, надо перебинтовать, и обязательно обработать. Станет еще больнее. Но не сделаем, выйдет хуже.
Она замотала головой, соглашаясь. Протянула руку, трясущуюся, очень ровно и нервно. Сидела, ожидая всепоглощающей боли, и глядела прямо перед собой. Мысли, только что теснившие друг друга, успокоились, спрятались.
— Ты молодец. — Азамат отжал чистую тряпку, вода побежала в таз. — Очень помогла, держалась. Не представляю, смогли сам также себя вести, честно. Выдержать такое на моей памяти смогли не многие. Надо же, из спарки палить с переломанными пальцами…
Вода снова забулькала. Женя хотела сцепить зубы. Но сейчас, в тепле каюты, без десятков голодных рыл за кормой, не могла. Обломки вспыхивали искорками, отдавая по всему лицу. Левая щека изнутри оказалась чуть ли не прокусанной насквозь остатками клыка, торчащими костяными лезвиями вбок.
— Хотя чего только не видел вроде бы. Знаешь, как-то, где мы были… а, точно. Мотались летучкой между Стерликом и Давлеканово, порядок наводили. Так ребятки наши отыскали, представляешь, «зилок», такой, старенький вроде, но целый. Законсервированный, что ли. Весь в солидоле и еще какой-то смазке. Еле ее очистили, пластами так и падала. Густая, воняет, а надо убирать. Ну, так вот, лейтенант, представляешь, какая катавасия-то случилась… руку поверни торцом. Слушаешь?
Уколова вздохнула. Да, она слушала. Сидела в тесноте крохотной конуры судна мутантов, подставляя искалеченную руку самому настоящему уголовнику, согласно буквы закона Новоуфимки, и слушала его треп. Про какой-то автомобиль, про смазку, про…
— Ну и, представляешь, какое дело-то. Нам тогда оставаться нельзя было долго на одном месте. А тут, нате вам, автомобиль. И, представляешь, прямо один в один как у нас с зениткой в кузове. Ну, ЗУ-23 подняли, обложили мешками с песком… А, ну да, ты знаешь о чем я. Так, пальцы попробуй расслабить, а то помешаешь. Ну, вот, слушай дальше.
У нас, значит, старенький «зилок», а тут совсем новый. Только он на газу, все под газ и что делать? Так наш зампотех, не будь дураком, вызывает к себе водил и говорит: ночь времени, заменить все необходимое и перевести машину на бензин. И все, хоть стой, хоть падай. А на улице мороз ебёт, градусов под тридцать, в здании места нет, есть только под навесом. И пацаны всю ночь разбирали-собирали, крутили-вертели, хуй к носу прикидывали, но дело сделали. Поверни ладошку, лейтенант, положи, посмотри.
Уколова повернулась к нему, открыв рот. Посмотрела на собственную перебинтованную ладонь, на светлый и чистый бинт, на довольно улыбающегося Азамата.
— Ты все сделал?
— Все. Не стоит говорить спасибо, заслужила.
— Тебе лекарем бы быть, Пуля. — Уколова шмыгнула носом. — Все зубы заговорил.
— Сейчас посмотрю, может травка осталась у Зуича. Запарю, а то, думаю, непросто тебе приходится. Ноют?
Женя коснулась языком одного из обломков, вздохнула. Если бы только ныли…
— Ладно, ты посиди, я сейчас приду.
Когда Пуля вышел, Женя прилегла. Усталость мягко захватывала все сильнее. Появился легкий озноб, и она натянула по самые глаза пахнущее соляром шерстяное одеяло. Когда-то синее, сейчас вытертое и застиранное. Но теплое, и с еле проглядывающим теперь потешным мишкой. Наверняка детское, бывшее любимым для какого-то малыша.
Чуть согрелась, уже не ощущая тела, начавшего проваливаться в сон. Женя старалась ухватиться за собственные мысли, но не справлялась. Проваливалась все глубже и глубже, летя через воспоминания, что-то непонятное и цветное, не имея никакой возможности справиться с дремой.
Азамат поставил кружку с отваром на столик, подпер с двух сторон стеклянным шаром с искусственным снегом внутри и незаметно отстегнутым «Кедром». Хитрую конструкцию Митрича, как не старался, снять не получилось. Уколова спала некрепко, вздрагивая, и будить ее Азамату не хотелось. До самого главного места пути оставалось не более часа. Если повезет, то ночь у них пройдет спокойно. А утром станет ясно — что и как делать.
Он набросил поверх одеяла, еле прикрывающего Уколовой ноги, бушлат, достав его из шкафчика. Поправил шерстяную ткань, прикрыв девушке нос, и вышел.
Во сне Уколова шла по улицам родного города, того, где родилась. Того, каким он был до войны. Цокала крохотными набойками лакированных туфелек, держа маму за руку, и любопытно крутила головой по сторонам.
Светило теплое солнце, пахло свежими, совсем крохотными зелеными листиками распустившихся деревьев. Люди вокруг довольно улыбались, сверкая солнечными очками. У кого только купленными, у кого дождавшихся своего времени с прошлого лета. Мама маленькой Уколовой любила очки большие, как из глупого мультфильма про львенка и черепаху. Маленькая Уколова его не любила, постоянно прося включить «Машу и медведя», и спорила с мамой. Та расстраивалась, но дочку слушала. Черепаха не нравилась Жене. А вот ее очки — да, потому что у мамы такие же. А мама маленькой Уколовой — очень красивая.
Да-да, так и есть. Вон, как смотрят на нее много разных людей. Почему-то на маму смотрели всякие дяди, а тети, если и оборачивались, только неодобрительно качали головами. Маленькая Женя много не понимала, как не старалась.
И откуда ей было знать, что кто-то завидовал, кто-то смотрел исключительно на ноги, открытые чуть ли не до… в общем, до. Что поделать, если фигура мамы позволяла носить такие короткие юбки? Маленькая Уколова, несмотря на совершенно недетскую серьезность, многого просто не понимала из-за непонятности и очевидной глупости многих моментов.