Один из бойцов, скорее всего, Девятый, прыгнул вбок, стараясь увернуться с линии полета. Не успел. Хвост мутанта хлестнул плетью, раскрываясь на конце на три отдельных хлыста, обвивших торс солдата. Того бросило вперед, прямо в раскрытые пальцы левой лапы. Хрустнула, сминаясь, защита, треснули кости, Девятого бросило еще дальше, к широко раззявленной пасти.
Морось дождя тут же смешалась с брызнувшей во все стороны красной взвесью. Войновская старательно вела линию трассирующих за скоростной, не угонишься, скотиной. Бойца было жаль. Тварь хотелось убить.
ПК Пятнадцатого выпустил длинную, в половину ленты, очередь. Несколько пуль зацепили летящее чудо-юдо. Да и сама Войновская готова была поклясться, что попала монстру в бок, кучно, не меньше, чем пятью-шестью патронами. Вот только толку не вышло. Крылатая дрянь, совершив очередной немыслимый кульбит, почти коснулась брюхом земли, выровнялась, уходя в переулок.
Пушка «Выдры» грохотала, провожая. ОФЗ И БЗТ разрывались по сторонам от черных полощущих крыльев, несколько осколков все же зацепили темную чешуйчатую кожу. Мутант зацепился одним крылом, острейшим когтем, за торчавший кусок бордюра, истошно и угрожающе завопил, складываясь в полете. Его швырнуло прямо на основание памятника нефтяной вышке, крепко, до треска, приложив о постамент. Стрелку второго шанса не выпадало, и он воспользовался тем, что есть.
Тридцатимиллиметровые снаряды прошили вязкое тело насквозь, дробя и разрывая на куски. Война подарила всем подобным многое, и уж так, что лишь на зависть. Там, где человека просто разнесло бы на несколько частей, тварь еще жила. Точку поставили несколько МДЗ, идущих через каждые четыре звена с остальными боеприпасами. Вспыхнули те самые мешки на шее, замеченные Войновской, чуть позже скотина просто-напросто заполыхала изнутри странным, зеленоватым пламенем.
Последний, совершенно оглушительный рев, прижимающий к земле, донесся от горящей и смердящей кучи паленой плоти, когда Войновская его совершенно не ожидала. Массивная башка, с четко проступившими впадинами и выпуклостями, поднялась из чадящего факела, открыв безразмерную пасть. Горько и страшно рыкнула, протяжно, как будто прощалась.
— Охренеть… — Пятнадцатый, прикрывающий Войновскую справа, косился на костер. — Еле-еле подохла.
— Да.
Майор развернулась назад, к людям. Бросилась бегом, подозревая, что беда не приходит одна. Так и вышло.
Правое заднее колесо машины, обтекая тлеющей, превратившейся в кашу резиной, стекало на землю. Двадцатая, с которой уже содрали щитки и бронежилет, дымящие поодаль, стонала сквозь зубы. В шлеме, валяющемся рядом, зияла крупная пробоина с оплавившимися краями и несколько поменьше. Самой Двадцатой бинтовали лицо и голову. Едко пахло медикаментами, применяющимися при химическом ожоге, поверх марли проступали алые пятна.
Второй ее боец, Четырнадцатый, протирал лицо спиртовой салфеткой из перевязочного пакета. Маска, превратившаяся в труху, воняла у его ног.
— Кислота. — Семнадцатый, стрелок машины Войновской и медбрат, подошел к ней. Двадцатую, под руки, завели внутрь оставшейся в строю «Выдры». — Очень концентрированная и сильная. Левый глаз не спасти, к вечеру от него ничего не останется.
— Машина?
Он пожал плечами, кивнул на нее.
— Шланги разъело полностью, крепления под диск тоже. Уничтожена даже проводка, проходящая с этого борта. — Семнадцатый посмотрел на компенсатор своего АК-103. — Машину мы потеряли, госпожа майор.
— Ясно. Все меня слышат?
Слышали все.
— Выдвигаемся как есть. Автомобиль взорвать. Боеприпасы перенести в «Выдру». Топливо, если есть возможность, слить. Я и Пятнадцатый в охранение, остальным — десять минут времени.
Захрипела и ожила станция.
— Майо… Илья и Шат… потеря….
— Что у вас?
Войновская вслушалась в помехи, стараясь разобраться. Предчувствие не обмануло. Наклевывалась не просто неприятность, нет. Судя по всему, Войновской выпала удача столкнуться с целым ворохом проблем.
Даша
Даша сидела в углу большого подвала, или чего-то схожего. По пути сюда она старалась крутить головой по сторонам, но практически не вышло. Страх оказался сильнее.
Стены, обклеенные разномастными кусками обоев, вкривь и вкось, сикось-накось, одним словом. Красные розочки на голубом фоне, желто-серые полоски на зеленом поле, кусок большой воды с торчащим каменным горбом, какие-то смешные человечки. Банки, банки, очень много банок, и бутылок, и склянок, плошек с тарелками, сплошь заставленных свечами и огарками, с горками оплывшего стеарина и растопленного жира, с вялыми червями фитилей.
В углу, в закопченной огромной дыре, еле теплились, отсвечивая жаром, угли. Несколько полок, заставленных потрепанными книгами и какой-то разнокалиберной и разномастной ерундой, вроде куклы с двумя ногами и одной рукой или засушенной головы. Отдельно, странные на фоне беспорядка, сверкали никелем круглые больничные «биксы», еще страннее смотревшиеся рядом с большим верстаком, сплошь заваленным инструментами.
Инструменты пугали. От большой кувалды, приваренной к трубе, до косы, выгнутой острием параллельно черенку-косовищу. Даша сглотнула, покосившись на застывшую в углу напротив хозяйку. Маша сидела там с самого прихода, ровно выпрямив спину, на коленях, положив руки на бедра. Сидела, с закрытыми глазами, застывшая, страшная.
Даша пошевелилась, разгоняя кровь. Зад, болевший от твердого пола, просил встать. Маша вздрогнула, открывая глаза. Ртутью, с пяток, поднялась и тут же, раз-раз, оказалась рядом.
— Ку-у-у-да?
— Холодно.
— Одеяло на! — старое, но чистое, пахнущее чем-то резким, химическим, оно прилетело, выдернутое из темноты. — К-у-у-у-тайся. Топить нечем. Вечером п-о-о-о-йдем.
— Куда?
Маша хлопнула густыми ресницами. Наклонила голову к плечу, прямо-таки потешаясь над дурочкой, что ничего не понимала.
— За д-р-р-р-овами.
— Точно! — Даша улыбнулась. Зуб на зуб уже не попадал, выбивал заковыристый ритм. Одеяло оказалось колючим и пока не грело.
— К-р-р-р-асиво. — Маша показала на грудь Дарьи. Красиво?
Подвеска, поблескивая серебром, выбралась из прорехи порвавшегося свитерка. Бирюза, даже в полутьме такая… красивая, качнулась. Даша всхлипнула, зажала рот ладонью. Глупость какая-то. Все вокруг, глупость. Безумный бред, как приснившийся ночью. Только ставший настоящим и ощутимым.
И Морхольд умер. Глупо, ненужно и не вовремя. Ушел сам, оставил ее одну.
Санитарка Маша погладила ее по щеке. Даша не вздрогнула, запрещая себе бояться и стараясь привыкнуть. До места она вряд ли доберется. При любых раскладах.
Маша нахмурилась, свела тонкие брови и потянулась к поясу. Оттолкнула Дашу назад в угол, разворачиваясь и прикрывая ее собой. Большая стальная дверь, загрохотала, окуталась поднявшейся пылью и влетела внутрь. Грохнуло, теперь сильнее, заплясала красная точка, дико скачущая за Машей. Чуть позже добивалась вторая, стараясь успеть за первой. Даша, отползла к продавленному дивану, вжалась в прелую спинку, с отходящей кусками, пахнущими плесенью.
По стенам застучало попаданиями. Со звоном и треском разлеталась свеченосная посуда. Куклу посекло пополам. В сухую голову, сухо хрустнув, попали несколько пуль. Голова только качнулась, не собираясь разлетаться осколками. Маша, пригибаясь, ломано и странно, двигалась к двум фигурам, возникшим в проеме. Запиналась, совершенно не напоминая бой с «серыми», шла, как будто борясь с чем-то. Но шла.
В нее попали, на излете, поймав в прыжке, должном закончиться рядом со стрелками. Сталь ее странноватого длинного ножа заблестела, начав петь звонко и убийственно. Пули попали в грудь, разрывая плоть, сбив с ритма, отбрасывая назад. Первый в черном, высоченный и просто огромный, двигался чуть ли не так же быстро, как самая страшная легенда в Дашиной жизни. Да и легенды не должны погибать от пуль.
Машу убивали из двух стволов, не давая ей встать. Били в упор, тратя патроны, ничуть не жалея. Один сменил магазин, второй прикрыл выстрелами. Дашины зубы стучали не просто дробь. Они выбивали бешеную пляску, выколачивали удары там-тамов. Тело в фартуке и маске на лице, тряслось от попаданий. Даша старалась не смотреть. Остро воняло порохом и кровью.
Перед ней остановились сапоги, и лишь тогда она поняла, что все. Раздавались только глухие сильные удары. По твердому били чем-то еще более твердым.
— Ну, вот я тебя и нашел. — Человек в глухом камуфлированном комбинезоне, шлеме в чехле и черной маске на лице улыбался. Голос его выдавал с головой. — Эй, Шатун, хватит. Ты посмотри на нашу красавицу.
— Чё на нее смотреть то? — Даша вздрогнула, узнавая и имя, и голос. Противно захрустело. — Блядь, размолотил ведьме всю башку, скальп хрен срежешь.
— А ты б не увлекался. — Человек присел рядом с ней. Уставился блестящими глазами. На груди, прикрепленная карабином к разгрузочному жилету, хрипнула женским голосом, рация, твердя что-то про серое. Или серого. — Майор нас потеряла, Шатун.
— Зловредная баба. Что ты ей скажешь? — Шатун не подходил, сторожил вход. Хрустеть прекратило. — Она как репей, прицепится, и хрен отстанет.
— Насрать. Я ее нашел. — Он снова уставился на Дашу. — Меня зовут Илья. А ты, как понимаю, Даша Дармова?
— Да. — Голос, выходя из пересохшего горла, неприятно подрагивал. — А ты кто такой, и откуда меня знаешь? И зачем и как нашел?
— О, какая любопытная. — Илья усмехнулся. — Пить хочешь?
Шатун не дал ей ответить, недовольно пробасив от двери:
— Чего ты с ней цацкаешься? Накинь браслеты, чтоб не удрала, и пошли наверх. Блядь, надо было штурмовиков с собой брать. А я тебя послушал. Думаешь, выгорит нам? Мастер не разозлится?
— Нет. Ну, обскакали мы с тобой его протеже, и что? Я свяжусь с ним, когда выйдем наверх. Только учти, потом, скорее всего меня придется привязывать к квадрику. Сил хватит на несколько секунд контакта. Итак потратил и на нашу подопечную, которую еле нашел, и на эту бешеную тварь, еле сдержал. Порвала бы нас бабенция, а?