Даша закричала, и села. Непонимающе уставилась на Уколову, сидевшую напротив, привалившись к борту. Повела глазами вокруг.
Азамат все также маячил на корме. Водометы работали тихо, легонько толкая суденышко вперед. Снег успокоился, хотя на навесе его хватало. Старик и рулевой тоже оказались на своих местах. Не было только Морхольда. И огромного кота. Сон, чертов сон оказался ничем не лучше действительности.
— Проснулась? — Уколова устало потерла переносицу. — Я тебя так и так будить собиралась. Раскричалась…
— Они не пришли?
Уколова не ответила. За кормой, уже успокаиваясь, утихала пальба.
Даша вздохнула. Встала и прошла к рулевому. Тот, хмурясь целой частью лица, старался на нее не глядеть. Но заговорил первым.
— Чего тебе?
— Есть чем писать?
Чернобородый плюнул ей под ноги.
— Малахольная ты, как посмотрю. Дневник, что ли, ведешь?
— Мне надо кое-что записать. Не хочется вырезать на вашем судне, чтобы не забыть.
Он засопел, но вытащил из глубины широченного плаща потрепанный блокнот в кожаном переплете и толстый карандаш.
Даша вернулась назад, раскрыла его, быстро написав несколько цифр. Уколова, подойдя к ней, заинтересовалась.
— Сорок четыре градуса пятьдесят три минуты северной широты и… тридцать семь градусов с девятнадцатью минутами восточной долготы. Это что, для чего?
— Я… — Даша сглотнула. — Надо было сказать ему сразу, я же знала, это просто. И не сказала. А ему надо, очень надо, там его близкие. Живые, целые. Он же доберется до них, если захочет, он сможет… И еще там море.
Она подтянула колени к лицу, уткнулась в них и заплакала. Сухим, беззвучным страшным плачем.