– Точно-точно. Аномалия, что ты хочешь. Здесь такого добра хватает. Ладно, надо еще немного пройти, машину докатить и отдохнуть. До рассвета здесь часов шесть, не меньше, темновато будет.
Он встал, отряхивая грязь с одежды. Помог Дарье свернуть противогаз и убрать в сумку. Каску снова нахлобучил ей на голову.
– Никуда не ходи, да и вообще, барышня, садитесь в седло. Катить нашего механического Росинанта все же глупо и губительно. А так мы с вами просто домчим до нужного укромного местечка. А я сейчас вернусь.
– Зачем? Куда?
Он не ответил, снова нацепив маску и нырнув в туман.
Даша вздохнула и забралась в люльку. Мотоцикл хрустнул, но просел еле-еле. В этот раз Морхольд, конечно, пропал, но она не переживала, ей даже стало чуть стыдно за дурные мысли о нем. Она оглянулась, пользуясь лунным светом, пробившимся сквозь плотную черноту туч, хотя рассмотреть вышло немногое.
Высоченные темные и широкие силуэты, больше всего смахивающие на бочки. Только бочки почему-то с многоэтажный дом высотой. Разбитый перекресток с дорогами прямо и налево. Рыжие всполохи от огромного факела впереди. И завалившаяся на бок фура, на которой сбоку еле различимо виднелись две цифры, две пятерки.
Даша встала, прошла вперед, пытаясь рассмотреть больше. Сзади звякнуло. И кашлянуло. Она обернулась, вполне понимая, кого увидит и что услышит.
Морхольд задумчиво посмотрел на нее.
– Меня в тебе поражает много вещей, Дарья. Например, то, что ты дожила до своих лет, со всей твоею малахольностью, в первую очередь. Но и кроме этого хватает в тебе всякого разного, способного удивить любого человека. О чем мы с тобой говорили в самом начале пути?
– Я слушаюсь и делаю что сказано.
– Сказал сидеть здесь?
– Да.
– И?
– Поняла. – Даша пожала плечами. – Извини.
– Умница, деточка. – Морхольд повесил «Печенега» Даше на шею, и, всучив чуть полегчавшую сумку, сел в седло. «Урал» скрипнул, трагично и пугающе, но не развалился. И даже завелся, сердито зафырчав двигателем и плюя глушителем. – На вот, бонус за хорошее поведение. И не дергайся зря. Не брошу я тебя.
Даша вытащила прямоугольник, обернутый в серебристую фольгу.
– Что это?
– Шоколад.
– Спасибо.
Она замолчала. Морхольд, тоже не горя желанием разговаривать, тронул мотоцикл с места.
Двигатель «Урала» трещал еле слышно. Странно, но измотанная машина, воскрешенная руками погибших хозяев, работала прекрасно. Даша смотрела по сторонам, стараясь понять – куда же они едут?
Чуть подбрасывало на неровных остатках асфальта. Перед глазами стояла Кротовка и пассажиры платформы. Трое мужиков, обменявших мотоцикл на свои жизни. Морхольд, упорно прущий своим путем ради нужной информации. Погибшие в вагонах. Погибшие у Тургеневки. Погибшие в зеленом тумане. Погибшие…
Ее дорога к странноватой надежде превращалась в кровавый путь. Путь, прокладываемый сталью, свинцом и порохом. И многими смертями.
Даша откусывала безумно вкусное лакомство, жесткое, твердое до состояния камня, понемногу рассасывала. Шоколад оказался приятным и никаким. Вместо его безумной сладости, оставшейся где-то в прошлом, на губах и деснах язык ощущал только металлическую соль крови.
Под тихо тлеющими покрышками мотоцикла хрустели истлевшие в пламени ветки. Черные и ослепительно белые, закопченные и покрытые льдисто поблескивающей коркой инея, отмытые и высушенные до сахарной чистоты ветром и дождями. Прямые и кривые, толстые, тонкие, маленькие и большие. Лежавшие вперемежку со звонко лопающимися кругляшами, каждый из которых с одной стороны имел четыре дырки – две побольше, две поменьше.
Морхольд, вытянув вниз длинную лапищу, покрытую шерстью, подхватил череп, бросил в разлетевшиеся веером стеклянных брызг сосуды по пути. Стекло резало воздух, секло резину замызганного кровью ОЗК, чиркало по лицу и норовило ужалить глаза. На шипящий и исходящий едким потом асфальт, медленно и плавно падали заспиртованные гомункулы черного цвета. Злобно шипели и скрывались в длинных, лениво шевелящихся тенях по краям дороги.
– Это боулинг, детка! – Морхольд облизал верхнюю губу длинным алым языком, покрытым липкой слюной. – Каждый шар за жизнь, по одной на каждый бросок, мать его!
Следующий шар взмыл над его ладонью, закрутился в огненном вихре, блеснув огнем из глаз и, оставляя дымный след, улетел вперед, к рвущимся вверх тугим спелым колосьям.
– Все сгорит, и мы сгорим! – Морхольд подмигнул ей плачущим кровью потухшим глазом, медленно распадаясь на верещавших и разбегающихся крыс.
– Смерть! – пропищала крыса, ставшая лицом.
– Я найду тебя! – провыл серый волк, стлавшийся над стальной травой.
– Ты наша! – просипели три головы умирающего дракона.
Сильное тело взорвалось изнутри, выпустив железную женщину с медовыми волосами. Ледяные глаза уставились на девушку, холодные губы дрогнули…
– Эй, ты чего?! – Морхольд тряс ее за плечо. – Да проснись ты уже, что ли!
Даша посмотрела на него, провела рукой по щетине и даже не собиравшейся мягчеть колючей бороде.
– Шерсти нет.
– М-да… – Морхольд встал с колена. Еле заметный, стоял внутри чего-то темного и точно закрытого. – Если уж шерсть и искать, милая моя, то на ладонях. Да и то, вроде бы не так давно с женщиной был. Ох, и орала же ты…
– Сон страшный. – Даша села. Под задом нащупала плотную ткань спального мешка. – А мы где?
– Схрон тут есть. Мало кто знает про него, нам с тобой повезло, мне как-то показали.
Сбоку, в двух местах, пробивался еле заметный свет. Сталкер сел рядом, завозился, что-то расстегивая.
– Я сапоги сниму, портянки перемотать, так что не пугайся.
– Ага. Сам не испугайся только.
– Чей-то? – Морхольд зашелестел снимаемой тканью. – Вот раньше, до Войны, всяко бывало. Думаешь такой – етит твою мать, как же мы с ней чего делать будем? Придем, к ней или ко мне, а шастали-то несколько часов. Ноги ж воняют, носок вроде бы протертый был, так там палец сейчас наружу. Скажет, мол, фу-фу-фу и все такое, и прости-прощай клево проведенное время…
Даша усмехнулась:
– И?
– Ну… а потом приходишь, а у нее колготки эти сраные. И тут как уж выйдет. У всех же разное потовыделение, ну и…
– Хм…
– Да вот и сам про тоже самое. Это ведь проблема была – запах человеческого пота, говорил, не?
– Не помню. Тогда, до Войны?
– Точно. – Морхольд зашуршал, явно устраиваясь удобнее. – Одни дезодоранты против пота и шампуни против перхоти. Смертельная болезнь, отож, по имени перхоть. Тысячами мерли от нее, представляешь?
– Чума?
– Тьфу ты, поверила. Да не… тогда много всякой ерунды у людей в головах было. Сейчас бы всем таких проблем – как бумажник купить из кожи, а не из заменителя, какие цветы выбрать на день рождения, как…
– Да уж. – Даша укуталась по самые глаза. – Хотелось бы мне там пожить, хотя бы чуть-чуть…
– Ты думаешь, что раньше все было просто и хорошо? – Морхольд пошевелился, натянув одеяла на кончик нос. – Холодно, блин… Вредно в моем возрасте так вот время проводить. Дернуло же с тобой связаться, дурында малолетняя.
– Сам решил, я-то тут причем? И мой возраст? – Даша хлюпнула носом. Прицепившийся насморк неожиданно решил задать ей жару. – Вдруг я тебя вообще обманула, ты не думал о таком?
– В голову мне ты тоже обманом проникла?
– Ну…
– Ну, ну. Ладно, ты чего не спишь?
– Страшно. Да ты и не дорассказал.
– А? О чем ты, милашка?
– О жизни, о прошлой хорошей жизни.
Свет от неожиданной луны падал внутрь через щель. Даша, светлея лицом, повернулась к нему.
– Это интересно, понимаешь? Мама рассказывала многое, но все больше скучала и грустила. А с кем другим мне не хотелось говорить. Дед тот, ну, тот…
– Я понял, не дурак вроде. – Морхольд почесался. – А со мной, значит, можно пошептаться, как с подружкой?
– Хороша подруга. – Дарья усмехнулась. – Всегда о такой мечтала. Чтоб со щетиной, да с пулеметом, да еще и дымила бы как паровоз.
– Я б подымил, кстати. – Морхольд сел, закутавшись в одеяло. – Сейчас вот как туман пойдет, покурю.
– Это же нехорошо, кашляешь вон. В Кинеле с утра меня даже разбудил, думала все, помираешь, сейчас легкие выплюнешь.
Морхольд протянул руку и щелкнул девушку по лбу. Та ойкнула.
– Ты старшим-то не стремись указывать на их ошибки и слабые стороны, милая моя. Хорошо? И не обижайся. Порой легкая боль помогает усваивать материал. Ты в курсе, э?
Даша не ответила. Потерла лоб и, скорее всего, надулась.
– Ладно, ладно… – Морхольд шумно вздохнул. Извиняться не хотелось. Юная деваха сумела затащить его в такие неприятности, что ему самому казалось глупостью просить прощения за щелчок по лбу. Но… – Извини.
– Больно же, блин… Хм-хм-хм… – похныкала девушка, и добавила совершенно спокойно. – Давай, рассказывай.
– Вот чего ж тебе не спится, а?
Дарья пожала плечами.
– Адре… как правильно?
– Ну да, и как сам не подумал. Адреналин. – Морхольд встал и, морщась из-за затекших мышц, прокосолапил к щели в стене. Выглянул, прислушался.
Вокруг стояла относительная тишина. То есть, если уж честно, ее-то как раз и не наблюдалось. Или не слышалось? Отрадный, как всегда ночью до жути приветливый и радостно встречающий темноту воплями различных обладателей голодных желудков, не подкачал.
Туман уже спал, позволив поднять заслонки и пустить кислород. Здесь, в свете луны, редкой гостьи на несколько десятков километров вокруг, его было хорошо заметно. Плотный, как всегда зеленоватый, он плыл над самой землей. Напоследок набрасывал плотное густое одеяло на все, до чего дотягивался. Густая сметана стелилась и кралась, отыскивая любую лазейку, выступ или строение. Морхольд порадовался находчивости какого-то бродяги, облюбовавшего вот эту самую берлогу и установившего все необходимое. Гермодверь, плотные ставни на щелях, закрытая циркуляция воздуха. Спасибо тебе, дружище, что можно спать без противогаза.