Окружающие заливаются смехом.
Бабуш стоит чуть в стороне. Невысокий, щуплый, слишком сутулый для своих «около тридцати». Всем видом, маленькими глазками и редкими непокорными волосками усиков, он как будто напрашивается на шутку. Иногда делает неумелые попытки защититься, но этим только усугубляет свое положение. Поэтому чаще безропотно принимает удары на себя, но смеется вместе со всеми. Смысла ссориться с таксистами для него нет.
Что касается Олега, то язык у него без костей. Кто его знает, те не обижаются, но новичкам бывает непросто. Поначалу огрызаются, а потом все равно вынуждены смириться. Олег слишком забронзовевший и авторитетный. Он из «бывалых». Начинал таксовать вместе с Суреном еще в начале девяностых. Манеры общения своей он не смог бы изменить даже при желании. Но – душа компании. Олег нужен этой толпе, как громоотвод в непростой жизни.
Появление Сурена переводит внимание на него. Он объясняет стоящим поблизости, как именно получил рану, демонстрируя в воздухе незамысловатый механизм защелки ворот, и дальнейшие претензии Олега к Бабушу повисают в воздухе.
Встревает здоровый и красномордый Женька, круглый год застегнутый на минимально возможное число пуговиц, чтобы охладить неуемный внутренний пыл:
– Сурен как тот шарпей с дыркой, который мерялся шрамами с доберманом.
Несколько человек начинают смеяться: ха-ха-ха! Отличный анекдот! Другие просят напомнить, в чем там суть.
Женьку два раза просить не нужно. Травить анекдоты он умеет – рассказчик громогласный и харизматичный, и сам любит смеяться над своими шутками, кривя полный железных зубов рот.
– Ну, когда доберман показывает шарпею шрам на правом боку и говорит: это я подрался с волкодавом. – Женька отводит край куртки и пальцем тычет себя в бок. – Потом показывает на другой бок: это я подрался со львом. Вот этот шрам в бедре – в меня стреляли из пистолета. Вот этот – стреляли из автомата… Ну, шарпей слушал-слушал, потом берет себя за складки на лбу и начинает тянуть вниз: раз, два, три, четыре. «Видишь дырку?»
На этом моменте Женька максимально вживается в роль: сильно кривится, прижимает подбородок к груди, левой рукой натягивает невидимую кожную складку к пупку, а правой тычет себя в темечко.
«– Пулевое ранение навылет? – спрашивает доберман.
– Нет, это моя жопа.»
Напряжение среди слушателей увеличивается по мере натяжения шарпеем каждой складки, и последние реплики звучат в едва ли не звенящей тишине, а поскольку половина присутствующих знает, чем дело кончится, и знает финальную фразу, то они почти одновременно взрываются от смеха сразу после слова «жопа». И Женька смеется громче всех – еще более красный и горячий. И рот его еще более кривой, а железных зубов видно вдвое больше обычного.
– Ай, молодец! Могешь, Михалыч! – хвалят его со всех сторон.
Когда-то давно, во времена популярности певицы Тани Булановой, Женька без конца напевал ее хиты. С тех пор ее творчество и образ в сознании Сурена прочно слились с Женькой.
Сурен замечает, что стоящий у самых дверей Андрюха, который все это время разговаривал с Васей, прижимается лицом и рукой к стеклу, чтобы разглядеть, что происходит внутри.
– Андрю! – кричит ему Сурен, ударение на «ю». – Ну что там?
Тот накидывает невидимую петлю на шею и фиксирует конец где-то над головой: мышь повесилась.
– Что могу сказать, Сурен? – громко вздыхает Олег, привлекая к себе внимание. – Скажи спасибо, что руку прижал, а не мошонку.
Нет, это еще не шутка. Это так не работает. Для шутки нужен разгон, инерция. И окружающие лишь улыбаются в ожидании большего. Кто-то громко сплюнул подальше в газон. Кто-то выпустил клубы сигаретного дыма поверх голов, но не угадал движение ветра – облако обрушилось под ноги.
– В его случае был неслабый риск без носа остаться, – шутит Семен, намекая на большой – армянский – нос Сурена.
– У меня в гараже правило одно: с такими ушами к воротам не приближаться, – парирует Сурен: правое ухо Семена сильно оттопырено – юношеская спортивная травма.
Сурен и Семен давние друзья. Оба армяне. Носы – и это всеми признанный факт – у них одинаковые, но неестественно торчащее ухо Семена предопределило вектор шуток в его адрес. Нос Сурена и ухо Семена – самостоятельные персонажи многих историй здешних таксистов.
Из-за спины Сурена появляется рука подошедшего Сухраба. Как кобра она выстреливает в сторону каждого из присутствующих, чтобы незлобно потрепать за ладонь и отпустить. На Сурене происходит заминка. Сухраб не успевает задать свой вопрос, как Олег перебивает:
– Даже не спрашивай, мамой прошу, – и кистью по горлу, и глаза закатил, мол, эта история уже вот тут.
По улыбкам окружающих Сухраб понимает, что пропустил что-то смешное.
– Все самое интересное я пропустил?
– Да там хрен разберешь, что случилось, – отмахивается Олег, не давая теперь вставить слово Сурену, но по голосу, по движению бровей, по косому взгляду понятно, что сейчас будет продолжение. – В общем, Сурен сунул руку туда, куда нельзя с ушами Семена.
– Ха-ха-ха!
Но Олег еще не закончил. Поднял указательный палец, ловя тишину.
– И даже не спрашивай, при чем тут жопа добермана.
– Ха-ха-ха!
– Шарпея, – поправляет Женька.
– Тем более.
– Ха-ха-ха!
Сухраб только недоуменно разводит руками, пожимает плечами, смеется вместе со всеми, но в чем дело – так и не понимает, и Сурен не рассказывает.
Сухраб – таксист из новеньких. Карачаевец по национальности. Катает в сторону Кисловодска. Коренастый, лысеющий, неженатый. Постоянно нервно крутит губами из стороны в сторону. «Муху поймал», – шутят про него таксисты. Он недавно вернулся из тюрьмы: год отсидел за то, что насмерть сбил пьяницу, который перебегал дорогу в неположенном месте. В суде Сухраб вину признал, каялся перед родственниками погибшего, просил о справедливом наказании. После тюрьмы таксисты встретили его с уважением.
В образовавшейся паузе Семен спрашивает Сухраба, вернул ли ему деньги сосед. Это интересно. История длиной в пару месяцев, за которой в аэропорту все внимательно следят. Еще один отличный способ убить время: выслушать, дать совет, рассказать похожий случай.
Суть истории в том, что сосед Сухраба пообещал ему достать новый аккумулятор, через своего знакомого, который продает запчасти. Взял деньги, и вот уже середина марта, а нет ни аккумулятора, ни денег. При этом сосед не пропал, всегда на связи, но каждый раз придумывает отговорку: то приятель заболел, то ждут поставку товара, то привезли не то…
– История получила неожиданный поворот, – отвечает Сухраб. Достает сигарету и жестом просит кого-нибудь дать прикурить. Ясно, что рассказ будет не из коротких. Пожилой кореец Василий Иванович Цой, маленький и молчаливый, тут же протягивает коробок спичек. – Я, это… Когда? Позавчера вечером, получается, встречался с хозяйкой квартиры, чтобы оплатить месяц, и рассказал ей про Гену. И тут она мне выдает… – Он несколько раз глубоко затягивается. – Оказывается, он живет у своей лярвы на птичьих правах. Они не женаты, просто соседствуют, и вроде как она его периодически из квартиры выставляет, потом они мирятся, и он возвращается.
– Ты с ним до этого не был знаком, что ли? – спрашивает Сурен.
– Я в этой квартире полгода живу. Никого в доме не знаю. Ну, видел его на парковке. Здоровались. Видел, что он курит на балконе, поэтому знал, что живет подо мной – и все, – разводит руками, крутит муху. – Короче, вчера утром встречаю ее – ну, лярву евошную – в подъезде, и говорю: здрасте-свистоплясте, я ваш сосед сверху, хочу предупредить, что ваш муж похитил у меня деньги и, если он в течение месяца их не вернет, будем разбираться в полиции.
– Ах ты ж!
– Гонишь!
– Ну-у, хрен знает…
– Порожняка дал.
– Лучше бы дал ему раз по морде.
Пока сыплются реплики, Сухраб снова глубоко затягивается.
– Короче, это оказалось его слабым местом. Она, видимо, ему сделала втык, – как именно, Сухраб показывает: шлепает ладонью по кулаку сверху вниз, с конца сигареты срывается пепел. – И не успел я вчера утром, с девятичасового, стартануть на Учкекен, как он мне звонит с обидками: «Чё ты, блин, творишь? На хрена бабу впутываешь? Я же объяснил ситуацию».
– Сука.
– Мразь конченая.
– А ты?
Затягивается. Выдыхает. Разбивает рукой клубы дыма.
– Иди в жопу, говорю, какая дружба? Запарил кормить завтраками. Либо возвращаешь бабки – аккумулятор мне уже не нужен, – либо я кидаю заяву. Вчера вечером, только я зашел домой, звонок в дверь. Открываю. Он штукарь протягивает и начинает опять: пока могу столько, остальное потом, но на фига ты бабе рассказал, ты мужик или нет? Я ему говорю: слышь, ты – не тебе рассказывать мне про мужское достоинство. Я год как освободился, говорю, поэтому марать об тебя руки не буду, иначе, клянусь Аллахом, я бы забрал бабки по-плохому. Даю тебе неделю, говорю ему. Обижайся, не обижайся, мне насрать. – Сухраб делает паузу, крутит муху. – Короче, сказал, что до вторника вернет. Посмотрим, – затягивается.
В воздухе повисает немой вопрос: а заявление-то писать будешь? Сурена прям распирает от интереса. Он ждет, что Сухраб продолжит. А тот высказался и успокоился. Голову опустил, сплюнул под ноги, стер подошвой. Глубоко затягивается, медленно выдыхает.
Сурен замечает идущих в сторону дверей Альбертыча и Леонида Васильевича.
– А если не вернет? – спрашивает Олег.
– А что я могу? – пожимает плечами. – Бить же я его не буду. Спасибо, мне года хватило, – это он о своем тюремном сроке. – Потом как-нибудь уроню ему на лобовуху кирпич, будем в расчете. – И опять нервная муха побежала по лицу.
– А заявление?
– Травишь, что ли? Я его нюх топтал с этим связываться.
Все понимающе кивают. Ситуация действительно непростая. Идти с заявлением в полицию – это западло. Проучить по-мужски тоже нельзя – какой бы Кавказ горячий ни был, статья 116 тут в ходу. Да и вообще, что можно посовет