овать человеку, у которого за плечами срок?
– Лярва-то хоть смазливая? – через плечо Женьки бросает Семен, сбивая повисшее напряжение.
– Кстати, месть через адюльтер самая коварная, – подхватывает Олег, делая акцент на слове «адюльтер», вместо «э» произнося мягкое «е».
– Ха-ха-ха. Адюльтер!
Смеясь вместе со всеми, Сурен продолжает следить за Альбертычем, в его нелепых широких штанах, пока тот увлеченно слушает Леонида Васильевича.
– А что это? Что за акультер? – сквозь смех спрашивает Цой окружающих.
– Василий Иваныч… – Олег делает нарочито карикатурное выражение лица и через паузу: – Да хрен его знает, как это будет по-корейски.
Теперь все смеются над скромным Цоем. Он из тех корейцев, которые не в первом поколении живут в России, в Корее никогда не были и будут «русее» некоторых русских. Скрытный и молчаливый, про него ничего не известно, кроме того, что он из Винсадов и заядлый шахматист.
Подхватывая общую волну настроения, Семен выкрикивает, что по-русски это можно только показать, и складывает из пальцев двух рук простую подвижную конструкцию.
– Ха-ха-ха!
Вперед прорывается Женька и выдает классическое:
– Месье, же не манж па сис жур!
И подмигивает Цою, как бы давая подсказку. И ржет, выдыхая весь воздух из легких, пока не начинает кашлять. Но даже через тяжелый кашель продолжает смеяться, насколько это возможно, и таращить по сторонам слезящиеся глаза, которые от муки удушьем медленно наливаются таким же красным цветом, что и лицо. С ним такое часто бывает. На это никто не обращает внимания. Все смеются, и Женька потихоньку откашливается.
Альбертыч и Леонид Васильевич тем временем проходят мимо гогочущей компании и останавливаются в нескольких метрах от дверей. Народ здесь собирается все плотней: подходят другие таксисты, на безопасном расстоянии парами и поодиночке занимают позиции встречающие.
– Аккумулятора-то она сто́ит?
– Гена же вернул косарь, теперь стоит.
– Ха-ха-ха!
Сурен вспоминает, что хотел не только поговорить с Альбертычем, но и спросить совета про котел. Думает, что нужно это сделать до того, как пойдут пассажиры. Времени остается все меньше. Ловит подходящий момент:
– Мужики, есть вопрос…
Настроение окружающих не сразу принимает деловой тон. Не имея возможности глубоко погрузиться в детали («Сын говорит, что тухнет пламя. Почему? Хрен знает»), Сурен быстро заканчивает, и тут же сыплются вопросы и советы.
– Это жиклер, – категоричен Олег.
– А что за котел? – Женька приспускает куртку до локтей, чтобы было не так жарко.
– Скорей всего, нет тяги в дымоходе. – Игорек стоит скрестив руки, откинув назад голову, смотря сверху вниз.
– Раньше такого не было? – Цой пальцем крутит спичечный коробок, зажатый двумя пальцами второй руки.
– Либо тяга, либо приток вентиляции, – чешет подбородок Семен.
– Термопару надо глянуть, – не вынимая изо рта дымящейся сигареты, предлагает Рябой.
Сурен как может отвечает на вопросы. Общее мнение склоняется к тому, что проблема не существенная, раз котел исправно работал до этого. Олег отметает вариант с термопарой, потому что в этом случае запальник гаснул бы сразу. Говорит, что засорился топливный жиклер.
– Ты зажги котел и посмотри, как он работает. Если проблема в жиклере, то либо вообще не будет работать, либо пламя будет не голубое, а желтоватое, ну и «фунциклировать» он будет нестабильно, будет попукивать. – Олег демонстрирует, как именно: брызгает пальцами в пустоту и при этом надувает и лопает щеки, произнося: «Пук-пук-пук». – Если симптомы такие, то нужно открутить трубочку медную, которая подает газ на запальник. Она короткая такая, рядом с термопарой должна быть.
– Ну-ну, – кивает Сурен. Когда мастер несколько лет назад устанавливал котел, он как раз о чем-то таком и предупреждал. По крайней мере, Сурен точно помнит, где они находятся.
– Ты открути ее. Прям целиком. Со стороны подачи газа на запальник будет такая фигнюшка, с ноготок. Она прям вытаскивается. Это и есть жиклер. В нем собирается что-то вроде осадка, который забивает отверстие для подачи газа.
– Типа окалины?
– Ну, наверно. Я не понимаю, откуда она может собираться, трубка-то сама не перегорает, но каким-то говном вроде окалины забивается. Ты постучи им по чему-нибудь твердому, продуй, проволокой, может, аккуратненько потеребонькай. Я почти уверен, что это жиклер.
– Сурен, – вставляет Семен, – если что, есть у меня цыганчонок в твоих краях – в Острогорке, он как раз котлами-шмотлами занимается. Я тебя с ним сведу, он все порешает.
– Да ну брось ты, что там решать? – отмахивается от цыганчонка Олег. – Если сейчас Аллах милость не проявит, – шутит православный Олег, имея в виду пассажиров с московского рейса, – можем «на тебе» смотаться посмотреть.
– Базара нет. В долгу не останусь. – Сурен тянет к нему левую ладонь, и тот шлепает по ней в ответ.
– Ясный-красный не останешься.
– Ну, что – пойдем? – Женька возвращает куртку на плечи.
Все оглядываются на двери, проверяют время.
– Пора. Пойдем. Надо бы.
Лениво, как спросонья, потягиваются, разминают шеи, фаланги пальцев и идут за Женькой. Кто курил, быстро тушит сигареты о черный край урны. Семен, свернув губы дудочкой, засвистел мотив блатного хита «Собачка лаяла на дядю фраера», но уже на втором выдохе прерывается и начинает разговор с Игорьком. Цой делает пару шагов в сторону, зажимает большим пальцем ноздрю, деликатно оставив в сторону мизинец, и высмаркивается на асфальт.
– Ты смотри, Вася в новых кроссовках, – замечает Сухраб.
Альбертыч как магнит притягивает внимание Сурена. Он стоит на своем привычном месте, в нескольких метрах от дверей, и разговаривает с тем же Леонидом Васильевичем. Из-под норковой шапки не видно, но череп у него лысый и блестящий. Волос только и осталось что на затылке. Щеки впалые, синие от бритой с вечера щетины. Нос тонкий, острый, ноздрястый. Немногословный он, скорее даже молчаливый. Лишнего не скажет, но если скажет, то туго и четко, как теннисная ракетка прикладывается к мячу.
Сурен идет вместе со всеми к дверям и не отводит взгляда от Альбертыча. Внутри его уже ничто не отзывается идее напроситься с ним на охоту. Это ведь и странно, и глупо. Они никогда не были большими приятелями. Привет-пока. Когда-никогда могут зацепиться языками ввиду рабочих обстоятельств, но не на охоту же вместе ходить! «Глупая и пустая идея», – думает он.
Воспоминание об утреннем разговоре с женой теперь тоже потеряло значимость. Ну, посмеялись и посмеялись. Господи, сколько таких разговоров было в жизни. Да и какого черта нужно оправдываться?
На плечо кто-то кладет руку. Оборачивается – Олег.
– Что случилось? – смеется тот. – Смотрю со стороны: идет, головой машет, плечами пожимает… Ха-ха-ха. Переживаешь из-за котла, что ли?
Сурен тоже смеется, но испытывает неприятное чувство, что так легко выдал свои эмоции.
– Да, понимаешь… – вздыхает он, ищет взглядом, за что зацепиться. Видит того же Альбертыча, в его дурацких штанах, Леонида Васильевича, согнувшегося в три погибели, толпу таксистов, бело-синее здание аэропорта, стоптанные каблуки Женькиных туфель. Не решается сказать правду: – Мне ж этот дом в Лермонтове вот здесь встал, – тычет пальцами в горло, – братья любимые… – задумывается, как бы точнее передать, что к ним испытывает, но там только обида, которая не к месту будет упомянута. – Разосрались мы на отлично, так, что глаза б мои их не видели.
Олег идет рядом, продолжает держать руку у него на плече. Сурен чувствует запах его крепкого одеколона. Вспоминает, что не раз уже рассказывал ему про семейный конфликт. В прошлый раз Олег в ответ поделился своей похожей историей.
– Ну, я тебе рассказывал, – добавляет Сурен.
– Да-а-а, – тянет Олег. – Тут советом мы не богаты, но отношения, конечно, вы вряд ли восстановите, – хлопает он Сурена по плечу.
Не успев начаться, разговор прерывается приветствиями с другими таксистами. Ближе к дверям раздается громкий смех по поводу Васиных кроссовок. Семен по-кавказски широко и горячо обнимается с Левоном.
– Поранился. Ерунда. Ничего, – отвечает всем Сурен.
– Привет, – одним словом здоровается с каждым Альбертыч и протягивает свою сухую волосатую кисть. Неожиданно для самого себя Сурен спрашивает его, как дела. Альбертыч удивленно останавливает на нем взгляд мутных карих глаз.
– Пойдет, спасибо. Как у тебя?
– Тоже стараемся.
Как ни в чем не бывало Сурен отворачивается в поисках Олега, который застрял в рукопожатии с Виленом.
На мгновение он остается как бы без компании и продолжает оглядываться, но не замечает ничего, кроме только что виденного выражения лица Альбертыча. Его глаза, всегда немного прищуренные, дергающие за ниточки краешки сухих губ, на вопрос Сурена двинулись, потянув и губы, но тут же вернулись в привычное натяжение.
В карусели рукопожатий и односложных приветствий было странно спросить, как дела, именно у Альбертыча. Сейчас, стоя к нему спиной и еще не успев осмыслить безобидных последствий случайно сорвавшегося вопроса, Сурен чувствует глухую неловкость. К тому же свеж в памяти смех Олега над его неосознанной жестикуляцией. Вздыхает и пытается взять себя в руки.
– Сурен, – окликает его Леонид Васильевич. Бровастый и улыбчивый, сильно согнутый ввиду своего высокого роста, мягким жестом ладони он приглашает Сурена подойти ближе. – Я же тебе обещал рассказать, что там у меня с машиной…
Да, конечно. Сурен принимает это приглашение, и несмотря на то, что в текущий момент это движение на сопротивление (Альбертыч здесь же, он делает его с облегчением внутреннего зажима.
Леонид Васильевич касается локтя Сурена – манера у него такая. Часто во время разговора едва трогает собеседника. Голос бархатный и спокойный.
– Там же как было дело? Он ударил мою машину во дворе. Веришь – нет, там места было, как на взлетной полосе. Надо было реально умудриться в меня попасть.