– Это все слова, – держит удар усатый, улыбается в зубы, но не уходит. – Покупатель голосует рублем.
– Это понятно. Потому и катаем по прошлогодним ценам с профитом в гулькин нос, – показывает фигу Сурен. Держится, цену не опускает.
– Понятно, – бросает усатый и разворачивается.
– Погоди. Сколько дашь?
– Я только спросить хотел. Уже взял, – показывает визитную карточку автопарка.
– Я так и понял. – Сурен даже интонацию не поменял, хотя неприятно. Что поделать: производственные издержки. – Запиши мой номер, заберу на обратном пути.
Но усатый отвечает, что прилетел надолго и неизвестно, полетит ли обратно вообще.
Олег ухмыляется, продолжая сдавленным, точно не своим голосом громко рекламировать Буденновск. Сурен за ним следом со своим Черкесском.
А люди все идут и идут. Много слишком толстых женщин с такими же толстыми чемоданами. Им было бы сильно легче, брось они эти чертовы чемоданы. И усатый стоит перед глазами, ну точно Аушев. Осадочек остался.
– Невозможно работать в таких условиях, – глубоко вздыхает Сурен, цитируя старый аэропортовский анекдот.
Олег и Семен смеются.
– Да уж… Царство небесное пацану, – говорит Семен.
В середине девяностых годов среди таксистов промышляли картежные шулера. Они зарабатывали на «пассажирах» (шулерской сленг), которых им приводили в том числе таксисты (таких звали «бурчами»), и делились процентом с «куша». И был среди этих шулеров чернявый молдаванин Рустик. С белоснежными зубами, добрыми глазами и красивыми ухоженными руками. Однажды схлестнулся Рустик в картежном бою с моряком-подводником, который прилетел в Кисловодск подлечиться нарзаном. Следуя коварной стратегии лоховского развода, подводнику через раз давали отыграться. Параллельно с этим он понемногу прикладывался к своему портвейну, который убирал во внутренний карман куртки. В итоге он напился быстрее, чем рассчитывал Рустик, и вдруг заявил, что с него на сегодня достаточно. Начались некрасивые попытки заставить его продолжить игру, которые едва не закончились дракой. В тот момент, когда шума поднялось столько, что это привлекло внимание окружающих, вступившихся за подводника, Рустик с искренним разочарованием разводил руками и говорил, что «в таких условиях невозможно работать».
А Рустик плохо кончил – убили его в Анапе.
Поток людей начинает редеть. Таксистов тоже убавилось на треть. Дело близится к завершению. Женька вновь спускает куртку на локти и грустно оглядывается по сторонам.
– Крокодил не ловится, не растет кокос, – пожимает он плечами.
– «Шьёрт побьери», – поддерживает его Сурен.
Из дверей выходит семья с тремя детьми, до зубов нагруженная сумками и рюкзаками. Каждая часть тела этого многоголового организма что-нибудь да несет. Мать впереди, как пыхтящий локомотив. На обоих локтевых сгибах и на спине, ремнем через красную шею тянет свою ношу отец. Следом такие же замученные и загруженные дети, и даже самый младший катит свой чемоданчик. Они отмахиваются от таксистов, которые не очень-то и настойчивы – еще не понятно, поместится ли это все в машину. Сурен оглядывается, интереса ради, встречают ли их, но они садятся на лавку, и он про них забывает.
Выходят две пары молодых людей в лыжных костюмах и со снаряжением. Но и эти не достались Сурену – поехали с Валерой в Приэльбрусье. Сурену только и осталось, что проглотить голодную слюну при виде такой добычи. По полторы тысячи с носа заплатят точно. И пары странные – в одной и парень, и девушка с брекетами размером с губные гармошки, в другой – оба с кольцами в носу.
– Наверно, не целуются, железками можно зацепиться, – говорит Сурен.
– Это не рот, а щель в заборе, – острит Семен.
– Брекеты – дело хорошее, – непривычно серьезен Олег. – Мы дочери ставили, когда она в школе училась. Ходит сейчас с идеальными зубами. Красиво, эстетично. Для бабы это важно. Но желательно, конечно, в детстве ставить.
– Такси! Такси, уважаемые. Черкесск! Пятигорск! На Буденновск. Такси недорого…
Семейная пара отмахивается от таксистов чеком на уже оплаченную поездку.
Подходит Женька. Губу задрал, как лошадь за морковкой, брови чуть не на темечке.
– Слышь, мужики, – перебивает он Олега. – Олег, слышишь? – из него так и рвется важное. – Анекдот про зебру не рассказывал? Нет? Ну, этот: «Жизнь, – говорит, – она как зебра: белая полоса, черная полоса, белая полоса, черная полоса. Пока не упрешься в жопу».
И взрывается от смеха, задевая осколочными ранениями окружающих, а в следующую секунду начинает тяжело кашлять, пряча голову под мышку.
– У тебя уже второй анекдот заканчивается словом «жопа», – замечает Сурен.
Женьке нужно время, чтобы побороть приступ удушья, но кивками он дает понять, что согласен.
– Центральный персонаж репертуара, – говорит Олег. Вдруг он замечает за спиной Семена Бабуша: – Да ты ж мой яхонтовый.
Все оборачиваются. Уверенной походкой к ним идет Бабуш, сильно разводя в стороны носки туфель и едва сдерживая довольную улыбку. Он ведет за собой мужика с бородкой-эспаньолкой, в шляпе и с черным блестящим дипломатом. Комичности его образу добавляет то, что он едва поспевает за Бабушем.
– Сурен, на Лермонтов сегодня работаешь? – громко спрашивает Бабуш издалека.
Вот так сюрприз! Но Сурен быстро понимает, что Бабуш слышал разговор про котел, поэтому ясно, почему он ведет клиента именно ему.
Сурен бросает взгляд на двери, рассчитывая вероятность, что из них еще выйдут лыжники в Домбай или Архыз. На лыжниках можно заработать, а поездка в Лермонтов – это плюс-минус заправить бак. Четыре человека уже уехали в Приэльбрусье, значит, «негабаритку» выдали, рассуждает он, значит, скорей всего, лыжников больше не будет. Переглядывается с Олегом. Тот воспринимает это как вопрос и утвердительно кивает: «Поехали».
– Конечно, – отвечает Сурен одновременно и Бабушу, и мужику, и Олегу.
В этот момент двери аэропорта вновь открываются, и из них появляется женщина. На нее тут же набрасываются таксисты.
– Сколько? – спрашивает мужик Сурена.
Женщина останавливается прямо у дверей и заговаривает с Сухрабом. Что там? Куда ей?
– Как обычно, – отвечает Сурен. – Один? Без багажа?
На оба вопроса мужик отвечает утвердительно, а про цену спрашивает еще раз. Сурен стоит к нему вполоборота, слушает одним ухом, а сам следит за женщиной. Но развязка наступает быстро.
– Олег, Левокумка, – кричит Сухраб, показывая пальцем на женщину.
Олег показывает ему большой палец (классно!) и просит Сурена подождать пять секунд.
– Пятьсот, – отвечает Сурен, накинув сто рублей к «обычной» цене – отдаст их Бабушу.
– Договорились, – не торгуясь отвечает тот.
– Буквально один момент, и поедем, – просит его Сурен.
Но у Олега дело решенное. Он разводит руками, мол, поехать с тобой не могу, тут клиент. Сурен кивает: понял.
– Держи ухо востро, – бросает он традиционное Семену.
– Держи нос по ветру, – отвечает тот.
И уводит мужика.
Глава 6. Трилби
Только они выходят за территорию парковки, мужик спрашивает, куда они идут. Все спрашивают. Сурен указывает пальцем вперед, на скопление машин вдоль дороги. Говорит, что работает здесь двадцать пять лет, а эти – пальцем за спину, на аэропорт – начали рэкетом заниматься: взвинтили ценник на парковку, так что теперь приходится стоять за шлагбаумом.
Мужик то оглянется назад, то перехватит дипломат другой рукой. Через раз чиркает подошвой об асфальт. Сурен все думает про его шляпу. Не выдерживает и говорит, что она называется трилби – узнал на днях, когда разгадывал сканворд. Это веселит мужика. «Не знал, не знал». Говорит, что шляпа новая, подарили недавно. Но тут же поправляется: купил в Москве.
– Померил, понравилась. Почему бы себя не побаловать?
– Это правильно.
Себе бы Сурен такую не купил. Пижонство же. На Кавказе такие не носят. К тому же не по возрасту, не по статусу. Друзья на смех подняли бы. Как с теми голубыми мокасинами, которые сын из Америки привез. Мягенькие, легонькие, с белыми кожаными шнурками. Голубые! Полгода стояли в коридоре. В итоге сказал сыну, чтобы забирал их и носил у себя на Красной площади.
Стоп!
– Так ты московским рейсом прилетел?
Отвечает утвердительно. Но тогда Сурен не понимает, зачем он ходил на автобусную остановку, если все равно вернулся к таксистам. Рейса, что ли, не было? Тот отвечает, что не ходил к автобусам. Просто посидел немного на лавочке и вернулся.
Сурен оборачивается и смотрит на него внимательно. Тот смотрит в ответ, улыбается. Не помнит Сурен, что он выходил из дверей. В такой-то шляпе!
– Чего?
И Сурен улыбается. Идет молча. Смотрит на отъезжающий автомобиль Валеры с лыжами на крыше. Оглядывается. Позади, сильно отстав, Олег с чемоданом и его тяжело идущей клиенткой. Протягивает руку.
– Меня Сурен зовут, – говорит.
– Михаил, – отвечает мужик, перехватывая дипломат левой рукой.
Сурен поздно вспоминает про свою рану, но, к счастью, рукопожатие оказывается мягким, лишь обозначенным.
– Михаил, – говорит Сурен. – Я вот там на дверях работаю много лет… Скажу так: если ты в течение последних тридцати минут действительно оттуда вышел и прошел мимо меня – тем более в этой шляпе, – то это не иначе как чудо.
Тот в ответ то ли хмыкает, то ли подкашливает, ведет плечом, перехватывает дипломат, тянется к шляпе, но уводит руку на затылок и гладит себя по шее.
– Ну, с неба я точно не свалился, правильно? – смеется он. – Получается – чудо.
– Получается – чудо, – примиряюще повторяет Сурен.
Машина Сурена стоит во втором ряду. «Вон та», – показывает он. Они подходят к ней с разных сторон и садятся, почти одновременно захлопывают двери. Прежде чем завести двигатель, Сурен пишет сыну СМС, что сейчас заедет проверить котел. В это время Михаил пытается пристроить свой дипломат: то в ноги опустит, то на колени возьмет, то поставит, то положит набок. Шляпа тоже мешается. Снимает ее и держит в руке.