И сын обнимает, некрепко и долго, как тогда на перроне, худенький и маленький. Родной до невозможности. Вот-вот ослабит объятия, но не ослабляет.
И старший здесь – смотрит, смеется, зеленоглазый. Развалился то ли на диване, то ли в кресле, трогает рукой свое колено, и Сурен понимает, что это то самое больное колено.
Сурен смеется и как бы говорит им, что он ни при чем, что был осторожен, скорость не превышал, сам был пристегнут и этих пристегнул… Показывает через плечо на своих пассажиров, но обнаруживает, что их нет. Оглядывается в одну сторону, в другую, вверх, вниз – пусто. Нет ничего. Совсем ничего. Белым-бело.
И вдруг у Сурена случается озарение…
И в ту же секунду кругом разливается чистая и вездесущая любовь…
И больше нет ничего, кроме нее одной…