«Я дура, – думала Нивья, шагая по тропе. – Сгину теперь вместе с ним. Сгину, и за мной уж точно никто не кинется в лес. Стану новой платой за благосклонность лесового. Разве кто-то бежит отнимать монету, уплаченную за товар? Нет уж, что уплачено, то не вернёшь обратно в кошелёк».
Но перед глазами возникало красивое лицо Радора, а следом – злорадные ухмылки деревенских девок. Что из этого заставляло идти вперёд? Нивья не знала. Но поворачивать и идти домой ни с чем мешала гордость.
Она выискивала глазами светляков. Тинень подсказал, что нужно сделать, чтоб выманить Господина Дорог. Лешачата не выскакивали на неё, тихо шуршали в чаще, мигая то тут, то там зелёными огоньками глаз. Русалки тоже не досаждали: эти нечистецы наполовину относились и к лесам, и к рекам, стало быть, дары водяного тоже пугали их, как и лешачат, а если не пугали, то хотя бы вызывали уважение к гостье водяного, одетой в его наряд.
Глаза нечистецей сверкали, словно звёзды, запутавшиеся в ветвях кустов. Нивья чувствовала себя хуже, чем раздетой под их взглядами: она остро чувствовала себя чужой, непрошенной гостьей, занятной заблудшей зверушкой, на которую всем хочется посмотреть. Наконец, блеснуло вытянутое тельце на тонких крыльях, и светляк приземлился на ольховый ствол. Сел, подёргивая усиками, серебряный и необычайно яркий. Нивья подбежала к ольхе и сделала то, что посоветовал Тинень: накрыла насекомое ладонью.
Светлячок затрепыхался, защекотал кожу крыльями. Нивья осторожно передвинула руку и ухватила светляка двумя пальцами, сжимая так, чтобы не раздавить.
– Ты упорная. Люблю упрямых людей, – раздался за спиной незнакомый голос.
Нивья вздрогнула и обернулась. Прямо за ней на тропе стоял невысокий человек. В каштановых волосах серебрилась проседь, острое худое лицо то прорезалось морщинами, то вновь разглаживалось и становилось молодым. Плечи человека густо облепели светляки, сливаясь сплошным сияющим покровом и подсвечивая его лицо с боков. Сердце Нивьи пустилось вскачь.
– Господин Дорог? – спросила она.
Человек склонил голову набок и улыбнулся.
– Я плету пути, а как меня называть, каждый решает сам. Что ты от меня хочешь? Отпусти светляка, тогда и поговорим.
Нивья уже и забыла о несчастном насекомом, бьющимся мягким брюшком о её пальцы. Она отпустила светляка, и тот, мелькнув неровной молнией, присоединился к своим собратьям на плече Господина Дорог.
– Дивно. – Господин Дорог одобрительно улыбнулся и нежно погладил светляков пальцем. – Так что тебе нужно? Учти, я не вечно буду стоять перед тобой.
Нивья встрепенулась и вышла вперёд. Блеск светляков падал на её платье, заставляя чешуйки сверкать цветными огнями.
– Позволь мне вернуть жениха. Ты зажёг огонёк над его изголовьем. С лесным князем я уже говорила, и он не сказал, что будет против. Только велел сперва спрашивать тебя. Позволишь?
Господин Дорог сощурил тёмные глаза, разглядывая Нивью с рыжей макушки до башмаков. Нечистецы в чаще притихли, тоже, видно, следили за тем, чем обернётся разговор смертной девки и властителя путей.
– Ну, раз лесной князь не против уступить одну из своих жертв, то и я не прочь уступить. Сейчас и спросим у него самого, правду ты говоришь или лукавишь.
Нивья шумно выдохнула, уже не заботясь о том, как сохранить гордый и неприступный вид. Неужели она сумеет договориться с Господином Дорог? Ай да Тинень, не обманул!
Господин Дорог хлопнул в ладоши, светляки брызнули с плеч на землю, а позади него на тропу вышел огромный чёрный тур, меняясь на ходу, вытягиваясь и превращаясь в мужчину. Сердце Нивьи предательски скакнуло в груди: теперь Смарагдель казался ещё прекраснее, чем в их первую встречу.
Нивья расправила плечи, перекинула на плечо копну волос – после путешествия на дно озера и обратно коса растрепалась бесстыдными локонами. Пусть смотрит, каким нарядом одарил её Верховный водяной! Пусть смотрит и знает, что смертная девка не только не повернула назад, но ещё и снискала милости у Тиненя.
Смарагдель поравнялся с Господином Дорог и вопросительно изогнул бровь, глядя на Нивью.
– Что, и тебя, Дорожник, достала упрямая девка?
– Да вот, просит вернуть то, что тебе причитается. Отдашь? Или рогом упрёшься?
Смарагдель потёр кончик рога-ветки и широко ухмыльнулся самодовольной ухмылкой. На Нивью он посмотрел совсем уж бесстыдно, заставив её щёки заалеть.
– Захотела сама сплести своё кружево? Обмануть старого Дорожника? А чего б, в самом деле, не дать красивой бабе того, что ей хочется?
Смарагдель подошёл к Нивье, заправил волнистую прядь ей за ухо и шепнул, обдавая мшисто-землистым дыханием:
– Отдам, только не на блюдечке. Сама отыщешь своего ненаглядного?
Последнее слово он презрительно выделил, и Нивье отчего-то стало стыдно. Подарки Тиненя не смущали Смарагделя, как лешачат: наверное, у самого лесового силы было столько же, сколько у водяного, а то и больше. Нивья подняла глаза на лесового, вглядываясь в красивое точёное лицо, и твёрдо ответила:
– Отыщу.
Смарагдель хмыкнул, повернулся к Господину Дорог и развёл руки.
– Слыхал, Дорожник? Согласна девица. Просто так не отдадим, посмотрим, как она, красивая, по лесам моим бегает. Устраивает тебя такой расклад, Дорожник?
Господин Дорог удовлетворённо кивнул.
– Пусть будет так, лесной князь.
Смарагдель взял холодными пальцами руки Нивьи и произнёс, бесстрастно глядя на неё сверху вниз:
– Когда ты вошла под полог моего леса, время замерло, повинуясь моим чарам. Отныне же оно потечёт привычным образом. Твой жених где-то здесь, среди чащ и полян, бродит потерянный, сам себя не помнит, как не помнит вкуса твоих губ. Найди его и выведи из чащи до того, как луна нальётся кровью. Успеешь – он твой до самой смерти. Не успеешь – станет моим.
Нивья сильно сжала когтистые руки лесового, впилась ногтями в зелёную кожу, думая, причиняет ли ему хоть малейшую боль? Сжала руки и заглянула на самое дно пылающих зеленью глаз. Жестокое, нечеловеческое существо, порождение света Серебряной Матери, древнее и могучее, с ленивой холодной кровью – ей ли с ним спорить? Ей ли торговаться? Раскроет губы, скажет хоть слово против – и возьмёт назад своё обещание, прогонит её, а Радора заберёт навечно и сожрёт с потрохами.
– Хорошо, – выдохнула Нивья. – Успею до полной луны – Радор мой. Не успею – заберёшь навеки, лесной князь.
Смарагдель медленно кивнул. Господин Дорог любовался светляками, ползающими по руке, и, казалось, вовсе забыл о разговоре лесового со смертной. Смарагдель отпустил пальцы Нивьи, отступил назад и с размаху ударил ладонью о ладонь.
Сверху хлынул свет, деревья зашумели, загудел ветер, срывая жёлтые головки лютиков и ломая тонкие берёзовые ветки. В чаще больше не царили фиалковые сумерки, а деревья будто расступились, открывая синее небо. Чаща обернулась обычным лесом, таким, каким его знала Нивья – с земляничными полянами, мшистыми опушками и зарослями таволги. Ни Смарагделя, ни Господина Дорог больше не было видно, и запоздало Нивья поняла, что так и не отдала лесовому шкатулку Тиненя.
Искать человека в лесу – всё равно что ловить рыбу пустым прутом. Особенно в Великолесье.
Первую минуту Нивья растерянно кружилась на месте. Ей не верилось, сказал ли Смарагдель правду или разыграл её? Теперь, при свете дня казалось невозможным, что ещё недавно на тропе стоял лесной князь вместе с властителем судеб. И что ей теперь делать? Неужели вот так просто срываться с места и кидаться в лес? Как отыскать заворожённого, если он сам не пожелает выйти навстречу?
Она наугад бросилась влево, хрустнули под ногами ломающиеся молодые сморчки, пробралась сквозь кусты жимолости. Со всех сторон слышалось едкое хихиканье лешачат и мелькали тенями зелёные тела.
– Радор! – позвала Нивья. – Радор, милый, где же ты?
Нивья побежала туда, где только что скрылась остролицая лесавка. Что же с Радором? Бродит ли он заколдованным человеком, сидит ли мирно на поляне, дожидаясь участи, или уже превратился в зелёного лешака? Нивья не позволяла себе думать о плохом, как не позволяла и думать, как глупо выглядит со стороны: мечется по лесу, как курица с отрубленной головой.
Пару раз она оступилась и едва не разбила лицо о наклоненные стволы, ноги цеплялись за ветки кустов, попадали в норы, низко опущенные ветви стегали по лбу и щекам. Нивья во все глаза вглядывалась в пестрящие зелёным и серым рощи. Иногда ей казалось, будто она видит человеческую фигуру, бродящую, опустив голову. Нивья кидалась в ту сторону, продолжая звать Радора, но приблизившись, понимала, что перед ней – ободранный ветром ствол, сломанный на высоте человеческого роста.
Полуденное солнце пекло по-весеннему. Пусть в лесу кое-где оставались льдистые корки, сковывающие землю в оврагах и особенно тёмных местах, всё равно становилось ясно, что через день-два от них ничего не останется. Нивья быстро начала выбиваться из сил. Для неё прошло куда больше времени, чем для любого, кто остался в деревне, и мышцы ног начинали ныть. День неумолимо наливался соком, и несмотря на то, что Смарагдель обещал не ворожить, Нивье казалось, что время течёт слишком быстро, выматывая её, подсовывая ложные надежды, когда ей виделся Радор в шевелящихся ветках и взлетающих с земли птицах.
Нивья оббежала не одну версту густого, душисто-мрачного Великолесья, стоптала ноги, изорвала чудесное платье, подарок Тиненя, но так и не могла отыскать Радора. День клонился к вечеру, когда она, обессиленная и отчаявшаяся, упала у ручья.
Нивья опустила руку в ледяную воду, черпнула воды, напилась и умылась. Дятлы дробно стучали клювами по стволам: безмятежный звук весны, так чуждый тому, что бушевало в душе.
– Вывел бы хоть ты, Тинень, ко мне Радора. Поговорил бы с ним ручьями-росами. Лесовой не станет помогать, а тебе какая выгода с того?
Нивья звонко хлопнула ладонью по поверхности ручья, злясь сразу и на себя, и на Радора, и на судьбу, и на всех нечистецей разом.