Студенты-писатели в Айове называли Кларка Френча «католиком-благодетелем» и «тупилой», а пока Хуан Диего спал, Кларк был занят проблемами Лесли. «Я считаю, что бедняжка Лесли в первую очередь заботится о вашем благополучии» – так начиналось первое сообщение Кларка. От него, конечно, было еще несколько сообщений – в основном об их интервью на сцене. «Не волнуйтесь, я не стану спрашивать вас, кто писал за Шекспира, и мы постараемся обойти стороной вопрос об автобиографической литературе!»
И еще о бедняжке Лесли. «Лесли говорит, что она не ревнует – она не хочет иметь ничего общего с Д., – было в следующем сообщении Кларка. – Я уверен, что Лесли очень озабочена тем, какими чарами, какой жестокой черной магией Д. околдовала вас. Вернер сказал маме, что водяного буйвола ПОДСТРЕКАЛИ к тому, чтобы он напал и стал топтать его. Вернер сказал, что это Д. засунула гусеницу буйволу в нос».
Кто-то лжет, подумал Хуан Диего. Он допускал, что Дороти вполне могла засунуть гусеницу как можно глубже в ноздрю буйволу. Хуан Диего также допускал, что это мог сделать и юный Вернер.
«Это была желто-зеленая гусеница с темно-коричневыми бровями?» – написал Хуан Диего Кларку.
«ИМЕННО!» – ответил ему Кларк. Видимо, Вернер хорошо разглядел гусеницу, подумал Хуан Диего.
«Определенно черная магия, – написал Хуан Диего. – Я больше не сплю с Дороти и ее матерью», – добавил он.
«Бедняжка Лесли будет сегодня на нашем мероприятии, – ответил Кларк. – А Д. там будет? С МАТЕРЬЮ? Лесли говорит, она удивлена, что у Д. есть мать».
«Да, Дороти и ее мать будут там» – таково было последнее сообщение Хуана Диего Кларку. Ему доставляло некоторое удовольствие посылать его. Хуан Диего заметил, что при низком уровне адреналина легче заниматься бессмыслицей.
Не потому ли и пенсионеры довольствуются тем, что слоняются у себя по двору, играют в гольф или занимаются всякой ерундой – например, рассылают эсэмэски, одна другой занудней? – подумал Хуан Диего. Возможно, заурядный быт более терпим, когда чувствуешь себя заторможенным?
Он не ожидал, что новости по телевизору и в газетах, которые отель доставлял ему в номер, будут посвящены исключительно процессии в честь Черного Назарянина в Маниле. Все новости были местными. В воскресенье он был настолько не в себе, что не заметил дождя, который моросил весь день, – это был «северо-восточный муссон», по сообщению газеты. Несмотря на погоду, около 1,7 миллиона филиппинских католиков (многие из них босиком) вышли на шествие; к верующим присоединились 3500 полицейских. Как и в предыдущие годы, говорилось о нескольких сотнях раненых. Береговая охрана сообщила, что три почитателя упали или спрыгнули с моста Кесон; береговая охрана также известила, что развернула несколько поисковых групп на надувных лодках для патрулирования реки Пасиг – «не только для обеспечения безопасности почитателей, но и для наблюдения за любыми посторонними лицами, которые могут создать непредвиденные обстоятельства».
Что за «непредвиденные обстоятельства»? – подумал Хуан Диего.
Процессия всегда возвращалась в церковь Куиапо, где совершалось действо, называемое «пахалик», то есть церемония лобызания статуи Черного Назарянина. Толпы людей стояли в очереди, толпились у алтаря, ожидая возможности поцеловать статую.
А теперь по телевизору выступал врач, снисходительно говоривший о «незначительных травмах», полученных 560 участниками крестного хода в этом году. Доктор упорно напирал на то, что все сильные порезы и ссадины были ожидаемыми. «Типичные травмы, получаемые в толпе, например при спотыкании – босые ноги просто напрашиваются на неприятности», – говорил врач. Он был молод и с виду нетерпелив. А проблемы с животом? – спросили молодого доктора. «Причина – плохая пища», – сказал доктор. А как насчет растяжений и вывихов? «Большинство травм в толпе – это результат падений от толчков и тычков», – вздыхая, ответил доктор. А все эти головные боли? «Обезвоживание – люди пьют недостаточно воды», – сказал доктор с растущим презрением. Сотни участников шествия лечились от головокружения и затрудненного дыхания – некоторые теряли сознание, было сказано доктору. «Незнание правил шествия!» – воскликнул доктор, всплеснув руками; он напомнил Хуану Диего доктора Варгаса. (Молодой доктор, казалось, готов был крикнуть: «Проблема в религии!»)
Как насчет случаев боли в спине? «Она может быть вызвана чем угодно – определенно усугубляется при всяких толчках и тычках», – ответил доктор, закрывая глаза. А гипертония? «Может быть вызвана чем угодно, – повторил доктор, не открывая глаз. – Скорее, причина в самом этом марше». Его голос почти затих, затем молодой доктор внезапно открыл глаза и заговорил прямо в камеру: «Я скажу, для кого хороша процессия в честь Черного Назарянина. Процессия хороша для мусорщиков».
Естественно, ребенка свалки уязвило это уничижительно звучащее слово «мусорщики». Хуан Диего представил себе не только los pepenadores с basurero, – вдобавок к мыслям о профессиональных сборщиках мусора в лице детей свалки Хуан Диего с сочувствием подумал о тамошних собаках и чайках. Но молодой доктор говорил не уничижительно; уничижительным, и весьма, было его отношение к шествию в честь Черного Назарянина, но, говоря, что процессия хороша для «мусорщиков», он имел в виду, что она хороша для бедняков – тех, кто следовал за участниками процессии, подбирая и «обналичивая» выброшенные бутылки с водой и пластиковые контейнеры с остатками еды.
Ах да, бедные люди, подумал Хуан Диего. Конечно, история связывала Католическую церковь с бедными людьми. Хуан Диего обычно ссорился из-за этого с Кларком Френчем.
Конечно, Церковь была «искренней» в своей любви к бедным людям, как всегда утверждал Кларк, – Хуан Диего не оспаривал этого. Почему бы Церкви не любить бедных людей? – как правило, спрашивал Кларка Хуан Диего. Но как насчет контроля над рождаемостью? И как насчет абортов? Хуана Диего бесила «социальная повестка дня» Католической церкви. Политика Церкви – против абортов, даже против контрацепции! – не только подвергала женщин «порабощению деторождением», как называл это Хуан Диего; политика Церкви оставляла бедных бедными или делала их еще беднее. Бедные люди продолжали размножаться, не так ли? – донимал Кларка Хуан Диего.
Хуан Диего и Кларк Френч постоянно ссорились из-за этого. Если тема церкви не поднималась сегодня вечером, когда они были на сцене или когда они обедали после, то как она могла не подниматься следующим утром, когда они были вместе в римско-католическом храме? Как могли Кларк и Хуан Диего ладить в церкви Богоматери Гваделупской в Маниле, не возвращаясь к столь насущному для них разговору о католичестве?
Одна только мысль об этом разговоре заставила Хуана Диего вспомнить о его адреналине, а именно о потребности в нем. Хуан Диего хотел не только секса, но и выброса адреналина, которого ему не хватало с тех пор, как он начал принимать бета-блокаторы. Читатель свалки впервые столкнулся с историей католичества на опаленных страницах книг, которые он вытащил из огня. Находясь в «Потерянных детях», он думал, что понимает разницу между неоспоримыми религиозными тайнами и придуманными самим человеком правилами Церкви.
Хуан Диего размышлял о том, что, если утром он собирается с Кларком Френчем в церковь Богоматери Гваделупской, то, может быть, стоит сегодня пропустить прием лопресора. Зная, кто такой Хуан Диего Герреро и откуда он родом, то есть если бы вы на месте Хуана Диего отправились в Гваделупе-Вьехо с Кларком Френчем, разве вам не захотелось бы получить как можно больше адреналина?
И еще тяжкое испытание на сцене и ужин после него… Остался сегодняшний вечер и завтра, и это все, подумал Хуан Диего. Принимать или не принимать бета-блокаторы – вот в чем вопрос.
Сообщение от Кларка Френча было коротким, но емким. «С другой стороны, – писал Кларк, – давайте начнем с того, что я спрошу вас, кто писал за Шекспира, – тут, понятно, у нас нет разногласий. Это высветит тему личного опыта как единственно настоящего базиса для написания художественной литературы. Понятно, что и тут у нас нет разногласий. Что касается тех, кто считает, что за Шекспира сочинял кто-то другой, то они недооценивают роль воображения или переоценивают личный опыт – это и есть их логическое обоснование собственной автобиографической прозы, вам не кажется?» – написал Кларк Френч своему бывшему учителю литературного мастерства. Бедный Кларк – он все еще теоретик, вечно юный, вечно затевает споры.
Дайте мне адреналина, это все, что мне нужно, подумал Хуан Диего – еще раз решив не принимать бета-блокаторы.
32Это не Манильский залив
С точки зрения Хуана Диего, в интервью, которое брал у него Кларк Френч, было то хорошо, что говорил в основном сам Кларк. Труднее всего для Кларка было слушать – он как бы вещал. А на вашем месте, в роли слушателя, Кларк выглядел не таким уж уверенным.
Хуан Диего и Кларк недавно прочитали книгу Джеймса Шапиро «Оспоренный Уилл: кто написал Шекспира?». И Кларк, и Хуан Диего восхищались книгой; их убедили доводы мистера Шапиро – они считали, что Шекспир из Стратфорда был единственным Шекспиром; они согласились, что пьесы, приписываемые Уильяму Шекспиру, не были написаны им вместе с кем-то или кем-то еще.
И все же почему, недоумевал Хуан Диего, Кларк Френч не процитировал в начале их разговора самый убедительный довод мистера Шапиро, приведенный в эпилоге книги? (Шапиро пишет: «В утверждении, что Шекспиру из Стратфорда якобы не хватало жизненного опыта для написания данных пьес, меня больше всего обескураживает недооценка воображения, делающего автора столь исключительным».)
Почему Кларк начал с нападок на Марка Твена? Задание прочесть еще в школьные годы «Жизнь на Миссисипи» нанесло, как пожаловался Кларк, «почти смертельную рану моему воображению» – примерно так он выразился. Автобиография Твена чуть ли не положила конец стремлениям Кларка стать писателем. И, по мнению возмущенного Кларка, «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна» следовало бы сделать одним романом и «покороче».