basurero; он обжег руки, спасая книги от сожжения. Что такое шестнадцать шагов на высоте восемьдесят футов для читателя свалки? Разве не такой могла бы быть его жизнь, если бы он набрался храбрости? Но будущее неразличимо, когда тебе всего четырнадцать.
«Мы чудотворны, – попыталась сказать ему Лупе. – У тебя другое будущее!» – правильно предсказала она. И в самом деле, как долго он смог бы сохранять свою жизнь и жизнь своей сестры, даже если бы стал небоходцем?
Осталось всего десять шагов, подумал Хуан Диего; он молча считал их про себя. (Конечно, никто в отделении неотложной хирургии не знал, что он считает.)
Медсестра отделения знала, что теряет его. Она уже вызвала кардиолога; Кларк настоял, чтобы по пейджеру вызвали его жену; естественно, он и сам написал ей.
– Доктор Кинтана приедет, да? – спросила Кларка медсестра; она считала, это не имеет значения, но подумала, что лучше как-то отвлечь Кларка.
– Да-да, она едет, – пробормотал Кларк.
Он снова писал Хосефе – надо было что-то делать. Его вдруг разозлило, что старая монахиня, впустившая их в отделение, все еще была там, околачивалась рядом с ними. И тут старая монахиня перекрестилась, губы ее беззвучно зашевелились. Что она делает, подумал Кларк, молится? Даже ее молитва раздражала его.
– Может, надо священника… – начала старая монахиня, но Кларк остановил ее.
– Нет, никаких священников! – сказал ей Кларк. – Хуан Диего не захочет священника.
– Действительно нет – он совершенно определенно не захочет, – услышал Кларк. Это был женский голос, очень властный голос, который он слышал раньше, но когда, где?
Когда Кларк оторвал взгляд от сотового телефона, Хуан Диего молча сосчитал еще два шага – потом еще два, потом еще два. (Осталось четыре шага! – подумал Хуан Диего.)
Кларк Френч никого не видел в отделении, где лежал его бывшей учитель, – никого, кроме медсестры и старой монахини. Последняя отошла и теперь стояла на почтительном расстоянии от Хуана Диего, боровшегося за свою жизнь. Но в коридоре оказались две женщины – обе в черном, лица полностью скрыты; они проскользнули мимо и исчезли, Кларк успел лишь мельком увидеть их. Хотя он и не разглядел женщин, но отчетливо слышал, как Мириам сказала: «Действительно нет – он совершенно определенно не захочет». Но Кларк никогда бы не связал этот голос с той женщиной, которая проткнула геккона закусочной вилкой в «Энкантадоре».
По всей вероятности, даже если бы Кларк Френч хорошо разглядел тех женщин в черном, проскользнувших по коридору, он бы не сказал, что они похожи на мать и дочь. По тому, как они с головой были укутаны в черное и не общались между собой, Кларк Френч решил, что это монахини – из ордена, где естественно быть одетым во все черное. (Что касается Мириам и Дороти, то они просто исчезли. Обе всегда появлялись и исчезали неожиданно, не так ли?)
– Я сам найду Хосефу, – сказал Кларк, беспомощно глянув на медсестру. (Скатертью дорога – от вас здесь никакого проку! – могла бы подумать она, если бы вообще о чем-то думала.) – Никаких священников! – почти сердито повторил Кларк старой монахине.
Монахиня ничего не сказала; она видела смерть во всех видах – она была знакома с этим процессом и со всеми вариантами отчаяния, в которое впадают в последнюю минуту (Кларк был тому примером).
Медсестра знала, когда сердце заканчивает свою работу; медсестра знала, что ни акушер, ни кардиолог не могли дать ему толчок и запустить снова, но – несмотря на это – и она пошла искать кого-то.
Хуан Диего выглядел так, словно сбился со счета. Разве впереди еще только два шага или все-таки четыре? – спрашивал себя Хуан Диего. Он не решался сделать следующий шаг. Небоходцы (настоящие небоходцы) знают, что лучше не колебаться, но Хуан Диего просто остановился. Именно тогда он понял, что на самом деле не идет по небу; именно тогда Хуан Диего осознал, что это просто его воображение.
Да, просто то самое воображение, которое никогда его не подводило. Хуан Диего понял, что умирает, – смерть не была воображаемой. И он осознал, что именно, что на самом деле испытывали люди перед смертью, то есть чего они хотели, уходя, – во всяком случае, Хуан Диего осознал, чего он сам хотел. Не обязательно вечной жизни и не так называемой жизни после смерти, – он желал бы настоящей жизни – жизни своего героя, которую он когда-то себе вообразил.
Значит, это и есть смерть – все это лишь смерть, подумал Хуан Диего, отчего ему стало чуть легче перед лицом Лупе. Смерть не была даже неожиданностью.
– Ni siquiera una sorpresa, – услышала старая монахиня голос Хуана Диего. («Ничего неожиданного».)
Теперь не было ни одного шанса уехать из Литвы. Теперь не было света – была только непроглядная тьма. Именно так Дороти называла вид с самолета на Манильский залив, когда приближаешься к Маниле ночью. «За исключением редких кораблей», – говорила она. «Тьма – это Манильский залив», – объясняла Дороти. Но не на сей раз, как понимал Хуан Диего, тут была другая тьма. Тут не было ни огней, ни кораблей – эта непроглядная тьма была не Манильским заливом.
Старая монахиня держала в сморщенной левой руке распятие, висевшее у нее на шее, – она прижимала распятого Христа к своему бьющемуся сердцу. Никто – включая Хуана Диего, который был мертв, – не слышал, как она сказала по-латыни: «Sic transit gloria mundi» («Так проходит мирская слава»).
Вряд ли кто-нибудь отнесся бы с недоверием к такой почтенной монахине, и она была права; даже Кларк Френч, окажись он там, не нашел бы, что возразить. Не все коллизии оборачиваются сюрпризом.
Благодарности
Хочу сказать спасибо следующим людям:
Джулия Арвин
Мартин Белл
Абрахам Вергезе
Анна Исабель Вильясеньор
Гейл Годвин
Дейв Гулд
Бронвен Джервис
Джон Дибласио
Дайва Догирдьен
Минни Доминго
Николь Дэнсел
Рик Дэнсел
Дженет Ирвинг
Стефани Ирвинг
Эверетт Ирвинг
Дэвид Каликчио
Нина Кокрэн
Эмили Коупленд
Делия Лусан
Мэри Эллен Марк
Хосе Антонио Мартинес
Анна фон Планта
Бенджамин Алире Саэнс
Ник Спенглер
Джек Стейплтон
Родриго Фресан
Рон Хансен
Карина Хуарес
Марти Шварц