И как раз в этот момент обе собаки сунули свои морды в доступную им область паха Хуана Диего; старательно принюхиваясь, они прижали его к сиденью. Поскольку собак вроде бы учили вынюхивать взрывчатку, охранники обратили внимание на их поведение.
– Оставаться на месте, – сказал один из них, обращаясь то ли к Хуану Диего, то ли к собакам.
– Собаки меня любят, – гордо объявил Хуан Диего. – Я был ребенком свалки, un niño de la basura, – попытался он объяснить охранникам.
Они же оба не сводили глаз с непонятного джентльмена в странном, сделанном на заказ ботинке. То, что говорил инвалид, для охраны звучало как бессмыслица. («Мы с сестрой пытались заботиться о собаках на basurero. Если собаки умирали, мы пытались сжечь их до того, как до них добирались стервятники».)
И была проблема с тем, каким из всего лишь двух вариантов Хуан Диего воспользуется, чтобы дохромать до отеля: он либо делал первый шаг искалеченной ступней, повернутой на сумасшедший угол, словно стрелка на два часа, и в этом случае его хромота тут же бросалась в глаза; либо он сначала ступал здоровой ногой и затем подтягивал больную – но и тогда нельзя было не обратить внимания на вывернутую ступню и уродливый ботинок.
– Оставаться на месте! – снова велел первый охранник, и то, как он повысил голос и указал на Хуана Диего, ясно свидетельствовало, что он обращается не к собакам; Хуан Диего замер, сделав хромой шажок.
Кто же знал, что собакам, вынюхивающим взрывчатку, не понравится, когда человек замирает на месте и стоит не шелохнувшись? Обе псины, и Джеймс, и помесь немецкой овчарки с кем-то, тыкавшиеся носами в бедро Хуана Диего – точнее, в карман его спортивной куртки, куда он положил завернутый в бумажную салфетку кусок недоеденного кекса, полагавшегося к зеленому чаю, – внезапно сделали стойку.
Хуан Диего пытался вспомнить недавний случай с филиппинским террористом – где это было, в Минданао? Это вроде как самый южный остров Филиппин, ближайший к Индонезии? Не в Минданао ли преобладало мусульманское население? Не там ли был террорист-смертник, привязавший взрывчатку под штаниной к ноге? Перед взрывом все заметили только то, что террорист хромал.
Все это не очень хорошо, подумал Бьенвенидо, входя в отель. Водитель оставил оранжевую поклажу возле перепуганного швейцара, который никак не мог избавиться от впечатления, что Хуан Диего – оживший мертвец, хромающий, как зомби, и выкрикивающий женское имя. Молодой водитель объяснил у стойки регистрации, что они чуть не застрелили почетного гостя.
– Отзовите своих необученных собак, – сказал Бьенвенидо управляющему отелем. – Ваши охранники готовы убить писателя-инвалида.
Недоразумение вскоре разрешилось; Кларк Френч позаботился даже о том, чтобы в отеле были готовы к раннему приезду Хуана Диего. Самым главным для Хуана Диего было то, что собаки прощены; просто кекс к зеленому чаю ввел их в заблуждение.
– Не ругайте собак, – сказал Хуан Диего управляющему отелем. – Это идеальные собаки – обещайте мне, что с ними не будут плохо обращаться.
– Плохо обращаться? Нет, сэр, – никакого плохого обращения! – заявил управляющий.
Едва ли какой-либо почетный гость «Макати Шангри-Ла» когда-либо был таким защитником собак, ищущих взрывчатку. Управляющий самолично показал Хуану Диего его номер. «Удобства», предоставляемые отелем, включали корзину с фруктами и стандартное блюдо крекеров и сыра, а ведро со льдом и четырьмя бутылками пива в нем (вместо обычного шампанского) было идеей бывшего верного студента Хуана Диего, знавшего, что его любимый учитель пьет только пиво.
Кларк Френч также являлся одним из преданных читателей Хуана Диего, хотя Кларк, как американский писатель, женившийся на филиппинке, несомненно, был более известен в Маниле. Хуан Диего сразу понял, что гигантский аквариум – это идея Кларка. Кларк Френч любил дарить своему бывшему учителю подарки, дабы продемонстрировать, что молодой писатель ревностно хранит в памяти ключевые моменты из романов Хуана Диего. В одном из ранних произведений Хуана Диего – романе, который почти никто не читал, – у главного героя проблема с мочеточником. А у его подруги огромный аквариум в спальне; картины и звуки экзотической подводной жизни провоцируют нежелательные позывы у главного героя, уретра которого описана как «узкая извилистая дорожка».
Хуан Диего испытывал непреходящую любовь к Кларку Френчу, верному читателю, отмечавшему самые специфические детали – детали, которые писатели обычно помнят только в своих собственных произведениях. Тем не менее Кларк не всегда запоминал, как эти самые детали должны были воздействовать на читателя. В романе Хуана Диего про мочеточник главный герой весьма обеспокоен подводными драмами, вечно разворачивающимися в аквариуме его подруги; рыбы не дают ему уснуть.
Управляющий отелем объяснил, что предоставленный на ночь во временное пользование освещенный булькающий аквариум – дар филиппинской семьи Кларка Френча; тетя жены Кларка владела магазином экзотических домашних животных в Макати-Сити. Аквариум был слишком тяжел для любого стола в гостиничном номере, поэтому он недвижно стоял на полу спальни, рядом с кроватью. Резервуар был вдвое ниже кровати и представлял собой внушительный прямоугольный параллелепипед зловещего вида. К аквариуму прилагалось приветственное письмо от Кларка: «Знакомые детали помогут вам заснуть!»
– Это все существа из нашего Южно-Китайского моря, – осторожно заметил управляющий. – Не кормите их. Одну ночь они могут обойтись без еды – так мне сказали.
– Понятно, – сказал Хуан Диего.
Он вообще не понимал, как Кларк – или филиппинская тетя, владелица магазина экзотических домашних животных, – могли вообразить, что аквариум на кого-то действует успокаивающе. По словам тети, в нем было более шестидесяти галлонов воды; с наступлением темноты зеленый подводный свет, несомненно, казался зеленее (не говоря уже о том, что ярче). Маленькие рыбки, слишком быстрые, чтобы разглядеть и описать их, сторожко шныряли в верхних слоях воды. Что-то большое притаилось в самом темном углу на дне резервуара: там светилась пара глаз, волнообразно ходили жабры.
– Это что, угорь? – спросил Хуан Диего.
– Возможно, мурена, – сказал маленький, щеголеватый, с тщательно подстриженными усами управляющий отелем. – Лучше не совать палец в воду.
– Нет, конечно нет – это определенно угорь, – ответил Хуан Диего.
Поначалу Хуан Диего пожалел, что позволил Бьенвенидо отвезти его вечером в ресторан. Никаких туристов, в основном семьи – «полная приватность», убедил его водитель. Хуан Диего подумал, что был бы счастливей, если бы его обслужили в гостиничном номере и он бы рано лег спать. Но теперь он почувствовал облегчение, что Бьенвенидо увозит его из «Шангри-Ла»; незнакомые рыбешки и злобный угорь будут ждать его возвращения. (Он предпочел бы спать возле помеси «лабика» с кем-то по кличке Джеймс!)
В постскриптуме к приветствию Кларка Френча было следующее: «С Бьенвенидо вы в хороших руках! Все будут рады увидеть вас в Бохоле! Вся моя семья с нетерпением ждет встречи с вами! Тетя Кармен говорит, что мурену зовут Моралес – не прикасайтесь к ней!»
Будучи в магистратуре учеником Хуана Диего, Кларк Френч нуждался в защите, а учитель защищал его от нападок. Молодой писатель был полон немодного пафоса, всегда оптимистичен; от чрезмерного использования восклицательных знаков страдали не только его сочинения.
– Это определенно мурена, – сказал Хуан Диего управляющему отелем. – Ее зовут Моралес.
– Моральный кусачий угорь… ироничное имечко, – сказал управляющий. – Зоомагазин прислал целую команду, чтобы правильно настроить аквариум. Две багажные тележки для канистр с морской водой; подводный термометр – из самых точных; система циркуляции воды, учитывающая проблему образования пузырей на поверхности; резиновые мешки с отдельными существами, коих следовало перенести вручную, – впечатляющий комплекс мероприятий для однодневного визита. Возможно, мурену усыпляли для такой чреватой стрессом поездки.
– Понятно, – повторил Хуан Диего.
В данный момент Моралес, по-видимому, уже отошел от транквилизаторов; угорь угрожающе свернулся в самом дальнем углу резервуара, невозмутимо дыша жабрами и немигающе глядя перед собой желтоватыми глазами.
Будучи студентом мастерской писателей в Айове, а позже и публикуемым писателем-романистом, Кларк Френч избегал иронии. Кларк был непоколебимо серьезен и искренен; назвать мурену Моралес было не в его стиле. Ирония, должно быть, целиком и полностью исходила от тетушки Кармен, филиппинской стороны семейства Кларка. Хуан Диего напрягался в предвкушении встречи с ними в Бохоле, но все же он был рад за Кларка Френча, – казалось, молодой писатель-одиночка нашел семью. Сокурсники Кларка Френча (все как бы будущие писатели) считали его безнадежно наивным. Кому из молодых писателей интересен жизнерадостный нрав? Кларк был невероятно позитивным; у него было выразительное лицо актера, атлетическое телосложение, и он был так же плохо, но консервативно одет, как свидетель Иеговы, совершающий для своих проповедей поквартирный обход.
Своими истинными религиозными убеждениями Кларк (он был верным католиком), вероятно, напоминал Хуану Диего молодого Эдварда Боншоу. Кларк Френч познакомился со своей будущей женой-филиппинкой – и со «всем ее семейством», как он с энтузиазмом описывал их, – во время католической миссии добровольцев на Филиппины. Хуан Диего не мог вспомнить точные обстоятельства этой акции. Что-то вроде католической благотворительности? Возможно, это было связано с детьми-сиротами и матерями-одиночками.
Благонравие проявляло себя упорно и воинственно даже в романах Кларка Френча: его главные герои, потерянные души и серийные грешники, всегда обретали искупление; акт искупления обычно следовал за моральным падением; романы предсказуемо заканчивались на крещендо добросердечия. Вполне понятно, что эти романы подверглись критике. Кларк имел склонность к нравоучению – он и поучал. Хуан Диего подумал: как это грустно, что к романам Кларка Френча относились с издевкой; точно так же бедного Кларка осмеивали и его сокурсники. Хуану Диего действительно нравилось, как пишет Кларк Френч; Кларк был искусным мастером. Проклятие Кларка заключалось в том, что он был раздражающе положителен. Хуан Диего знал, что Кларк это не придумывал – молодой оптимист был искренен. Но к тому же Кларк был проповедником – и ничего не мог с этим поделать.