При резком свете аквариумной драмы Хуан Диего увидел, что в ведерке, где был лед, покачивается в теплой воде только одна бутылка пива. Стало быть, он выпил три бутылки после ужина? А когда он полностью выключил кондиционер? Может, он проснулся, стуча зубами, и в полусне, до смерти замерзший, дрожа, добрался до терморегулятора на стене спальни?
Не сводя глаз с сеньора Моралеса, Хуан Диего осторожно сунул указательный палец в аквариум и тут же вытащил его – Южно-Китайское море никогда не было таким теплым. Вода в аквариуме была почти такой же горячей, как готовящийся на медленном огне буйабес[22].
О боже, что я такое натворил? – спросил себя Хуан Диего. И такие яркие сны! Не как обычно – не от положенной дозы бета-блокаторов.
Ох-ох, вспоминал он, о-хо-хо! Он захромал в ванную. Ключу к разгадке полагалось быть там. Очевидно, он использовал резак, чтобы разделить пополам таблетку лопресора; он принял половину нужной дозы. (По крайней мере, он не принял вместо этого половину виагры!) Двойная доза бета-блокаторов накануне вечером и только половина прошлым вечером – что бы на это сказала своему другу доктор Розмари Штайн?
– Нехорошо, нехорошо, – бормотал себе под нос Хуан Диего, возвращаясь в душную спальню.
Перед ним на телевизионном столике стояли три пустые бутылки из-под «Сан-Мигеля»; они напоминали маленьких, но непреклонных телохранителей, защищавших пульт. О да, вспомнил Хуан Диего, после ужина он сидел ошеломленный (интересно, как долго?), наблюдая, как черный экран телевизора поглощает хромающего террориста в Минданао. К тому времени, как он лег спать, после трех бутылок холодного пива и кондиционера, его мозг, должно быть, уже подмерз; половина таблетки лопресора не шла ни в какое сравнение со снами Хуана Диего.
Он вспомнил, как жарко и влажно было на улице, когда Бьенвенидо отвез его из ресторана в «Макати Шангри-Ла»; рубашка Хуана Диего прилипла к спине. У входа в отель тяжело дышали собаки-бомбоищейки. Хуана Диего огорчило, что ночные собаки были не те, с которыми он познакомился утром; охранники тоже были другие.
Управляющий отелем описывал подводный термометр аквариума как «очень чуткий»; может быть, он хотел сказать «термостат»? Разве в гостиничном номере с кондиционером подводный термостат не должен был поддерживать ту температуру, которая привычна для обитателей Южно-Китайского моря? Когда Хуан Диего выключил кондиционер, термостат заработал иначе. Хуан Диего сварил в аквариуме экзотических питомцев тетушки Кармен; только сердитый мистер Мурена цеплялся за жизнь среди своих мертвых, всплывших на поверхность друзей. Разве термостат не мог поддерживать достаточно прохладной морскую воду?
– Lo siento, сеньор Моралес, – повторил Хуан Диего.
Перегруженные работой жабры мурено-угря не просто колыхались – они хлопали, как крылья.
Хуан Диего позвонил управляющему отеля, чтобы сообщить о массовом убийстве; нужно было предупредить магазин экзотических животных тетушки Кармен в Макати-Сити. Может быть, Моралеса удастся спасти, если команда зоомагазина прибудет достаточно быстро, чтобы разобрать аквариум и оживить мурено-угря в свежей морской воде.
– Может быть, мурене нужно дать успокоительное перед поездкой, – предположил управляющий отелем. (Судя по тому, как сеньор Моралес смотрел на него, Хуан Диего подумал, что мурене не нравится успокоительное.)
Хуан Диего включил кондиционер и вышел из номера в поисках завтрака. В дверях своей комнаты он бросил последний взгляд на арендованный аквариум – аквариум смерти. Мистер Моралес проводил Хуана Диего таким взглядом, как будто не мог дождаться новой встречи с писателем – желательно, когда Хуан Диего будет на смертном одре.
– Lo siento, сеньор Моралес, – повторил Хуан Диего, тихо закрывая за собой дверь. Но, оказавшись в душной вонючей кабине лифта – естественно, там не было кондиционера, – Хуан Диего крикнул во всю силу своих легких: – Пошел в жопу, Кларк Френч! И ты пошла в жопу, тетушка Кармен, – так или иначе!
Он замолк, когда увидел, что камера наблюдения направлена прямо на него; камера была установлена над кнопками лифта, но Хуан Диего не знал, записывает ли камера наблюдения звук. Впрочем, и без звука писатель мог себе представить охранников отеля, наблюдающих за сумасшедшим калекой, который кричит наедине с самим собой в спускающемся лифте.
Управляющий отелем застал почетного гостя за завтраком.
– Об этих несчастных рыбах, сэр, уже позаботились. Команда зоомагазина приехала и уехала – они были в хирургических масках, – понизив голос, доверительно сообщил управляющий. (Зачем тревожить других гостей; разговоры о хирургических масках могут означать инфекцию.)
– Не слышали, что там с муреной… – начал Хуан Диего.
– Угорь выжил. Полагаю, такого трудно убить, – сказал управляющий. – Но он очень возбужден.
– В каком смысле? – спросил Хуан Диего.
– Укусил кого-то, сэр, – ничего серьезного, как мне сказали, но укусил. До крови, – признался управляющий, снова понизив голос.
– Куда укусил? – спросил Хуан Диего.
– В щеку.
– В щеку!
– Ничего серьезного, сэр. Я видел лицо этого человека. Заживет – шрам не очень плохой, просто человек невезучий.
– Да, невезучий, – только и смог сказать Хуан Диего.
Он не осмелился спросить, приезжала ли тетушка Кармен с командой зоомагазина. Если повезет, она уже уехала из Манилы в Бохол, – может, она в Бохоле, ждет встречи с ним (вся семья Кларка Френча с филиппинской стороны). Естественно, весть о гибели рыбы дойдет до тетушки Кармен в Бохоле – включая сообщение о возбужденном сеньоре Моралесе и об укушенной щеке невезучего работника зоомагазина.
Что со мной происходит? – подумал Хуан Диего, вернувшись в свой номер. На полу у кровати он увидел полотенце, – несомненно, там из аквариума выплеснулась морская вода. (Хуан Диего представил себе, как мурена бьет хвостом и нападает на испуганного работника, но на полотенце не было крови.)
Писатель уже собирался сходить в туалет, когда заметил на полу ванной крохотного морского конька; он был так мал, что, должно быть, ускользнул от внимания команды зоомагазина в тот момент, когда его собратьев вылили в отходы. Круглые изумленные глаза морского конька все еще казались живыми; на его миниатюрном доисторическом лице они выражали ярость и негодование по отношению ко всему человечеству – как глаза преследуемого дракона.
– Lo siento, caballo marino, – сказал Хуан Диего, прежде чем спустить в унитаз морского конька.
Потом он разозлился – разозлился на себя, на «Макати Шангри-Ла», на услужливое заискивание управляющего отелем. Модно одетый тип с пышными усами дал Хуану Диего брошюру «Американское кладбище и Мемориал в Маниле» – издание американской Комиссии по памятникам в честь сражений, как узнал Хуан Диего (в лифте после завтрака бегло пролистав брошюрку).
Кто сказал настырному управляющему отелем, что Хуан Диего лично интересуется Американским кладбищем и Мемориалом? Даже Бьенвенидо знал, что Хуан Диего намерен посетить могилы американцев, погибших в результате боевых операций на Тихом океане.
Это, что ли, Кларк Френч или его жена-филиппинка раззвонили всем о желании Хуана Диего засвидетельствовать свое почтение героическому отцу доброго гринго? Это сам Хуан Диего всем раззвонил, издавна имея личную причину приехать в Манилу. И пускай благонамеренный Кларк Френч в порыве личной преданности сделает миссию Хуана Диего в Маниле всеобщим достоянием!
Ничего удивительного, что Хуан Диего был зол на Кларка Френча. Хуан Диего не имел ни малейшего желания ехать в Бохол; он едва понимал, что такое Бохол и где он находится. Но Кларк настаивал на том, что его уважаемый наставник не может остаться один в Маниле в канун Нового года.
– Ради бога, Кларк, – я почти всю жизнь провел один в Айова-Сити! – сказал Хуан Диего. – Когда-то и ты был один в Айова-Сити!
А, да, возможно, благонамеренный Кларк надеялся, что Хуан Диего встретит свою будущую жену на Филиппинах. Только посмотрите, что случилось с Кларком! Разве он не встретил кое-кого? Разве Кларк Френч (возможно, благодаря своей жене-филиппинке) не был безумно счастлив? По правде сказать, Кларк был безумно счастлив и когда пребывал один в Айова-Сити. Хуан Диего подозревал, что Кларк счастлив благодаря своей вере.
Должно быть, это филиппинская семья его жены, – видимо, это они сделали большое дело, пригласив Хуана Диего в Бохол. Но, по мнению Хуана Диего, Кларк был способен сам сделать большое дело и помимо них.
Каждый год филиппинская семья Кларка Френча занимала приморский курортный отель на пляже близ залива Панглао; они снимали весь отель на несколько дней после Рождества до первого дня нового года включительно.
– Все номера в отеле наши – никаких посторонних! – сказал Кларк Хуану Диего.
Идиот, это я посторонний! – подумал Хуан Диего. Кларк Френч будет там единственным человеком, которого он знал. Естественно, образ Хуана Диего как убийцы бесценной подводной жизни будет предварять его появление в Бохоле. Тетушка Кармен все узнает; Хуан Диего не сомневался, что хозяйка экзотических питомцев каким-то образом вступит в контакт с мурено-угрем. Если уж сеньор Моралес возбудился, то неизвестно, чего можно было ожидать от тетушки Кармен – предположительно самой миссис Мораль.
Касательно собственного гнева, Хуан Диего знал, что скажет на этот счет его любимый врач и близкий друг доктор Розмари Штайн. Она, конечно, указала бы ему, что гнев, который он выплеснул из себя в лифте и который все еще испытывал в данную минуту, был признаком того, что половины таблетки лопресора недостаточно.
Разве душивший его гнев не был верным признаком того, что его тело вырабатывает больше адреналина и задействует больше адреналиновых рецепторов? Конечно да. И конечно же, вследствие принятия правильной дозы бета-блокаторов наступила вялость – и кровоснабжение конечностей ослабло, в результате чего у Хуана Диего стали холодными руки и ноги. И конечно, таблетка лопресора (целая таблетка, а не половина) потенциально могла вызвать у него такие же тревожные и яркие сны, как и тогда, когда он полностью отказывался от бета-блокаторов. Это действительно сбивало с толку.