– Пепел есть пепел, от пепла мало запаха, – заметил Варгас. – Но этот огонь был на свалке, – продолжал доктор. – В золе есть краска – может быть, скипидар или какой-нибудь растворитель. Может быть, морилка – я имею в виду, что-то для тонирования дерева. Что-то воспламеняющееся.
– Может, бензин? – спросил Хуан Диего: он видел, как Ривера обычно, и в тот раз тоже, поджигал мусор бензином.
– Может быть, бензин, – согласился Варгас. – Много химикатов, – добавил доктор. – То, чем пахнет, – это химикаты.
– Нос Марии-монстра – тоже химикаты, – сказала Лупе, но Хуан Диего схватил ее за руку прежде, чем она снова коснулась своего носа.
В третий раз лязг и грохот раздались совсем рядом; все, кроме Варгаса, подпрыгнули.
– Дайте угадаю, – весело предложил брат Пепе. – Это был меч нашего конкистадора-хранителя у кухонной двери, вон там, в коридоре, – показал рукой Пепе.
– Нет, это был его шлем, – возразила Алехандра. – Я не останусь здесь на ночь. Я не знаю, чего хотят его родители, – сказала хорошенькая молодая девушка. Казалось, она полностью пришла в себя.
– Они просто хотят быть здесь – они хотят, чтобы Варгас знал, что с ними все в порядке, – объяснила Лупе. – Знаете, они рады, что вас не было в том самолете, – сказала Лупе доктору Варгасу.
Когда Хуан Диего перевел это, Варгас просто кивнул Лупе; он все понял. Доктор Варгас закрыл крышкой банку из-под кофе и вернул ее Лупе.
– Только не засовывай пальцы в рот и не три глаза, если дотронулась до пепла, – сказал он. – Мой руки. Краска, скипидар, морилка – они ядовиты.
Меч проскользил по полу кухни, к ногам стоявших; на этот раз звона не было – пол был деревянный.
– Это третий меч – от ближайшего испанца, – сказала Алехандра. – Они всегда оставляют его на кухне.
Брат Пепе и Эдвард Боншоу вышли в длинный коридор, просто чтобы осмотреться. Картина с изображением Иисуса, читающего Нагорную проповедь, теперь висела на стене криво; Пепе повозился с ней, чтобы привести ее в нормальное положение.
– Им нравится привлекать мое внимание к заповедям о блаженстве, – не выглядывая в коридор, сказал Варгас.
Из коридора послышался голос айовца – он читал заповеди: «Блаженны…» – и так далее и тому подобное.
– Верить в привидения – это не то же самое, что верить в Бога, – сказал доктор Варгас детям свалки, словно оправдываясь.
– Вы в порядке, – сказала ему Лупе. – Вы лучше, чем я думала, – добавила она. – И вы не соска, – повернулась девочка к Алехандре. – Еда хорошо пахнет – надо что-нибудь съесть.
Хуан Диего решил перевести только ее последнюю фразу.
– «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят», – читал сеньор Эдуардо.
Айовец не согласился бы с доктором Варгасом. Эдвард Боншоу считал, что верить в привидения – то же самое, что верить в Бога; для сеньора Эдуардо эти две вещи были, по крайней мере, взаимосвязаны.
Во что верил Хуан Диего тогда и сейчас? Он видел, на что способны призраки. Действительно ли он был свидетелем того, что Мария-монстр пошевелилась, или же ему только показалось? А еще трюк с носом, или как еще это назвать. Некоторые необъяснимые вещи вполне реальны.
21Мистер идет купаться
– Верить в привидения – это не то же самое, что верить в Бога, – громко сказал бывший читатель свалки.
Хуан Диего говорил более уверенно, чем доктор Варгас о своих семейных привидениях. Но Хуану Диего снилось, что он спорит с Кларком Френчем, хотя и не о призраках и не о вере в Бога. Они снова вцепились друг другу в глотки из-за того польского папы. То, как Иоанн Павел II связывал аборты и контроль над рождаемостью с упадком морали, приводило Хуана Диего в ярость – папа был на тропе вечной войны против контрацепции. В начале восьмидесятых он называл контрацепцию и аборты «современными врагами семьи».
– Я уверен, что там был какой-то контекст, который вы упускаете из виду, – много раз говорил Кларк Френч своему бывшему учителю.
– Какой-то контекст, Кларк? – спросил Хуан Диего (он спрашивал об этом и во сне).
В конце восьмидесятых папа Иоанн Павел II назвал использование презервативов – даже для профилактики СПИДа – «моральным преступлением».
– Контекстом была эпидемия СПИДа, Кларк! – восклицал Хуан Диего – не только тогда, но и во сне.
И все же Хуан Диего проснулся, продолжая доказывать, что вера в призраков отличается от веры в Бога; это его дезориентировало, как могут дезориентировать переходы от сна к бодрствованию.
– Призраки… – продолжил разговор Хуан Диего, сев на кровати, но вдруг замолчал.
Он был один в своей спальне в «Энкантадоре»; на этот раз Мириам действительно исчезла, а не лежала рядом, умудряясь каким-то образом не дышать.
– Мириам? – позвал Хуан Диего, на случай если она была в ванной.
Но дверь в ванную была открыта, и ответа не прозвучало – только крик петуха. (Должно быть, это был другой петух; первый явно был убит на середине своей рулады.) По крайней мере, этот петух не сошел с ума; утренний свет заливал спальню – на Бохоле наступил Новый год.
В раскрытые окна до Хуана Диего доносились из бассейна детские голоса. Войдя в ванную, он с удивлением увидел свои лекарства, разбросанные по столешнице вокруг раковины. Вставал ли он ночью и – в трансе полусна или сексуального удовлетворения – проглотил кучу таблеток? Если да, то сколько он принял – и какие таблетки? (Обе упаковки – виагра и лопресор – были открыты; таблетки рассыпались по столешнице – некоторые валялись на полу ванной.)
Были ли выписанные ему таблетки наркотиком для Мириам? – задумался Хуан Диего. Но даже наркоман не счел бы бета-блокаторы стимуляторами, и зачем женщине виагра?
Хуан Диего привел все в порядок. Потом принял душ под открытым небом, любуясь кошками, которые пугливо появлялись на черепичной крыше и начинали мяукать, завидев его. Возможно, кошка под покровом темноты и прикончила того заблудшего петуха, посередке оборвав его «кукареку». Кошки – прирожденные убийцы, разве нет?
Хуан Диего одевался, когда услышал вой сирены или что-то похожее на подобный вой. Может быть, на берег выбросило тело – одного из исполнителей ночного караоке в клубе на пляже острова Панглао, ночного пловца, который танцевал всю ночь, а потом утонул от судороги мышц? Или это «Ночные обезьяны» искупались нагишом, что привело к катастрофическим последствиям? Таким образом Хуан Диего потворствовал своему воображению дьявольскими сценами смерти, как это свойственно писателям.
Но когда Хуан Диего, прихрамывая, спустился к завтраку, то увидел на подъездной дорожке к «Энкантадору» машину «скорой помощи» и полицейскую машину. Кларк Френч с официальным видом дежурил возле лестницы, ведущей в библиотеку на втором этаже.
– Я просто пытаюсь держать детей подальше, – сказал Кларк своему бывшему учителю.
– От чего подальше, Кларк? – спросил Хуан Диего.
– Хосефа там, наверху, с судмедэкспертом и полицией. Тетушка Кармен в номере по диагонали через холл от твоей подруги. Я не знал, что она уезжает так скоро!
– Кто, Кларк? Кто уезжает? – спросил Хуан Диего.
– Ваша подруга! Как можно проделать весь этот путь ради одной ночи – пусть даже в канун Нового года? – сказал Кларк.
Хуан Диего не знал, что Мириам уезжает; должно быть, он выглядел удивленным.
– Она не сказала вам, что уезжает? – спросил Кларк. – Я думал, вы знаете! Портье сказал, что у нее ранний рейс, машина приехала за ней еще до рассвета. Кто-то сказал, что все двери на второй этаж были широко открыты после того, как ваша подруга уехала. Вот почему обнаружили тетю Кармен! – нес какой-то бред Кларк.
– Обнаружили ее… где обнаружили, Кларк? – спросил Хуан Диего.
История была такой же хронологически сомнительной, как в одном из романов Кларка Френча, подумал бывший преподаватель литературного мастерства.
– На полу в ее номере, между кроватью и ванной, – тетя Кармен мертва! – воскликнул Кларк.
– Прости, Кларк. Она болела? У нее что-нибудь… – попытался расспросить Хуан Диего, но Кларк Френч указал на регистрационную стойку в вестибюле.
– Она оставила вам письмо – оно у портье, – сказал Кларк своему бывшему учителю.
– Тетушка Кармен написала мне…
– Ваша подруга оставила вам письмо, а не тетушка Кармен! – воскликнул Кларк.
– О…
– Привет, мистер, – сказала Консуэло.
Хуан Диего увидел, что рядом с ним стоит девочка с косичками. С ней был и Педро.
– Не поднимайтесь наверх, дети, – предупредил их Кларк Френч, но Педро и Консуэло предпочли последовать за Хуаном Диего, который, хромая, направился через вестибюль к стойке регистрации.
– Тетя со всей своей рыбой умерла, мистер, – начал Педро.
– Да, я слышал, – ответил Хуан Диего.
– Она сломала шею, – сказала Консуэло.
– Шею! – воскликнул Хуан Диего.
– Как можно сломать шею, вставая с постели, мистер? – спросил Педро.
– Понятия не имею, – ответил Хуан Диего.
– Госпожа, которая просто появляется, уже исчезла, мистер, – сказала Консуэло.
– Да, я слышал, – сказал Хуан Диего маленькой девочке с косичками.
Портье, энергичный, но встревоженный молодой человек, увидев приближающегося Хуана Диего, уже протягивал ему письмо.
– Миссис Мириам оставила это для вас, сэр, – ей нужно было успеть на ранний рейс.
– Миссис Мириам, – повторил Хуан Диего. Неужели никто не знает фамилии Мириам?
Кларк Френч последовал за ним и детьми к регистрационной стойке.
– Миссис Мириам часто бывает в «Энкантадоре»? А мистер Мириам? – спросил Кларк у портье. (Хуан Диего хорошо знал этот тон морального осуждения, прозвучавший в голосе его бывшего студента; в писательском голосе Кларка также чувствовался жар раскаленного металла.)
– Она останавливалась у нас и раньше, но не часто. У нее есть дочь, сэр, – сказал портье.
– Дороти? – спросил Хуан Диего.
– Да, так зовут ее дочь, сэр… Дороти, – ответил портье и протянул Хуану Диего письмо.
– Вы знаете и мать, и дочь? – спросил Кларк Френч у своего бывшего учителя. (Теперь голос Кларка прозвучал в режиме повышенной морально-боевой готовности.)