— Вот скотина! — Поскольку Путник пока знал Касанэ только под вымышленным именем «Хатибэй», он и сам не стал называть ей свое настоящее имя и продолжал шагать молча. Он утаил от Плывущей Водоросли и тот факт, что невеста, которую присватали для него родители, родом из той же деревни, что и его возлюбленная. Это совпадение смущало молодого крестьянина, и Путник не знал, как заговорить с Касанэ о нем.
— Мать скрыла от нас свой позор, но отец, когда вернулся домой, нашел рваную и грязную одежду, в которой она ходила за водой. Мать, плача, рассказала обо всем. Отец пошел объясняться с другом, они поссорились. Друг, которого отец любил как брата, убил отца и сбежал из наших мест. Наша мать стала монахиней, но перед тем, как она обрила голову и удалилась от мира, мы с младшим братом дали ей торжественную клятву найти злодея и отомстить.
— Это правда? — Путник был озадачен: сваха ничего не говорила об изнасиловании и убийстве в родной деревне его невесты. Но, возможно, скаредная старуха просто боялась, что это обстоятельство помешает ей заключить сделку и получить свою плату.
— Я должна предупредить тебя, — Касанэ понизила голос, — отец злодея — человек влиятельный. Он нанял убийц, чтобы остановить нас, поэтому мы путешествуем переодетые. Наше положение ненадежно, как свет свечи на ветру. Хансиро-сан пожалел нас и согласился помочь. Но он опытный воин, а ты нет. Никто ни в чем не обвинит тебя, если ты решишь продолжить свое благочестивое путешествие к алтарю богини Солнца.
— Судьба человека подобна течению воды: и то и другое изменчиво и непостоянно. Пусть даже с неба польет огненный дождь или посыплются копья, я остаюсь с вами.
Касанэ поклонилась, умело сочетая в этом движении благодарность, выражение удовольствия и обещание скорой награды. На дороге Токайдо она приобрела больше познаний, чем полагала Кошечка. Изящество Плывущей Водоросли просто обворожило Путника. Тайна, которую он хранил, не давала ему покоя, как кусок гнилой рыбы, который ворочается в желудке. Шагая в составе маленького отряда, он раздумывал, как признаться любимой в том, что он обручен с другой.
После Кусацу дорога Токайдо снова поднялась в горы. Хотя полуденное солнце ярко сияло в безоблачном небе, путников обступил полумрак — такой густой была пропитанная резким ароматом хвои тень под густыми кронами неподвижных криптомерий и сосен.
Касанэ замедлила шаг, чтобы приотстать от Кошечки и Хансиро. Главное было сказано, а теперь можно и поболтать с милым дружком о чем-нибудь более приятном, чего не должны слышать чужие уши. Тихие голоса слуг лишь оттеняли печальное молчание хозяев.
Оёси стремился научить Кошечку жить, сосредоточивая всю силу воли на настоящем. Поэтому она пыталась не думать о прошлом, даже о прошедшей ночи, которую провела с Хансиро, не тревожиться о будущем и не загадывать, что ее ждет в Киото.
Звенящую тишину тенистой аллеи прорезал полный боли крик Касанэ. Кошечка вздрогнула, обернулась и увидела в глазах служанки-подруги разверстую бездну отчаяния. Путник, судя по его виду, тоже был убит горем.
— Что случилось, старшая сестра?
— Гадалка сказала правду, — простонала Касанэ. — Он обручен с другой.
Хансиро решил, что настало время остановиться, выпить чаю и подать к нему на закуску немного увещевательных слов. Он подвел своих спутников к открытому чайному ларьку. Касанэ и Путник робко присели на край слишком высокой для них скамейки, а Хансиро встал перед ними, подперев руками бока.
— Вспомните поговорку — рукав касается рукава только потому, что так предназначено заранее, — сказал он. — Вы соединились вчера, потому что так велела судьба.
Хансиро потер рукой подбородок, сам он плохо верил в то, о чем говорил. Потом ронин повернулся к Путнику:
— Как твое имя, и с кем ты обручен?
— Меня зовут Синтаро. — Тут молодой крестьянин смутился, он не мог вспомнить имя своей будущей жены. — От меня ожидают, что перед весенней посадкой риса я женюсь на дочери Сабуро из Сосновой деревни.
Касанэ так побледнела, что Кошечка испугалась, как бы та не свалилась со скамьи, и положила руку девушке на плечо, чтобы привести ее в чувство.
— Я и есть эта дочь Сабуро. Меня зовут Касанэ. Я помолвлена с Синтаро из Тенистого пруда.
Молодой крестьянин открыл рот от изумления и густо покраснел.
— Какой же я все-таки дурак! — Он соскочил со скамейки, уперся в землю кулаками и поклонился, ударившись о них лбом. — Мое бессердечное равнодушие к вашему великому несчастью непростительно. Ты и твой брат, Касанэ, должно быть, давно считаете меня бездушным негодяем.
— Тебе незачем волноваться, ты же не знал, что с нами случилось, — ответила Кошечка за Касанэ. Та сидела молча, и в ее взгляде радость боролась с тревогой.
Тут служанка принесла им чай, который все четверо пили молча. Хансиро и Кошечка пытались предугадать, насколько новый оборот ситуации усложнит их задачу. Касанэ перебирала в мозгу сложный набор собственных выдумок, соображая, как повлияют они теперь на ее отношения с возлюбленным, представшим пред ней в новом свете. Синтаро же был просто ошеломлен тем, что его угораздило влюбиться в женщину, на которой он обязан жениться.
Кошечка быстро допила чай и встала. Несмотря на все наставления отца, матери, няни и советника Оёси, нетерпение оставалось ее главным недостатком.
— Не пора ли нам в путь? — Она вскинула на плечо нагинату и ожидала стоя, пока Касанэ отсчитывала деньги. Потом Кошечка быстрым шагом вошла в городок Оцу, где находилась последняя почтовая станция перед Киото.
Городок Оцу оказался шумным и многолюдным местечком. Его лавки и гостиницы придвинулись так близко к берегу озера Бива, что мачты рыбачьих суденышек, прогулочных лодок и паромных плоскодонок, вытащенных на берег, словно росли из соломенных крыш. С занавесок, циновок и с флагов-вывесок лавок путникам всюду улыбались забавные черти в одежде бодзу[31].
Черт, ставший священником, нес зонт на спине, деревянный посох в правой руке и подписной лист для пожертвований храму — в левой. На груди у него качался колокольчик в форме перевернутой чашки. Рисунок выглядел грубым, но очень смешным, и Оцу славился этими картинками.
Касанэ и Синтаро остановились купить еды на ужин, а Хансиро и Кошечка поднялись по длинной каменной лестнице, которая вела к храму Мидера. За долгие века существования этих ступеней земля под ними осела, и теперь все плиты покосились. Подошвы бесчисленных поколений вытерли в камне широкие углубления. Темно-зеленый мох покрывал ступени там, где ему не мешали расти люди. Корни придорожных деревьев вросли в трещины и углы древнего сооружения. Эти корни, искривляясь и скручиваясь, так глубоко проникали в свои щели, что казалось, они составляют одно целое с камнем.
На высоком холме над озером Бива Кошечка и Хансиро оставили свои кисточки для письма в глиняной вазе, уже заполненной подобными подношениями. Влюбленные всей округи и соединившие в дороге сердца люди не хотели, чтобы кисти, которые перенесли на бумагу их сокровенные тайны, выводили еще что-то после строк любви. Пусть лучше священники сожгут их из уважения к выполненной ими службе.
Ветер раздувал куртки и хакама Кошечки и Хансиро.
Они долго смотрели с выступа скалы на спокойную воду озера, синевшего далеко внизу. Лодки, качавшиеся на мелких волнах, казались игрушечными корабликами в лохани для стирки белья.
— Трудно представить там бурю, — сказала Кошечка.
Она вспомнила легенду о женщине, страстно влюбившейся в монаха. Тот пообещал влюбленной, что уступит ее желаниям, если она семь ночей подряд будет переплывать озеро Бива в бочке, гребя одним веслом.
Хансиро понял, о чем думает его любимая. Героиня старого предания почти добилась своего, но на седьмую ночь внезапно началась сильная буря, которая утопила бочку вместе с отважной красавицей. Местные жители уверяли, что в каждую годовщину ее смерти озеро Бива бушует. Кошечка опасалась, что тоже может погибнуть, не достигнув цели.
— Сеть неба груба, и ее ячеи широки, но рано или поздно в нее попадает все. Кира будет наказан, — сказал воин из Тосы.
— Боюсь, что я пытаюсь поймать луну в воде, — отозвалась Кошечка.
ГЛАВА 68Злые звезды
Кошечка, Касанэ, Хансиро и Синтаро миновали высокий перевал, вздымавшийся в небо за Оцу. Спускаясь по склону горы, они стали различать над густыми сомкнутыми кронами деревьев силуэты черепичных крыш загородных особняков и храмов. Вскоре их взглядам стал время от времени открываться город, расположенный в котловине среди окружавших ее гор. Но только когда четверо путников вступили на длинную дугу моста Сандзё, они ощутили все великолепие девятисотлетней столицы империи, города мира и покоя — Киото.
На мосту теснились прохожие. Паланкин знатной дамы сопровождала процессия роскошно одетых женщин свиты. Дамы держали в руках желтые бумажные зонты одного цвета с раздуваемыми ветром кисейными занавесками носилок госпожи. Прошла группа поющих монахинь в белых шарфах, прикрывавших бритые головы. Под звон колокольчиков, украшавших яркую сбрую коня, проскакал галопом всадник-самурай. Торговцы и носильщики грузов и каго низко кланялись, когда он проезжал мимо них.
Утки и гуси во множестве плавали по реке Камо, лавируя между грузовыми баржами и прогулочными лодками. Ниже по течению в струях реки покачивались длинные полосы алого шелка. Красильщики промывали в чистой воде свой товар. Между берегом реки и горной Хиэй с ее широко известным скоплением храмов не было ни клочка свободной земли, повсюду виднелись только плоские черепичные крыши.
По другую сторону моста дорога Токайдо сливалась с улицей Сандзё — Третьей улицей — широким бульваром, состоявшим из трех частей, которые пересекали весь прямоугольник Киото с востока на запад. К северу от Третьей улицы располагалась огромная, обнесенная высокими стенами территория императорского дворца.